Охота на эмиссара

Я разрывалась между двумя планетами, работала, работала и снова работала. В те редкие командировки, когда приезжала на Цварг, иногда оставалась у Фабриса на ночь. Время от времени он без предупреждения буквально вваливался в мою крохотную квартирку на Тур-Рине среди ночи и набрасывался как одержимый, а с первыми лучами солнца собирался и улетал по своим делам. Ещё чаще случались ситуации, когда я прилетала на Цварг, а дежурный секретарь сообщал, что господин Робер отбыл по важному делу.

Не передать словами, как это огорчало. Фабрис больше не делился со мной текущими заданиями, как будто вдруг перестал доверять. Когда мы виделись, он отмахивался чем-то вроде «всё в порядке, ничего интересного, лучше расскажи, как дела у тебя» и мастерски переводил стрелки. Зачастую даже секретари СБЦ толком не могли сказать, где именно находится эмиссар — не то путаница в базе данных, не то Робер взял сразу два задания, не то просто неправильно занесли информацию в систему.

Редкие ночи с Фабрисом были прекрасны, вот только днём я чувствовала себя любовницей, и от этого становилось гадко. Собственно, любовницей и являлась. Цварг общался со мной только тогда, когда ему было удобно, и, что самое ужасное — он отгораживался. Между нами будто возникла стеклянная стена: вроде бы видишь собеседника, но не слышишь.

Чем больше я пыталась абстрагироваться от мыслей, что я для него всего лишь удобное и приятное времяпрепровождение, тем сильнее чувствовала, как на шее затягивается удавка самообмана.

Я его любила. Действительно любила.

Надо было раз и навсегда отказаться от Фабриса, расставить все точки над рунами, сказать жёсткое «нет». Всякий раз слова «нам надо поговорить» почти срывались с губ. Словно чувствуя мои сомнения, Фабрис в ответ зацеловывал и нежил в объятиях так, чтобы мысли вылетали прочь. И каждая наша встреча всё лишь усугубляла, из-за чего наутро я принималась работать с удвоенными усилиями и брать ещё больше частных заказов — просто чтобы отвлечься.

Мне было страшно признаться даже самой себе, что я отчаянно, до рези в грудной клетке вновь хочу увидеть Фабриса, что я нуждаюсь в нём так же, как люди нуждаются в воздухе, цветы — в солнце, а рыба — в воде. Когда он был рядом, он был моим воздухом, солнцем и водой. Когда он уходил, я начинала задыхаться, замерзать и мучиться в агонии жажды.

«Нельзя так любить, чтобы растворяться. Нельзя!» — тщетно твердила я себе и рьяно вгрызалась в работу, потому что это единственное, что отвлекало от размышлений о сероглазом мужчине. Я где-то слышала фразу, что сердцу не прикажешь, только если оно не ведёт к тому, что убивает. Любовь к Фабрису медленно отравляла и разъедала внутренности, но я всё равно не могла заставить себя перестать наслаждаться минутами, когда он был рядом. И если бы он не отдалялся… если бы я только чувствовала, что нужна ему так же, как и он мне. Но он как будто специально меня отталкивал. Хотя потом притягивал...

Дни стали бесконечными и маетными, как свинцовые тучи на Тур-Рином, и тяжёлыми, как бессонные кромешные ночи.

Надо было закончить этот фарс.

Надо было…

Но я не могла.

Я совершенно запуталась в собственном лицемерии; один внутренний голос, словно насмехаясь, говорил, что это именно то, чего я хотела, а второй тихо, но упрямо повторял, что это именно то, чего я боялась.

Таких случаев, как в грузовом лифте, у нас с эмиссаром больше не происходило: мы всё же если и уединялись, то старались делать это или в его квартире на Цварге, или в моей — на Тур-Рине. Несколько раз я ловила на себе сочувствующие взгляды от Жана, излишне внимательные — от Онезима и прищуренно-изучающие — от Роджера, но ни один из них не сказал мне и слова. Это и удручало, и радовало одновременно. Если бы хоть кто-то что-то сказал, я бы не выдержала и высказалась в ответ, а так… они лишь смотрели. И знали.

