Охота на Нострадамуса
Шрифт:
– А ты пробовал говорить?
– Их интересуют только собственные интересы, никому нет дела до других! А ведь они могли все изменить. Все было так просто, – он неожиданно всхлипнул, но мгновенно овладел собой. – Они ведь ни в чем не были виноваты. Ни Лиза, ни Кейт…
Кейт вздрогнула, и в шее отозвалась резкая боль, словно туда воткнули раскаленное лезвие.
– Кейт, – морщась, одними губами пробормотала она.
– Такие маленькие. Беззащитные. Никто не хотел слушать. Единственным способом их образумить было пролить кровь.
– И ты победил? Ты получил что хотел? Ты доволен?
– Нет, – ствол нацеленного
– А как? – нахмурилась Кейт, оттягивать время, прежде чем кто-то внизу спохватится о ее отсутствии, становилось все тяжелее, силы быстро покидали ее – чудовищный удар топора, похоже, вывихнул челюсть. – Фанфары и песнопения? Очищающий огонь?
– Почему вы это говорите? – неожиданно спросил Дениел, удивленно взглянув на нее, будто увидел в первый раз. – Чего вы хотите от меня?
– А чего ты хочешь от себя сам?
Дениел не ответил, его лицо омрачилось, словно голову посетила новая внезапная мысль, показавшаяся ему неприятной.
– Слышишь? – Кейт слабым кивком головы указала в пол, откуда доносились приглушенные звуки пальбы и крики спецназовцев, отчаянно сражающихся с бандитами. – Там гибнут люди, которых ты привел, и неважно, какие они – плохие или хорошие. Там мои друзья. За что они погибают, для какой цели? Ради тебя? А кто тебе дал право распоряжаться чьей-либо жизнью?..
– Они не хотели слушать, – тупо повторил Дениел. – Только месть…
– Мертвым безразлична месть, – ответила слабеющая Кейт, из последних сил собирая в кулак остатки самообладания, и Дениел дернулся, как от пощечины. Он уже слышал эти слова тогда, в ангаре, когда расправлялся со Смитом. Точно такие же, пустые, ничего не значащие слова. Никто и ничего для него больше не значит.
– Всего лишь слова, – вслух сказал он и вздохнул. – Слишком поздно. И бесполезно.
– Не поздно. Еще не поздно все изменить…
– Советы, слова. Да что ты можешь об этом знать? О боли, страхе. Одиночестве. Ты, такая молодая…
А сколько было бы сейчас его собственной дочери? Какой бы она была? Дениел до скрежета стиснул зубы и сильнее сжал рукоять нацеленного на агентку пистолета. Сейчас это уже не более чем сон, облако, эфемерный призрак, с каждым днем все дальше отдаляющийся за кулисы забвения. И никто ему не помог и не сделал чуда. Ни Дьявол, ни Бог. Хотя с первым он теперь уже наверняка скоро встретится. У него больше ничего не осталось. Но вынести эту ношу в одиночку ему уже было не под силу. Кто-то должен был разделить его боль.
– Слишком поздно. Это конец, – пробормотал Дениел и, взглянув на перстень на указательном пальце, нажал на курок.
Но выстрела не произошло – защитный механизм, не опознав отпечатки противника, заблокировал пусковую систему пистолета.
– Что за… – опустив ствол, Дениел удивленно посмотрел на мигающую красную лампочку на рукояти и попробовал выстрелить еще раз, быстро нажимая указательным пальцем на вмертвую застывший курок.
Здание содрогнулось от удара врезавшегося самолета, и несколькими этажами выше оглушительными выстрелами из пушек загрохотали взрывы, словно приветствуя жертвы, доставленные на алтарь.
«Самолет», – запоздало сообразила Кейт, и в следующий миг на нее с Дениелом обрушился потолок. Ударная волна, хлесткой оплеухой двинув по голове, смяла,
обездвижила, впечатав щеку в накренившийся пол.Они не успели.
Время – как взмах крыла бабочки. Смазанный, неуловимый…
Она дожидается своего часа где-то внутри каждого из нас. Мы же продолжаем бежать, с легкомысленным упорством стачивая жизни, подобно разноцветным мелкам, рисующим на асфальте…
Спотыкаемся, падаем. Не успевая разглядеть в короткой, отпущенной нам суете самого главного.
Кто сказал? Когда?
…Один-единственный взмах, застывший в бесконечности.
А может быть, бабочка – это наша душа. Спугнешь – и не поймаешь ничего. Кроме воздуха, который глухим шлепком отзовется в запоздало сомкнувшихся ладонях.
Как бы ни старался.
Больше никогда…
К своему удивлению, она не ощущала ни боли, ни страха. Время словно остановилось. Словно бы она долго-долго куда-то шла, сама не ведая пути и цели, и наконец дошла. Так и не определив своей настоящей цели. Но зато теперь сможет отдохнуть и узнать наконец нечто важное. Кейт попыталась пошевелиться, но лишь чувствовала, как из нее теплыми струйками, бегущими по пальцам и спине, неторопливо уходит жизнь.
А может, это просто сон? Кейт вспомнилась колыбельная, та самая песенка, единственный маленький осколок из разбитого калейдоскопного панно, безвозвратно утраченного детства. Отголоски того, давно утерянного безмятежного времени, что она росла, окруженная заботой и вниманием людей, которых по-настоящему так никогда и не узнала. Но что на самом деле делает людей родными, сращивает их, скрепляет надежнее самого прочного клея? Обязательства, клятвы или брачные узы, генетическое родство… А может быть, простое внимание и забота о близких. Любовь. Ведь, чтобы взрастить ее, подобно ростку, даже в душе иссохшей и растрескавшейся, подобно плохо обожженной глине, нужно всего лишь немного терпения.
И немножко тепла. Самую малость.
Кейт было очень холодно. Она попыталась пошевелиться, чтобы поменять положение тела, и не смогла из-за навалившихся со всех сторон обломков…
И тогда Кейт тихонько запела, с трудом разлепляя непослушные губы, на которых так и не запеклась кровь.
Дениел, превозмогая боль, поднялся и оглядел царившее кругом разрушение. Часть потолка полностью провалилась под весом огромной титановой балки, которую сместило натиском давящих сверху разрушенных этажей. Столы, стулья, смятая офисная мебель и прочая утварь, мигом превращенная в бесформенный хлам. Им. Его руками.
Маленький бельчонок,Пора тебе в кровать,Завтра день ведь долог,И нужно отдыхать.– Что же это…
Он провел пальцами по глазам, стараясь отогнать клубящуюся пелену перед глазами, но запоздало сообразил, что это вызванная разрушениями строительная пыль. Сверху доносился рев бушующего пламени, в ноздри ударил сладковатый смрад керосина… На зубах заскрипели мельчайшие частицы бетонной крошки.