Охота на чупакабру, или влюблены и очень опасны
Шрифт:
Смолкин, потерявший дар речи от возмущения, лишь вращал глазами, а Алиса, ничуть не смутившись, продолжала говорить:
– Впрочем, Мальдивы – слишком жирно, для подобной особы. Она, поди и слова-то такого не знает, мышка убогая! Так, какой-нибудь Крым и то, не выше пары звезд. Как эта квелая рохля умудрилась подцепить такого видного мужика, как ты, Смолкин? Посмотреть же не на что – ни ума, ни вкуса. Ходит в каком-то балахоне, который даже моя бабка постыдилась бы на себя нацепить, а прическа, а ногти? На женщину совсем не похожа, так, на нечто, неопределенного рода.
– Отдыхать в Крыму – модно и патриотично! –
Алиса сопротивлялась изо всех сил – она, не жалея ногтей, цеплялась на диван, кресло, письменный стол, тормозила высокими каблуками, бессильно обвисала на руках у Смолкина, щекоча его надушенными волосами и заставляя чихать.
Охранники, поспешившие на зов шефа, ошеломленно уставились на Алису, индифферентно свисавшую с плеча невысокого Смолкина, точно раненая лань.
Пока Смолкин, беззвучно разевая рот, пытался что-то объяснить охране, Алиса, грациозно соскользнув с плеча бывшего супруга, лукаво покосилась на опешивших молодцов в униформе, звучно чмокнула хозяина торгового центра прямо в губы и, шаловливо помахала ручкой всем сразу.
– Простите за беспокойство, ребята! – смущенно хихикая, пробормотала она, краснея, словно от смущения. – Мы, с Владиславом Семёновичем слегка увлеклись, нашумели… Сами понимаете – ролевые игры, то, се…– и, не дав возмущенному Смолкину вставить даже слово, направилась к выходу, покачивая бедрами и томно вздыхая.
Смолкин, пребывая в досаде, махнул рукой, отпуская охрану, и направился в кабинет, где, полный злости и разочарования, махнул рюмку коньяку, на сон, грядущий, и приготовился к неудобной ночевке на жестком диване.
За всей этой непонятной, нелепой сценой, наблюдали внимательные, хитрые глазки злопамятной бабы Таи, заскочившей в супермаркет в поисках дешевых глазированных сырков, до которых была охоча зловредная соседка Саши Шевчук.
*
Сашина комната благоухала цветами – куда не глянь, всюду розы, герберы, ромашки и даже гвоздики, которые Саша не особо-то и любила, считая гвоздики неизменным атрибутом похорон и прочих, связанных с ними, событий.
Совершенно потерявший голову Смолкин, заваливал свою «обоже» целыми охапками цветов, осчастливив большинство цветочниц, спешивших всучить ненормальному покупателю свой хрупкий и недолговечный товар.
Половина букетов, для которых уже не нашлось подходящего вазона, отправилась к Фокиной, совершенно против этого, ничего не имевшей.
Ставить прекрасные букеты в трехлитровые банки, Александра считала верхом неприличия и чёрной неблагодарностью по отношению к дарителю.
Она продолжала встречаться со Смолкиным эти последние две недели ей всё нравилось в кавалере – и неброская внешность, и легкая неуверенность и даже то, что он не высок ростом.
Зато Смолкин прекрасно ладил с Сашиной мамой, умел починить потекший кран в ванной комнате и любил кормить голубей на площади Труда, чему Саша, признаться, немало удивилась.
Девушка упрямо отказывалась принимать дорогие
подарки, продолжала ходить на свою постылую работу и носить, всю ту же, ужасную юбку, некогда обляпанную вкуснейшим клубничным йогуртом.Кстати, юбка слегка прокручивалась в поясе, ясно сигнализируя о том, что надоевшие килограммы, оккупировавшие талию девушки, медленно растворяются в волнительных переживаниях самой, что ни на есть, романтической истории.
Правда, на работе начались неприятности.
С утра Сашу вызвали «на ковер» к начальству и Тамара Павловна, заведующая, отведя глаза в сторону, предложила Саше написать заявление об уходе, пока, по собственному желанию.
– По какой такой причине? – вытаращила глаза, ничего не понимающая Саша. – Я, что, плохо работаю?
Тамара Павловна глубоко вздохнула – она знала, что у Шевчук конфликт с мастером цеха, но дело было даже не в этом. Просто заведующую попросил об услуге хороший знакомый из мэрии, которому дама не могла ни в чем отказать.
Да и просил он о сущем пустяке – уволить с работы простую упаковщицу, рабочую, без прав и голоса.
Она, начала что-то говорить о сокращении штатов, давя на Сашу хорошо поставленным, «начальственным» голосом, но, та, поднабравшись у Смолкина уверенности, лишь хмыкнула в ответ на столь примитивные «отмазки».
– Вы что, Тамара Павловна? Какое сокращение штатов – рабочих итак не хватает. Вчера только двух девушек приняли, так они еще, вообще ничего не умеют, а, вы мне вещаете о чем-то неправдоподобном.
Тамара Павловна очень не любила чувствовать себя глупо и от того вспылила:
– А, ты чего ожидала, Шевчук? Благодарности и оваций? Влезла в семью к уважаемому человеку, довела до слез его несчастную жену, восстановила против себя полгорода и еще оправдываешься? Ни стыда у тебя, ни совести! Иди, иди отсюда, по- хорошему, а то, можно и по статье!
– Он разведен и разведён давно! – запальчиво крикнула Саша, впервые в жизни решив возразить начальству. – И, вообще, не ваше дело! Вон, Митрохина, с Коркиным гуляет, в открытую, а у него, между прочим, трое детей!
– Про, упомянутого Коркина, ничего не знаю. – сухо ответила Тамара Павловна. – Может у него и трое детей, да только по его поводу, мне из мэрии никто не звонил и не предупреждал. А, вот, про тебя, Шевчук, даже в газете написать сподобились. Все твои подвиги расписали, в подробностях. – и она, брезгливо кривя тонкие губы, бросила Саше прямо в лицо, какую-то измятую бумагу.
Саша, дрожащими руками ухватила газетенку, из разряда «желтый листок», прозванную в народе «Свекруха» и с ужасом увидела фотографию собственного лица, на редкость некрасивую, расплывчатую и смазанную.
Выглядела Саша на фото не просто ужасно, но ужасно вульгарно. Такой распущенной девице самое место на трассе, о чем «Свекруха» недвусмысленно намекала жаждущим сенсации, читателям.
– Гадость, какая. – растерянно произнесла Саша. – Сплетни и бредни. Как вы можете, Тамара Павловна, думать обо мне такое?
Тамара Павловна устало вздохнула – ей и самой была неприятна вся эта история.
Сама Тамара Павловна уже не один год поддерживала отношения с мужчиной, тоже женатым и даже родила от него ребенка. Так что, по- человечески, по – бабьи, она Сашу прекрасно понимала, только вот поделать ничего не могла. Разве, что?