Апофеозом странных и вязких, как болотная топь, отношений стал апрельский звонок от Лейлы Виланты, который и вовсе превратил мою жизнь в гротескную трагикомедию. Полупрозрачная, мерцающая голубым светом голограмма соткалась в полный рост прямо на кухне. Не узнать чистокровную цваргиню и настоящую жену Фабриса было невозможно. Вот только пока я изумлённо смотрела на внушительный живот явно беременной женщины, она первой начала диалог:

— Значит, ты та самая Даня?

— Да, та самая.

Даже отпираться не стала, сказала как есть и безразлично пожала плечами. Взгляд скользнул по объемному животу Лейлы, и я малодушно поймала себя на том, что даже не хочу знать, кто отец ребёнка. Боюсь, если окажется, что Фабрис мне всё-таки врал, то я не выдержу и скачусь в депрессию.

— Будет мальчик?

— Духи Предков ответили, что девочка. — Лейла улыбнулась и положила ладонь на платье. Запястье собеседницы было украшено причудливой татуировкой с переплетающимися лозами и цветами. Тонкая работа. Забавно, раньше у расы цваргов любви к татуировкам я не наблюдала. Неужели это веянье Ларка?

— Я рада за тебя, — ответила, причём совершенно искренне.

— Ох, а как я рада! — Цваргиня ослепительно улыбнулась, и я мысленно поймала себя на царапнувшей зависти. Высокая, в лёгком воздушном платье, с распущенными чёрными волосами и в обычных мокасинах на босу ногу, она выглядела куда как элегантнее и достойнее, если это слово вообще применимо ко внешности, чем я в строгом офисном наряде. Лейла будто бы источала грациозность, стать, неповторимую внутреннюю энергию. — Но вообще-то я звоню тебе, чтобы поругаться, Дань.

Последние слова она добавила таким тоном, каким отчитывают написавших на ковёр щенков: вроде отругать надо, а вроде — любимый питомец. Понятно, что он пока ещё маленький и плохо понимает, что гулять можно только на улице.

Я не нашлась с ответом, зато Лейла, явно приободрённая моим молчанием, продолжила:

— Обычно я никогда не позволяю себе лезть в чужие отношения и считаю это крайне неэтичным, но Фабрис столько для меня сделал, что я просто не могу стоять в стороне!

Ага, именно с этими словами обычно разгневанные жёны звонят любовницам. Я села на стул — чтобы было проще переварить информацию.

— Слушаю.

— Мы редко с ним общаемся, но за последние месяцы я заметила, что он явно осунулся.

Я пожала плечами. Возможно. Те редкие моменты, когда мы вместе, мы почти не разговариваем, да и рассмотреть друг друга сложно. Фабрис предпочитает встречаться только по ночам, как будто меня стыдится…

— Он и прошлый-то год выглядел не всегда хорошо, у него было какое-то сложное дело, а сейчас вроде работа наладилась, но выглядит ещё хуже. Мне кажется, это связано с бета-колебаниями. Ты же знаешь, мы, цварги, человеческими болезнями не болеем.

Я кивнула. Не зная, можно ли рассказывать об отравлении алисеном, ответила уклончиво:

— Да, у Фабриса были определённые проблемы с бета-колебаниями, но теперь уже волноваться не стоит. Насколько мне известно, всё в порядке.

— Правда? — Лейла облегчённо выдохнула. — Что ж, я рада. Спасибо тебе.

— За что? — Я искренне удивилась, но цваргиня не ответила. Она дёрнулась, взмахнула рукой и…

— Дань, прости, мне надо бежать, да и долгие коммуникации между Ларком и Цваргом могут вызвать ненужные подозрения у СБЦ, если они займутся тщательным анализом входящих сигналов. Рада была познакомиться. Пока!