Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники
Шрифт:
Отыскав свое ружье, Луиза увидела, что ложе лишь слегка поцарапано. Она вернулась и выбрала себе наблюдательный пункт в тени. Сидя на потнике, она зарисовывала процедуру и делала на полях рисунков примечания.
Первой задачей Джима было отделить огромную голову от туловища. Это делается для облегчения работы: иначе потребуется пятьдесят или больше человек, чтобы перевернуть тушу с одного бока на другой. Отделение головы заняло все утро. Мужчины, раздевшись по пояс, вспотели под полуденным солнцем, прежде чем дело было сделано.
Дальше пришлось удалить шкуру и вырубить кость вокруг бивней осторожными
Бивни закутали в траву, погрузили на спины вьючных лошадей и торжественно повезли в лагерь. Джим распаковал весы, которые отец дал ему именно для этой цели, и подвесил их к ветке дерева. Потом при всех по одному взвесил бивни. Правый бивень слона, рабочий, более истертый, весил 143 фунта. Левый, более крупный, – ровно 150 фунтов. Оба были коричневыми от сока растений, но основания, находившиеся под защитой хрящей и костей, – замечательного кремового цвета, как драгоценный фарфор.
– Через Хай-Уэлд прошли сотни бивней на продажу, но таких больших я никогда не видел, – гордо сказал Джим Луизе.
Вечером они засиделись у костра. Баккат, Зама и слуги завернулись в одеяла и спали у своих костров, когда Джим провел Луизу к ее фургону.
Потом он долго лежал на своей постели голый – ночь была теплая. Засыпая, он слышал вопли и хохот гиен, которые бродили вокруг лагеря, привлеченные запахом слоновьего мяса, развешанного на стойках для копчения. Последней его мыслью было, достаточно ли прочно Смоллбой и другие слуги закрепили кожаную упряжь фургонов, чтобы не дотянулись стервятники. Своими мощными челюстями гиена разгрызает самую прочную кожу так же легко, как сочную устрицу. Но Джим знал, что Смоллбой всегда в первую очередь заботился о безопасности упряжи, и позволил себе уснуть.
Проснулся он внезапно оттого, что фургон под ним слегка качнулся. Первая его мысль стала продолжением последней: наверно, гиена пробралась в лагерь. Он сел и потянулся к заряженному мушкету, который всегда лежал возле постели, но, не успев коснуться ружья, он застыл и смотрел на входной клапан.
Было еще две ночи до полнолуния, и по положению луны он видел, что полночь миновала. Мягкий свет луны проникал сквозь клапан. В этом свете виден был силуэт Луизы – воздушная волшебная фигура. Лица ее Джим не видел: оно было в тени, но волосы светлым водопадом лились ей на плечи.
Девушка сделала робкий шаг к постели. Потом остановилась. По тому, как она наклонила голову, Джим понял, что она стыдится или боится, а может, и то и другое.
– Луиза? Что с тобой?
– Не спится, – прошептала она.
– Я могу что-нибудь сделать?
Она ответила не сразу, но медленно подошла и села рядом с ним.
– Пожалуйста, Джим, будь добр ко мне. Будь терпелив со мной.
Они лежали молча, не касаясь друг друга, тела их были напряжены. Никто не знал, что делать дальше.
Молчание нарушила
Луиза.– Джим, поговори со мной. Хочешь, я вернусь в свой фургон?
Ее раздражало, что он, обычно такой смелый, сейчас робеет.
– Нет, не уходи, – попросил он.
– Тогда поговори со мной.
– Не знаю, чего ты ждешь от меня, но расскажу, что у меня на уме и в сердце, – сказал он. Немного подумал и заговорил шепотом: – Когда я впервые увидел тебя на палубе корабля, мне показалось, что я всю жизнь ждал этого мгновения.
Она негромко вздохнула, и Джим почувствовал, как она расслабилась, точно кошка, растянувшаяся на теплом солнце. Приободрившись, он продолжал:
– Глядя на отца и мать, я часто думал, что Господь для каждого мужчины создает женщину.
– Из ребра Адама, – прошептала она.
– Я верю, что ты мое ребро, – сказал он. – И не смогу найти счастье и радость без тебя.
– Продолжай, Джим. Не молчи.
– Я верю, что все ужасы, пережитые тобой до нашей встречи, все наши общие трудности и испытания – все это имело одну цель: испытать и закалить нас, как сталь в огне.
– Я об этом не думала, – сказала она, – но сейчас вижу, что это правда.
Джим коснулся ее руки. Ему показалось, что между их пальцами проскочила искра, как при возгорании пороха в затворе. Луиза отдернула руку. Джим понял, что миг, хоть и очень близкий, еще не наступил. Он убрал руку. И Луиза снова расслабилась.
Однажды дядя Дориан подарил ему жеребенка, которого еще не приучали к удилам и седлу. Было очень похоже: недели и месяцы медленного продвижения, удач и отступлений, но в конце концов лошадь полностью поверила ему и стала невообразимо прекрасным и удивительным существом. Он назвал ее Виндсонг – «Песня ветра», и держал ее голову, когда она умерла от африканской болезни лошадей.
Повинуясь порыву, он рассказал о ней Луизе, о том, как любил ее и как она умерла. Луиза лежала рядом с ним в темноте и завороженно слушала. А когда он умолк, заплакала, как ребенок, но не горькими слезами, как часто в прошлом.
Потом, по-прежнему лежа рядом с ним, но не касаясь его, она наконец уснула. Джим слушал ее легкое дыхание, пока не уснул сам.
Почти месяц они шли за слонами на север. Отец не зря предупреждал его: потревоженные людьми большие животные уходят на сотни миль в другую местность. И идут длинными большими шагами, за которыми не может долго поспевать даже сильная лошадь. Весь южный материк – их владение, и старые вожаки стада знают все горные проходы и все озера, каждую реку, озеро и водный источник на пути; они умеют избегать пустынь и опустошенных местностей. Они знают леса, изобилующие плодами и свежей зеленью, знают крепости, в которых недоступны для нападений.
Однако Баккат легко читал их следы и шел за ними в такую глушь, где даже он раньше никогда не бывал. Следы приводили к источникам хорошей воды и к проходам в горах.
Наконец они пришли к реке в широком травянистом вельде; речная вода была свежей и чистой. Джим пять дней кряду наблюдал в полдень за положением солнца, пока не убедился, что точно отметил их положение на отцовской карте. И он и Луиза поражались, какое огромное расстояние преодолели неторопливо вращающиеся колеса фургонов, чтобы доставить их сюда.