Охота на зайца

— Это серьезно?

— Нет, я пока принимаю свое лекарство и сплю. Похоже, в моем теле идет какая-то ужасная борьба…

— Объясните мне это чуть позже. Подъем!

Коридор. У Ришара телефонная трубка в руке.

— За ним уже пошли, — говорит он, — как только подойдет — отчаливайте.

Пантера смотрит, как мы проходим, я даже не знаю, успокаивает ее это или нет. По крайней мере, сегодня она нас избавила от своего излюбленного вопроса: «Е bella Parigi?»

Ришар поднимает руку. Мы бросаемся вперед, опустив голову, я скатываюсь по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Жан-Шарль еле за мной поспевает. Снаружи мы делаем крутой вираж, не поворачивая головы к террасе. У нашего хаотического бега дистанция метров пятьдесят — как раз до вокзала. Жан-Шарль вполне понял маневр: едва мы домчались до конца улицы, как он спрятался за углом, чтобы перевести дух.

— Я… я дорого плачу… за каждое усилие.

И тут впервые после десяти секунд беготни — сущий пустяк для двух пацанов и одной рогатки — до меня доходит, что передо мной тело, которое не слишком хорошо функционирует.

— Ну так через две минуты завалитесь на боковую. Уже почти дошли.

В железнодорожном клубе полумрак, а в холле дортуара по-прежнему пусто. Ночных поездов, кроме двести двадцать третьего, не так уж много. Обстановка больничная — белые стены, белые облупившиеся кровати, кувшин с водой. Простыни и одеяла, сложенные квадратиком, добавляют казарменного духу. На вахте все та же маленькая дама, что и раньше, с вязанием в руках и рядом с ведром, пахнущим жавелевой водой. Я прошу Жан-Шарля присесть пока в уголке подальше.

— Французские проводники?

— Да, нас двое.

— Давненько вы не появлялись. Вы разве больше не у Милио?

Превосходный венецианский выговор, чуть жалобный перестук согласных, тоническое ударение неизменно на последнем слоге.

— Нет, знаете, со всеми этими туристами там невозможно выспаться, не то что здесь.

Она делает жест рукой, давая понять, что уж она-то знает. На этот раз мне даже не понадобилось лгать, я слышал от многих коллег, особенно от кондукторов, что они не могут спать в городе и поэтому предпочитают брать койку здесь. Я протягиваю ей два удостоверения, она переписывает их номера. Когда плачу двенадцать тысяч лир, она спрашивает, нужен ли мне дополнительно душ. Нет, спасибо. Комнаты четыре и шесть. Я забираю оба удостоверения, прежде чем она полюбопытствует взглянуть на фото. Тщетная предосторожность. Еще ни разу не видел, чтобы она это сделала.

Пристраиваю соню на койку в четвертом.

— Вот харчи и будильник. Есть кувшин и водопроводный кран. До скорого.

— Сейчас… я хочу позвонить жене… У вас монетки не найдется?

Не успев отказаться, бросаю немного мелочи на тумбочку у изголовья. Потом выхожу, не слушая, что он там бормочет, даже не посмотрев, как он выглядит и есть ли у него температура или нет. Не надо мне слишком в это вникать.

— Где тут найти хорошую маленькую пиццерию? — спрашиваю я у дамы, отложившей свое вязание ради половой тряпки.

— Хорошую? Не знаю. Не тратьте попусту ваши денежки, идите лучше в железнодорожную столовую.

Зачем я об этом спросил? Чтобы оправдать свой слишком поспешный уход? Главное сейчас — не поддаваться разрастающейся паранойе. Но в любом случае я запомню ее совет насчет столовой.

На вокзале нос к носу сталкиваюсь с Восточным экспрессом, уже готовым принять парочки американских пенсионеров. Красный ковер, правда, еще не постелили. Приподнявшись на цыпочках, заглядываю в купе. Сплошное лакированное дерево, изящные кружевные занавески, маленький абажур, распространяющий розовый свет. Бар с пианино. Ресторан. Другие купе. В одном из них вижу молодого человека, с силой трущего оконное стекло.

— Вы говорите по-французски? — спрашиваю я его, задрав голову.

— Я француз.

— Я ваш коллега, проводник СВ. Давно хотел узнать, как тут работается, в люксовых поездах. Стоит оно того?

— Насчет бабок?

— Ну, не только. Насчет самой работы, насчет публики, насчет обстановки вообще.

— Каторга. Лучше оставайся там, где ты есть. А здесь каторга. Куча придурков со своими ярлыками и шляпами. Выкладывают лимон старыми за поездку, а потом никак дрыхнуть не улягутся… усекаешь? У вас там, кстати, места не найдется?

— Ну… завтра освободится одно. Позвони в «Спальные вагоны». С твоим Восточным экспрессом в послужном списке шансы у тебя есть. Так, выходит… туфта все это?

Я думал, он попросит меня повторить.

— Пф… Всегда найдется один не такой дурной, как остальные, который просит показать ему купе Эркюля Пуаро. Это тот же самый, который охотится за русскими шпионами и заставляет пианиста испражняться до двух часов ночи. Я же говорю, оставайся простым проводником, здесь никогда ничего не происходит.

— Пока.

— Пока.

Перед выходом с вокзала замечаю череду телефонных кабинок рядом с газетным киоском. Из-за этого сони меня вдруг охватывает дикое желание позвонить. Кому-нибудь такому, кто мог бы мне помочь. Кате? За два года такое ни разу не случалось. Собственно, мысль звякнуть в Париж свербит у меня в голове с самого утра. Трубка уже в руке. Надо по крайней мере попытаться. Потом увидим, что это даст. Но если я скажу, что телефонограмма за счет получателя, боюсь, связь прервется перед самым моим носом. А мелочи у меня больше нету. Так что спрашиваю себя, а в самом ли деле это удачная мысль. И вешаю трубку.

***

Я возвращаюсь в гостиницу, уткнувшись носом в башмаки и со страхом в животе, не осмеливаясь взглянуть на террасу кафе. Я не отрываю глаз от шахматного рисунка брусчатки улицы Листа-ди-Спанья. Интересно, он все еще на своем наблюдательном пункте? Но теперь ему придется караулить с глубоким внутренним убеждением, что дал провести себя какому-то хитрому малому, а это ему радости не прибавит. Увижусь ли я в поезде с ним или с кем-нибудь еще? Надо рассказать об этом Ришару. И все, все, все остальное. Может, он мне скажет, делаю я глупость или нет.

Пантера по-прежнему торчит за своим столом и вроде пришла в себя. Пока я был в бегах, новой катастрофы не случилось.

— Простите, вы не видели моего друга Ришара?

— Он ушел в химчистку, передать ничего не просил. Скажите, а у вашего парижского друга был багаж?

Я опасаюсь худшего…

— Нет…

— Он ведь больше не вернется? Можно сдать его комнату?

Уфф… я другого ожидал.

— Ну конечно, сдавайте, — говорю я, улыбаясь.

— Тем лучше. Но он съехал, не заплатив.

Не говоря ни слова я достаю свой рулончик и снимаю резинку. Моя подружка может поставить крест на своем подарке.

*

Баиньки, Антуан? Или продержаться начеку до 18.55? Даже до 17.55, потому что я должен приступить к своим обязанностям у вагонной подножки за час до отправления. Ришар только что избежал доброй порции словесного поноса. Он бы меня, без сомнения, обозвал психом. Если все пройдет так, как я предполагаю, возвращение должно быть относительно спокойным. Я для этого сделаю все, что надо. Я кое-чему научился этой ночью.