Охота на викинга
Шрифт:
Я киваю. Конечно, я готов!
Ведь все так просто. Но боже, как же кружится голова! Голова, голова…
— Д-да, — выдавливаю из себя с невероятным трудом. — Мне надо прилечь… А потом я…
Иннокентий Геннадиевич похлопывает меня по плечу:
— Конечно, конечно. Отдохните…
Шумят, шумят в вышине сибирские кедры!
Солнечно, тепло, покойно… Как это говорится у русских? «В здравом уме и трезвой памяти»? Вот-вот, я именно в таком состоянии. Я готов сделать доброе дело — помочь своим новым родственникам. Христианские проповедники учат помогать ближнему своему. Я следую
Нужно только отдохнуть. Поспать, прийти в себя после многодневного алкогольного марафона и бани. Все же это тяжелое испытание для европейского человека. Тяжелое, но я прошел его. Я стал «почти русским». А может быть, и не «почти».
Сквозь шум кедров слышу голоса. Они еле пробиваются ко мне, словно бы доносясь из соседнего гостиничного номера. Фразы дробятся на словосочетания, смысл которых, скорее, угадывается, домысливается мною.
— Клиент готов…
Сон закрепит…
— Комп принес?
— Ага, всё как сказали…
— Геннадич, за тебя!
— А софт тот самый?
— Как сказали, сам проверял…
— Проблемы тут не нужны…
— Профессору на больницу работать…
— Лохов на наш век хватит…
— Жаль, отвалила эта Рита. Перспективная девка…
Эта Рита… Э-та Ри-та… Э т а Р и т а… Эт арита… Арита…
АРИТА!
Кедры, шум, слова, голоса, глаза-щупальца — все летит кувырком, в какие-то темные бездны. Меня подбрасывает, как будто внутри распрямляется пружина.
Где я?! Ах да, это дом Олега, дяди Ариты. А где сама Арита?
Чер-рт, как болит голова. Все тело словно набито ватой, ноги подгибаются, будто у детской игрушки. Баня, водка, парок, кедры. ..Я в комнате на втором этаже, отдыхаю…
К черту такой отдых!
Встаю с дивана, шатаясь, иду к окну, за которым сгущаются сумерки. Ощущения такие же, как после первой крепкой выпивки в подростковом возрасте, — мне очень плохо.
Очень. Похоже на отравление. Проклятая баня, проклятый «фирменный парок».
За окном — поле, далекий лес, бегущие огоньки. Там дорога, она ведет в город. Арита в городе. Она больна. Я должен ее увидеть.
Да, должен. Должен!
Ох, что же с моей головой? Неужели действительно от бани? Я перегрелся, как на пляже. Да еще Иннокентий Геннадиевич с его рокочущим голосом и плавными жестами…
Воздух, мне нужен воздух!
Чистый, холодный, прочищающий мозги и бодрящий тело. С треском распахиваю створку стеклопакета, вдыхаю полной грудью. За окном холодно, градусов двадцать, не меньше. Я одет в джинсы и свитер, и меня мгновенно пробирает до костей. Но это хорошо, это просто прекрасно! Мороз выстуживает всю банную дрему, всю теплую, липкую дрянь, что натащили в меня черные глаза-щупальца…
Неожиданно где-то в темном вечернем небе возникает странный звук. Звук неприятный и подозрительно знакомый. Я не вижу его источник, он находится где-то в стороне, за домом. Какой-то писк, а точнее, тоскливый свист, сменяющийся тут же истошным воем.
Где-то я это уже слышал. Где-то.
И вдруг, несмотря на холод, мне становится жарко, будто бы я окунулся в чан с кипятком.
Я узнаю этот звук, я вспоминаю, где его слышал!
«Эксклюзив, авторская работа». «Поющий дракон». Один мы с Аритой запустили во дворе ее дома еще тогда, до моего отъезда в Данию. А второй остался… остался у
нее!Не нужно быть профессором Оксфордского университета, чтобы понять, кто и зачем запустил «Поющего дракона».
Арита вовсе не в городе.
Она вовсе не больна!
В голове словно бы что-то щелкает — и вроде бы случайные моменты с SMS, якобы невключенной сигнализацией и болезнью Ариты вдруг складываются в логичную цепь поступков.
Она хотела меня предупредить!
И вот сейчас Арита подает мне сигнал, знак, что с нею все в порядке.
А со мной?
Я лихорадочно перебираю в голове события последних дней. Они, как частички пазла, кружащиеся в лотерейном барабане. Странная бабушка, излишне радушный Костя, косые взгляды Олега, обрывки фраз, бесконечная, выматывающая пьянка… И Иннокентий Геннадиевич с его манерами то ли колдуна, то ли экстрасенса-гипнотизера.
«Нильс, вы просто ненадолго, на месяц, переведете необходимую сумму на счет, который вам укажут, — и вам станет легче».
Легче! Вот оно в чем дело…
Черт! Я — вор! Хотя нет, не может быть. Я же не мог, никак не мог, даже если захотел бы, ведь компьютер в Москве… а ключ, ключ здесь со мной… а без ключа и компьютера ничего не сделаешь, ничего не переведешь. Хвала всем скандинавским богам, перестраховке и Европейской конвенции — перевод могу сделать только я и только в Москве.
Чья-то тяжелая рука ложится на плечо. Я резко оборачиваюсь, едва не выпав из окна.
Передо мной стоит дедушка Гуннар. Он смотрит на меня, по обыкновению чуть прищурившись — морщинки лучиками разбегаются от глаз, — и темные губы его кривятся в такой знакомой усмешке.
— Здравствуй, Нильс.
— 3-здрав… — я давлюсь этим словом, упираюсь лопатками в оконную раму.
Дедушка поворачивается, проходит к креслу, садится, кладет ногу на ногу.
— Как жизнь, мой мальчик? — спрашивает он, покачивая рыбацким сапогом. Он всегда любил эти тяжелые сапоги и говорил про них: «Они позволяют мне твердо стоять и на земле, и на палубе».
— Хорошо. Я в порядке, — отвечаю почти шепотом, горло сдавливает спазм.
Дедушка Гуннар умер двенадцать лет назад. Его похоронили на старом кладбище «Ассистентс», неподалеку от могилы Кьеркегора, и поставили сверху большой гранитный камень с короткой эпитафией: «Ты в море родился и в море умер».
Это было правдой: дедушка Гуннар родился на пароходе, шедшем из Мальмё в Копенгаген. Эресуннский мост тогда еще не построили, и из Швеции, где у нас жили родственники, в Данию нужно было плыть через пролив Эресунн. Моя прабабушка Сведала как раз возвращалась из гостей, когда у нее неожиданно, на две недели раньше срока, начались схватки.
Умер дедушка по странной прихоти фортуны почти на том же месте, где родился. Это случилось в лодке, когда он отправился вместе с моим отцом и своим старым приятелем Альбрехтом Огерупом ловить сельдь все в том же проливе Эресунн.
Дедушка поднимал садок с сельдями, когда его сердце остановилось.
И вот теперь он пришел за мной.
— Ты пришел за мной? — спрашиваю вслух.
Он смеется, показывая желтые прокуренные зубы, отрицательно качает головой.
— Нет, мой мальчик, тебе еще рано переселяться в долину вечной скорби. Я всего лишь пришел, чтобы сказать: настоящий мужчина — это тот, кто может двигаться против течения. А по течению плавает только дерьмо.