Охота к перемене мест
Шрифт:
Княжич дочитал бумагу.
— Ваш адрес не изменился?
— Я теперь снова братчанин. Почтамт, до востребования.
Княжич сделал запись в настольном календаре и вернул бумагу Погодаеву.
— Напрасно Иркутскэнерго не ознакомило меня с вашим письмом прошлым летом. «По своему усмотрению...» — недовольно процитировал Княжич. — Я, кажется, тоже вхожу в персонал Братской ГЭС, даже возглавляю его. Надо было поинтересоваться и моим «усмотрением». При всем уважении к заданному режиму жизни и работы у нас всегда должно быть свое собственное усмотрение. Тысячи собственных усмотрений пересекаются в государственной точке зрения!
— Вот именно — свое усмотрение, — пылко поддержал Погодаев, он даже встал со стула. — Только я не сумел этого выразить... — Поднявшись, он увидел на столе
Княжич коротко кивнул и продолжал:
— Я не биолог, я электротехник. Мне полагается смотреть на ангарскую воду и не слышать аромата речного простора, не видеть в этой воде всплывшего пучка водорослей, мальков. Для меня вода — энергоноситель, который вселяет жизнь в гидротурбины. Но уверен, что при научно-технической революции тем более нельзя пренебрегать биологическими законами. Мы всегда должны помнить о биологии и сообразовать с нею свое поведение. Вторгаясь в природу, человек не имеет права нарушать ее равновесие, нарушать принцип оптимальных отношений с природой, загрязнять среду, браконьерствовать, уродовать ландшафт, не считаться с эстетикой. Вы на Братском алюминиевом заводе были?
— Был.
— Самый большой в Европе. Один из главных потребителей электроэнергии. Директорствует там отличный мужик. Не в том дело, что Герой Социалистического Труда, он — радетель сибирской природы, заядлый охотник и рыболов. Этот алюминиевый король рассказывал мне недавно, что тоже попал в невольные браконьеры, погубители леса. Завод строился по последнему слову техники. Но вот какая неприятность — в электролизных цехах, где кипит в ваннах алюминиевое варево, образуется газовая пленка. Она ухудшает электропроводность, растет напряжение, а называется вся эта штука анодный эффект. И вот плавильщик, чтобы металл бурлил интенсивнее, сует в ванны березовые жерди и разрывает газовую пленку. Мне алюминиевый король говорил об этом со слезой в голосе. Тут у меня записано, — он перелистал настольный блокнот. — Каждый день сжигают шесть тысяч восемьсот березок, по полтиннику за жердь.
— Сколько же за год этих березок наберется?
— Два с половиной миллиона штук! Чтобы вывезти молодые деревца из лесов, трудятся тринадцать лесовозов.
— Так можно всю березу свести. А другим способом нельзя размешивать кипящий алюминий?
— Можно. Сжатым воздухом, но... — он с подчеркнутой беспомощностью развел руками.
Да, на крупнейшем алюминиевом заводе в Европе или на крупнейшей гидростанции в мире небережное отношение к природе тем более нетерпимо. Увы, поиски немедленной выгоды — главная движущая сила наших действий. Мы то и дело нарушаем экологическую этику, грубо насилуем природу. В нас живет жестокая, пагубная в с е д о з в о л е н н о с т ь. Подчиняться бесчеловечной логике одного только технического развития? Увольте! То, что биологически полезно для нас с вами, для нашего общества, — нравственно. А все, что с точки зрения биологии вредно, — не может называться техническим новаторством и в широком понимании слова — безнравственно.
— Вы со мной согласны, коллега?
Погодаев с готовностью кивнул. Словно в остекленном кабинете на берегу Ангары сидели двое ученых и вели разговор на равных под величавый гул воды, только что избитой лопатками турбин и вырвавшейся на волю.
