Ох уж, эти детки!
Шрифт:
Не сводя глаз со спящего, Шурка освободил левую руку. Кожа на запястье была сорвана, лохмотья её затекали кровью. Плевать… Работая зубами и левой, Шурка содрал остатки верёвок с правого запястья. Сел, в два рывка освободил щиколотки, потом — коленки. Бесшумно встал… и никуда не побежал, а нехорошо усмехнулся…
… Амбал проснулся от того, что какая-то штука больно скользнула в рукав и, рванув спину, проскочила во второй. Он тупо со сна раскрыл глаза и секунду две-три обалдело смотрел, как мальчишка почему-то свободный — быстро и умело приматывает конец какой-то длинной толстой
Быстро и умело просунутый через рукава камуфляжа длинный кол не дал этого сделать.
Амбал онемел от ярости и растерянности. И молча наблюдал, как мальчишка, даже не очень торопясь, посвистывая, обошел его с другой стороны и прочно зафиксировал второй конец кола за скамейку.
— Ууууу!!! — лесным демоном взвыл амбал, рванувшись снова.
Тщетно. Прочная фирменная ткань даже не крякнула. Мальчишка отступил на пару шагов, удовлетворённо окинул взглядом свою работу и кивнул:
— Очень плохо.
— Уууу… бью!!! — родил крик души охранник, дёргаясь, как бабочка в коллекции. Мальчишка наблюдал за ним с холодным интересом коллекционера. — Щенок! Я тебе… я тебе ж… в лохмотья порррррвуууу!!! — и он начал лягать воздух ногами в берцах сорок шестого размера.
— Ай-ай, как нехорошо ругаться при детях, — спокойно заметил мальчишка. — Не уходите, дяденька, я сейчас… — и он исчез, но лишь затем, чтобы через полминуты вернулся с двумя длинными кольями и увесистым булыжником.
— А… — охранник сглотнул. — Э… па… пацан, э… а это… оно?.. Это тебе зачем?
Мальчишка приставил один кол к животу охранника острым концом и примерился беспощадным глазом. Амбал закрыл глаза.
Когда он их открыл, оба кола были напрочно вогнаны по самые раздвоенные верхушки в землю у ног охранника — прямо через штанины, аннулировав возможность дергать ногами. Мальчишка молча исчез опять и появился с охапкой хвороста, который любовно и умело разложил «колодцем» между ног амбала. Ловко и деловито наломал растопку, начинив ею импровизированный сруб. Спросил, похлопав себя по карманам и покачав головой:
— У тебя спички есть?
Амбал вырубился…
…Шурка не очень-то спешил. Предварительно он раскидал по округе, загладил (самым примитивным и вызывающим способом) и перепортил почти всё оставленное снаряжение, а продукты стаскал в заброшенный погреб, который и сам-то обнаружил случайно. Охранник помалкивал — не хотел привлекать к себе внимания.
Мальчишка посмеивался про себя. Сейчас он сделает ноги — и дня через два будет у людей. А эти… Ну что ж с этим предстоит выбираться не меньше недели — или зимовать в Лядском Побоище.
— Большой Ха… — пробормотал он. — Большой Ху. Тебе. А не клад…
Он совсем уж собирался припустить к околице — конечно, в противоположном направлении — когда затормозил и принюхался.
Пахло дровами. Костром. И не оттуда, где разогревали завтрак "искатели приключений на свою голову" во главе с "надеждой русского бизнеса".
Шурка осторожным шагом двинулся на запах. Ни за чем, если честно — просто чтобы выяснить непонятное. Обогнул старый погреб, перепрыгнул канаву, вошел в
сад, запущенностью больше похожей на лес.Стоп. За кустами прятались три или четыре улья — старых, но вполне ухоженных. К ним вела довольно заметная тропинка. Дальше — за малиновыми зарослями — виднелся угол дома, тоже не производившего впечатления заброшенного.
Шурке стало не по себе. Он остановился. Перевёл дух и… и пошёл дальше. Любопытство пересилило опасение.
Осторожно обогнув угол дома, Шурка присел на корточки и выглянул.
Около летней печки — точнее, простенького очага для подготовки на открытом воздухе — лежал в траве человек. Навзничь. Это был старик… и он был жив. Несмотря на оторопь и изумление, Шурка видел, как прерывисто вздымается грудь под стареньким пиджаком.
Мальчишка, подбежав, присел на корточки. Коснулся руки человека:
— Дедушка… де… ой!
Глаза старика открылись. В них была боль.
— Сердце… — выдохнули синеватые губы в белой бороде. — Первый раз… вот так…
— Дедушка, — заторопился Шурка, где у вас лекарство… какое-нибудь… ну что сделать?!
— Ничего… — старик вроде бы улыбнулся, пройдёт… А ты… кто?
— Я? — Шурка смешался. — Да так… Как вам помочь-то?!
— Не надо, — сморщившись, старик вдруг сел, привалился спиной к белым кирпичам. Перевёл дыхание, прикрыв глаза. — Старый дурак… Сомневался, вот и… а надо было сказать… им сказать…
— Вы о чём? — непонимающе спросил Шурка. Он не мог понять — то ли старик умирает, то ли ему наоборот — делается лучше. — Что сказать?
— Клад, — отчётливо сказал старик, не открывая глаз. — Клад стрельца, которого Кузьмой звали. Тридцать лет назад нашёл. Случайно. И понемногу перетащил к себе, там… — он повернул голову в сторону избы. — В подполе. Ни за чем. Просто так. А теперь что? Надо было сказать. Старый… дурак.
— Кому сказать?! — изумился Шурка.
— Мальчишка… — старик открыл глаза, сглотнул, кашлянул. — Хороший… да они все трое — Федька, Максимка, Саша — это девочка. Им бы… отдать… я…
— Они были тут?! — вырвалось у Шурки.
Но последний житель вымершей деревни его уже не слышал.
— Держи, — Саша передала котелок с травяным чаем Максу. Тот сделал большой глоток и спросил Федьку, протягивая котелок ему:
— Ты чего мечешься?
— Я? — Федька встрепенулся, словно его окликнули внезапно. — Чёрт… по-моему, за ними кто-то идёт, — он принял котелок, отпил и пожал плечами: — Даже точно.
— Неужели ещё одна такая… крокогрыза? — Саша передёрнула плечами.
— Человек… — Федька покусывал губы. — Спешит… и, по-моему, один.
— Может, дед Степан решил нас проконтролировать? — предположил Макс.
Федька не успел ответить.
Из кустов, под защитой которых они отдыхали, вывалился мальчишка — в грязном и мокром пятнистом обмундировании, волосы всколочены, высокие ботинки полуразбиты. Видно было, что пацан бежал — долго и без остановок. Явно не узнавая никого, он обвёл мутными запавшими глазами троих вскочивших старших ребят и открыл рот — губы покрывал белый налёт выкипевшей слюны. Но Саша опередила его вскрикнув: