Ох уж эти штуковины!

Людмила протянула руку, и только тут кольнуло: что-то в тоне дочки было необычное. Напряжение какое-то, подрагивание голоса.

На стол легла узкая распечатка. И стало ясно, что «не так»: вот они, четыре цифры. Четыре лебединых изгиба с прямыми жёсткими хвостиками.

Четыре двойки!

Ручка, которую Людмила уже занесла над листком табеля, дрогнула и остановилась. Людмила сдвинула на лоб очки и вгляделась в лицо дочери.

– Ксюша, что это? – недоумённо спросила она. – Как так? Почему?..

Доча свела тёмные бровки и упрямо наклонила голову. Сжатые в ниточку губы, прищур карих глаз явственно предупреждали: «Не тронь!»

Переходный возраст… Тронешь – заденешь: взрослые вечно контролируют! Не тронешь – опять заденешь: этим предкам всё равно, лишь бы двоек не было! И как тут быть?

Ксюша переступила с ноги на ногу, покачалась с пятки на носок и наконец разжала губы:

– Тебя Лен-Санна вызывает. Вот пусть она и рассказывает.

И – отчаянно, звонко:

– А я не хочу об этом говорить!

– Ксюша, но…

Ксюша сглотнула и уже другим, сдавленным голосом поторопила:

– Ты подпишешь?

Людмила поставила закорючку и протянула листок дочери. Ей казалось, она «держит фейс», просто губы отчего-то занемели. Поэтому когда лицо дочери болезненно скривилось, решила: та переживает за себя. И от этого жалобно сморщенного лобика, от напряжённости тоненького тела у Люды пересохло во рту, а в горле встал ком.

Надо бы посоветоваться с Галкой. Подруга детства и по совместительству психолог всегда может что-то подсказать. Только Галка в последнее время и сама в проблемах. Наверняка опять будет жаловаться на мужа, и как не выслушать? Да что ж это такое, почему люди не могут просто спокойно поговорить друг с другом и всё выяснить? И как, ну как получается, что подруга не может применить свои же советы к себе самой?

На следующий день Люда вернулась поздно. Втащила в прихожую сумку – три кило картошки, хлеб, сыр – сняла сапоги. Из-под двери дочери пробивалась полоса света. Люда прислушалась:

«Отряды с неполным превращением: тараканы, ноги бегательные, ротовой аппарат грызущего типа… грызущего… представители: чёрный таракан, рыжий…»

Дочка зубрила. Случалось это редко: обычно запоминала влёт. Видно, очень её задело то, что случилось.

А случилось вот что. Умница и отличница попалась со шпаргалкой. На требование биологички «сдать тетрадь и идти кушать пирожки» не возразила: никаких «Елена Александровна, я даже не успела подсмотреть». Гордая. Молча сдала тетрадь и вышла.

А Лен-Санна, озабоченная тем, что оценка за контрольную должна «весить» больше, чем рядовой ответ у доски, имеет привычку выставлять в журнал отдельную оценку за каждый вопрос контрольной. Вот и появились двойки – сразу четыре, а не одна.

– Вы поймите, – говорила биологичка, безотчётно двигая по столешнице кончиками пальцев клочок бумаги, – Ксюша может без шпаргалок. У неё хорошая голова. Не стоит ей сейчас, в этом возрасте, приобретать такую привычку.

Её чёлка мышиного цвета печально поникла, и вся она, с острым птичьим носом и тревожными глазами, словно оплыла на стуле: оставила в покое бумажку, перестала держать спину, устало навалилась на столешницу локтями.

– С четырьмя двойками четвертная, скорее всего, будет «три», – огорчённо пояснила она. – Но ведь это сейчас Ксюше кажется, что трояк – катастрофа. А нам надо думать о будущем. Если сейчас она привыкнет к шпаргалкам – что дальше? На вступительных списать не так-то просто, а последствия хуже. Так что лучше тройка сейчас, чем серьёзные последствия потом. Вы согласны?

Людмила соглашалась: и правда, так ли важна сейчас эта неизменная четвертная пятёрка? Ей внезапно стало жаль учительницу. Но ещё больше – до остроты, до боли – жаль Ксюшу: как же она так? И что теперь?

Почему дочка решила подсмотреть? Не была уверена в себе? И неужели получить «пять» для неё важнее справедливой оценки? Да и потом, биология – даже не её любимый предмет, просто Ксюша привыкла всё делать хорошо.

Конец ознакомительного фрагмента.