Ох, уж эти женщины…

Маргарита задрожала всем телом и вспыхнула жарким пламенем. Она не сопротивлялась и только, когда партнер резким движением превратил ее в женщину, вскрикнула и попыталась вывернуться. Сильные мужские руки удержали ее и ритмичные движения продолжались, вскоре девушка почувствовала, как приятная истома наполняет ее тело. Выплеснув в только, что порушенное девичье лоно свою живительную влагу, Андрей Степанович отстранился, достал из ящика стола стерильные салфетки. Одной протер себя, а второй провел по промежности девушки. Завернул покрасневшие салфетки в клочок валяющейся на столе газеты и передал сверток Маргарите:

– Выбросишь потом в мусорное ведро в туалете.

Девушка уставилась на мужчину ничего не понимающим взглядом. С ее лица постепенно сходил багрянец. Щеки приобретали естественный цвет.

– Андрей Степанович, а что же дальше?

– А что, дальше? Ничего. Отдохни немного и ступай на свое рабочее место.

На посту Маргарита уронила голову на стол. Как же все так вышло? Разве о таком она мечтала? Видимо не сумела она воспользоваться советами Женьки. Да и как тут можно было ими воспользоваться, когда он взял и поставил ее в удобное для него положение и сделал привычное для себя дело. И все равно, ей было приятно. Она получила, пусть не такое несказанное, как Женька, но все-таки удовольствие.

До конца практики Маргарита еще пару раз поимела близость с доктором. Происходило это уже по-другому. Она проявляла инициативу и получала гораздо большее удовольствие. Она не кляла себя. Ну, случилось то, что должно было случиться. Зато она теперь знала, что это такое, и могла вести себя с молодыми людьми более раскрепощенно. Хотя, с какими молодыми людьми? Их по прежнему не просматривалось даже на горизонте.

Глава 6

– Пашка, ну как у тебя дела со стройняшкой? – спросил Антон в очередной приезд друга домой. – Захомутал?

– Нет. Слишком гордая. Ни в какую не захотела со мной встречаться. Зато у меня теперь с другой настоящая взрослая любовь закружилась.

– А ну, рассказывай!

– Проходил я как-то в ноябре в военкомате комиссию. Пожаловался окулисту, что у меня на ветру глаза сильно слезятся. Меня направили на лечение в больницу. А какое лечение? Закапают раз пять в день из пипетки в глаза – вот и все лечение. Палата была большая. Мужиков восемь или девять лежало. Скукотища несусветная. Лежим как-то вечером все по своим койкам. Все молчат, кто книги, кто газеты читают. Тоска зеленая. Я лежал, лежал, глядя в потолок и начал петь "Катюшу". Сначала пел тихо, а потом все набирал и набирал обороты и, не допев до конца песню замолк.

– Эй, кто там радио выключил? Включите! Песню хорошую дайте дослушать, – заорал от дальней стены мужик.

– Окстись, Кондратич! У нас в палате и радио – то нет. Это вон пацан, Пашка, пел.

– Пашка, это ты пел?

– Ну, да.

– Хорошо поешь. Спой еще что- нибудь.

Вот я и решил мужикам концерт устроить. Облокотился на грядушку кровати. Спел одну, вторую песню, вошел в раж и не заметил, что в дверях молодая медсестра стоит, слушает. Когда я закончил петь, сестричка подошла ко мне и положила на плечо руку:

– Молодец, Паша! Хорошо поешь. Бальзам вылил на душу, – сказала она и вышла из палаты.

– Ну, и где тут любовь?

– Дальше слушай. В субботу после обеда она позвала меня в процедурку.

– Паша, завтра воскресенье. Процедур никаких не будет, да и врачей тоже. Пойдем ко мне домой, переночуешь, а завтра к вечеру в больницу вернешься, я в ночь дежурю.

– Как это, я пойду? – говорю ей.
– В пижаме и тапочках, что ли?

– Я одежду твою сейчас принесу. Переоденешься и пойдем. Я тут рядом живу.

– Страшно чего-то. А вдруг ты меня куда-нибудь заведешь?

– Ну, что ты. глупенький. Пойдем! Хоть борща настоящего похлебаешь.

– Ну ладно, неси одежду.

Зина, так звали медсестру, жила, примерно, в полукилометре от больницы. Несмотря на довольно сильный морозец, Пашка даже не успел продрогнуть в своем тонком суконном бушлате.

У небольшого аккуратненького домика Зина остановилась у калитки, просунула руку между досками. Лязгнула щеколда, и они оказались в маленьком дворике, в котором у забора с соседями в ряд возвышались три дерева, а вдоль тропинки к крыльцу из-под снежных шапок выглядывали какие-то раскидистые кусты. Зина достала из сумки с большими металлическими застежками ключ и открыла входную дверь:

– Заходи, Павлик, не стесняйся.

Пашка оторопел. Его даже в далеком детстве никто не называл Павликом. Разве что "Пашок пойдем сядем на горшок". А тут Павлик. На душе стало тревожно. К чему бы такие нежности?

Зина пропустила паренька вперед, вошла сама и закрыла дверь. Щелкнул выключатель и небольшой коридорчик озарился ярким светом. Девушка открыла ключом еще одну более тяжелую дверь из толстых досок. Пашка в сумеречном свете увидел довольно просторную для маленького домика комнату.

– Проходи, Павлик, раздевайся. Бушлатик вот на этот крючок вешай, – показала хозяйка на стену слева от двери. На следующий крючок она повесила свое видавшее виды коричневое пальто на вате, сбросила с головы серую шерстяную шаль, тряхнула головой. Русые довольно длинные волосы волной расплескались по плечам.

– Прохладненько тут у меня. Ничего, сейчас печку затоплю, быстро нагреется. А ты, миленький, скидай ботинки и проходи садись на диван.

Пашка стащил с ног ФЗУшные из толстой кожи ботинки и долго выбирал место, куда бы их пристроить.

– Чего замешкался? Вон на полочку ставь свои ботинки и садись. Сейчас я печку растоплю и сяду рядышком. Печка растопится – еду согрею. У меня борщ и котлетки есть.

Пашка сел на мягкий диван и наблюдал, как хозяйка хлопочет у голландки. В больнице он как-то не обращал внимания на персонал. Ну, снуют туда-сюда мужчины и женщины в белых халатах. То стойки для капельниц таскают, то какие-то коробки, то тележки с лекарствами катают. А теперь, глядя на хлопочущую у печки Зинаиду, он обнаружил, что у нее была привлекательная фигура. Не очень большие, но и не маленькие груди просматривались под домашним халатиком. Пашка даже не заметил, когда она успела переодеться в домашнее.

Растопка в печке разгорелась и высветила красивое лицо Зины. Небольшой прямой носик гармонировал со слегка пухленькими губами, мягко закругленный подбородок переходил в тонкую длинную шею. Отблески огня озаряли ее лицо и превращали его в сказочное. Такими рисовали царевен в книжках.

Зинаида подложила в печку несколько поленьев и мягко, как кошка, примостилась на диван рядом с Пашкой. Она приобняла его одной рукой и опустила свою голову ему на плечо, свободной рукой взяла его руку и положила к себе на бедро: