Охота на демиурга
Шрифт:
– Ты, наверное, хотел сказать, что меня ждут в покоях его величества?
– произнёс Эдигор ровным, безжизненным голосом.
– Передай отцу, что я уже знаю про императрицу. И пока не хочу ни с кем говорить и никого видеть. Всё завтра. А сейчас я иду спать.
Громдрейк хотел вновь поклониться, потому что сейчас с ним говорил уже не наследный принц, а как минимум император, но не успел.
– Гром, - Эдигор внезапно подошёл ближе, и в его глазах вспыхнуло какое-то непонятное чувство, - я давно хотел тебе предложить, но не знал, как... и духу не хватало... А сейчас, пожалуй... да... Пожалуйста, прими это. Но не считай за оскорбление.
Принц говорил короткими, рублеными фразами, постоянно запинаясь и не сводя с эльфа своих странных тёмных глаз. А потом поднял руку и вложил в его ладонь кольцо со знаком императорской власти.
Ещё четыре года назад Громдрейк моментально убил бы того, кто посмел бы предположить, что он примет такое кольцо от человека, пусть и наследника. Но теперь эльфу вовсе не казалось оскорбительным принять этот знак. Именно от Эдигора, потому что он был гораздо выше тех высокородных эльфов, которых знал Громдрейк.
А ещё наставник навсегда запомнил тот, самый первый день, когда наследный принц побежал в замок, беспокоясь о своём умирающем безродном друге, взяв за руку обычную служанку.
– Это честь для меня, мой принц, - ответил Громдрейк, опускаясь на одно колено. И он ещё успел увидеть до того, как склонил голову, как в тёмных глазах Эдигора вспыхнули сразу три чувства - удивление, смешанное с облегчением и настоящей, неподдельной радостью.
И если бы у эльфа были хоть какие-то сомнения в своём поступке, то после того, как он увидел глаза наследного принца, они бы полностью развеялись.
Глава седьмая,
о Тропе Оракула
... Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я...
А. С. Пушкин
Чем дальше мы шли, тем сильнее густел туман. Сначала он стелился по земле, обвивая кольцами ноги, затем поднялся до уровня талии, потом - груди...
Минут за тридцать пути серый, клубящийся дым достиг моих глаз. Я чувствовала себя так, как будто кто-то окунает меня в мерзкую, грязную лужу, при этом ещё и издевательски подхихикивая, прекрасно понимая, насколько сильно мне это не нравится.
Мы шли в полном молчании, но я почти физически чувствовала напряжение спутников. Рым стискивал мою руку так, что казалось, сейчас он сломает мне пальцы, а Тор пыхтел не хуже своего скакуна, нервно раздувая ноздри.
Через какое-то время я вообще перестала что-либо видеть, в том числе и собственный нос. Пространство вокруг стало серым, как грязное стекло, воздух резко похолодел, пробрав меня до самых костей, и Рым, резко сжав пальцы, тихо приказал:
– Стойте!
Очень правильная мысль - дороги не видно совсем.
– Кто бы мне объяснил, зачем я сюда попёрся, - проворчал Тор, и в любой другой момент я бы рассмеялась, но не сейчас. Потому что мою ладонь внезапно буквально выдернуло из руки Рыма, причём без всяких усилий, как будто орка кто-то внезапно перенёс в другое место.
Серое пространство вокруг меня потемнело, холодный воздух проник в лёгкие, больно
сжал сердце. Я почувствовала, что совсем замёрзла - руки затряслись, плечи сжались, и единственное, чего мне хотелось, - это оказаться подальше отсюда, в каком-нибудь тёплом месте. А ещё было страшно.И когда я об этом подумала, рядом со мной кто-то мерзко захихикал.
– Трусишка.
Я резко обернулась, словно надеясь поймать этот тяжёлый, давящий взгляд, который сейчас сверлил мне спину.
– Я не...
– шепнула я замерзшими губами, почти забыв о том, что Оракула нельзя увидеть.
– Трусишка, - ещё один ехидный смешок.
– А ещё уверяет всех, что ничего не боится. Глупая девчонка. Хочешь, я покажу тебе то, чего ты боишься больше всего в жизни? Боишься думать, вспоминать, чувствовать...
Я резко вздохнула и чуть не закашлялась, когда ледяной воздух в очередной раз вошёл в мои лёгкие и пронзил всё тело до самых пяток.
Оракулу нельзя отказывать... Я знала это. Чёрт, я ведь сама, сама его создала! Но разве я могла тогда подумать, что однажды мне придётся испытывать его сомнительные таланты на себе?
И как же не хотелось отвечать. Мне показалось, внутри меня что-то зашевелилось - что-то совсем маленькое, но очень больное, окровавленное, страдающее, - и, подняв свои несчастные глаза, прошептало:
– Нет...
Я с силой сжала кулаки, впившись ногтями в кожу ладоней и, зажмурившись, под тихое хихиканье выдохнула одно лишь слово:
– Показывай.
Туман вокруг меня превратился в густую, клубящуюся тьму. А потом она обняла меня, заглянула в глаза, несмотря на то, что они были закрыты, ласково охладила мою спину между лопаток, словно коснувшись этого места ладонью, и тихо сказала уже без всякого хихиканья:
– Договорились.
***
Был в моей жизни человек, который значил для меня больше, чем все на свете шоколадные конфеты, булочки и пирожные. Больше, чем любимые книжки, волшебные сказки и собственные фантазии. Больше, чем весёлые игры - прятки, догонялки и лазанье по деревьям. Больше, чем солнечный свет, зелёная листва на деревьях, птичье пение весной и запах осенних листьев. Больше, чем родители. Больше, чем сама жизнь.
Этого человека звали Олег. И мы всегда были вместе - с того самого момента, когда почти одновременно вылезли из маминого живота. Брат и сестра.
Мы никому не говорили, кто из нас старше, потому что это не имело никакого значения.
Я не представляла своей жизни без него. Все свои радости и горести мы делили пополам, и мои детские воспоминания так же неразрывно связаны с братом, как дерево связано со своими корнями. Мы делали это добровольно, сами не хотели разлучаться ни на секунду, часто даже засыпали, обнявшись.
Я понимала Олега, как саму себя, а он понимал меня. И нам обоим не нужны были никакие друзья, потому что мы давали друг другу всё. Конечно, мы общались со сверстниками, но по сравнению с тем, что для меня значил Олег, все остальные люди казались просто бледными тенями.
Родители считали, что со временем эта странная связь пройдёт хотя бы потому, что мы разного пола. Мол, мальчикам - мальчиковое, девочкам - девчачье. Но они ошиблись. С каждым годом мы всё больше понимали, что не можем друг без друга, наша связь только становилась крепче.