— Будем думать о том, как отвести беду от рыбы будущей весной, — сказал Княжич, прощаясь. — К нересту нужно готовить станцию заблаговременно. И не вдогонку бежать за календарем, а в обгон. Придется нам пораскинуть мозгами... Боюсь, в Иркутскэнерго эту задачу не решат. К сожалению, не все хозяйственники обладают счастливой способностью нестандартно мыслить. А такая способность — необходимое условие всякого подлинного творчества, в том числе и технического. Этой прекрасной способностью обладал, например, наш Иван Иванович, — Княжич поглядел на портрет Наймушина, висевший на стене. — Американцы называли его «Гидромедведь». Трудно сказать, почему американцы так прозвали нашего Ивана Ивановича. Может, потому, что он строил гидростанции преимущественно
в медвежьих углах, в таежной глухомани, а медведь — хозяин тайги. Во всяком случае, прозвище Наймушину дали точное. Он и мыслил не стандартно, и поступал. Два месяца назад, 30 августа 1973 года, Наймушин сгорел в вертолете. Катастрофа произошла, когда приземлялись на поляну в глухой тайге.Свежая могила Ивана Ивановича Наймушина, скрытая холмом осенних цветов, высилась в сквере на берегу Ангары в близком соседстве со зданием, из которого только что вышел Погодаев.
29
Предзимье быстро обернулось зимой. Мороз-воевода, как старший прораб отделочных работ, быстро управился со вселенской побелкой. Не забыл покрыть инеем все до одной шпалы на железнодорожном переезде.
Строители преотлично знают, что зима в Сибири не заставляет себя ждать, и все-таки не было такого года, чтобы не застигла их врасплох.
Михеич не забыл, как в позапрошлом году отепляли водопровод. Он уже был сварен, а теплоизоляция застряла где-то в дороге. Пасечник распорядился: всех сотрудников треста, включая проектную контору, отправить на болото — рвать мох. К концу рабочего дня машины вернулись с богатой добычей, трассу надежно укутали.
Те, кто в Братске замешивал бетон, варил жирный асфальт, стеклил окна окоченевшими пальцами, свинчивал трубы центрального отопления, долбил мерзлый грунт, настилал кровлю, — проклинали торопливые морозы.
И только электролинейщики благоволили к наступающим холодам. Парни Шестакова прислушивались к сводкам погоды, заглядывали в календарь, всматривались в столбик термометра с другими чувствами, чем все остальные строители. Пусть Ангара поскорее покроется льдом, чтобы можно было наконец соступить с берега на реку.
Уже появились предвестники ледостава — забереги, сало, шуга, — вода густела, утолщался ледяной панцирь, надолго надеваемый на себя Ангарой.
Сперва лишь рыбаки, монтажники, да и то с опаской, ступали по льду, переходили на лыжах с берега на берег. Но подоспели дни, и не стало опасности для газика, для грузовой машины, а в декабре и для трактора.
Во всю ширину реки растянули кабель, грозозащитный трос, им суждено в начале нового года повиснуть над Ангарой. После «нулевого» цикла, после возни в котловане со сваями, с фундаментом — снова на высоту до 88 метров.
Чтобы избавить монтажников от поездок в столовую, устроили на льду котлопункт с навесом. Туда привозили обед в термосах. При ветре, бывало, снежинки залетали в горячий борщ и таяли на золотых медалях жира...
Шестаков и не подозревал, что бригадиры спят более чутко, чем рядовые монтажники. Сколько раз за ночь его ворочала с боку на бок бессонница, зачатая завтрашними заботами... Какую обещают погоду? В шесть утра будят позывные иркутского радио — начальные ноты песни «Славное море, священный Байкал». Мешали спать и грузовые машины. Автобаза располагалась рядом с общежитием.
В незашторенные окна бьют слепящие фары. Моторы ночь напролет стрекочут на малых оборотах. Водители спят вполглаза, часто выбегают во двор, опасаются, что мотор заглохнет и радиатор прикажет долго жить.
Иные водители предпочли бы ночной беготне сон в кабине. Но спать в кабине категорически запрещено — можно угореть насмерть. Диспетчер перед рейсом берет у шофера расписку: не спать при включенном моторе.
Уже не раз Шестаков недоумевал: почему у нас до сих пор нет грузового автомобиля с мотором воздушного охлаждения, какой установлен, к примеру, на чешских автомашинах «Татра». Спросил Погодаева, но тот не слишком силен в моторах, больше интересуется природоведением. Хорошо бы порасспросить Ромашко...
Сколько бессонных ночей ждет водителя на Севере! Подсчитать бы, сколько бензина расходуется зря, впустую тратятся моторесурсы. Страна у нас прохладная — Мурманск, Архангельск, Норильск, Братск, Якутск, Колыма. Слушают ли наши автомобильные конструкторы в своих научных институтах сводки погоды? Давно пора наладить выпуск автомашин «в северном исполнении». Когда звучит песня «ведь мы ребята, ведь мы ребята семидесятой широты», полезно помнить, что в числе этих ребят — тысячи и тысячи шоферов ледяных трасс.