Охота. Я и военные преступники

Затем Йоич предлагал мне встретиться в номере московского отеля с министром обороны Югославии генералом Драголюбом Ойданичем, у которого, по заверению Йоича, были чисто «сербские, а не извращенные вкусы». В конце своего послания он требовал выдвинуть обвинения против военных и политических лидеров стран НАТО, ответственных за бомбардировки Сербии и Черногории с 24 марта по 9 июня 1999 года.

Это письмо ознаменовало собой окончание моей первой попытки понять Балканы. По иронии судьбы, после стольких пустых обещаний сотрудничества, после борьбы с muro di gomma, протянувшейся от Загреба до Скопье, кто-то наконец сказал мне, что эти люди думают в действительности. Я вернулась в свои апартаменты, на чистые простыни, за надежные, крепкие стены и пуленепробиваемые окна. И здесь я вспомнила всех тех лидеров, с которыми встречалась от Македонии до Хорватии. «Бог мой, — подумала я. — Как же нам удастся с ними договориться?».

Мой почтовый ящик забит письмами. Люди со всех концов света призывают меня расследовать натовские бомбардировки Сербии в 1999 году. Многие из этих писем — из США, Франции, Канады и других стран-членов НАТО — содержат в себе информацию о бомбардировках, гибели гражданских лиц и разрушении гражданских объектов. Документы предоставили делегации России и Италии. Правительство Югославии опубликовало материалы, убедительно доказывающие, что было убито 495 гражданских лиц, а 820 человек получили ранения. Авторы некоторых писем полагают, что натовские бомбардировки были нарушением международного права, и что самолеты НАТО намеренно атаковали гражданские объекты и нарушали «правило пропорциональности». В других письмах утверждается, что, пытаясь развязать войну и избежать потерь со своей стороны, натовские генералы отдали приказ самолетам действовать на высотах, недоступных для югославской противовоздушной обороны, что не позволяло военным эффективно различать военные и гражданские цели. Третьи обвиняют офицеров НАТО и их политических хозяев в преступлениях против человечности и геноциде.

Еще до работы в Международном трибунале, находясь в Берне, я внимательно следила за телевизионными сводками о воздушной операции в Сербии. Хочу заметить, что я не пацифист. Я приветствовала решение НАТО применить силу в отношении Сербии и Черногории. После десяти лет бессмысленного кровопролития, бомбардировок Дубровника, уничтожения Вуковара, постоянных взрывов и стрельбы в Сараево, этнических чисток и концентрационных лагерей в Западной Боснии, массовых депортаций и убийств в долине реки Дрина, нападения на Горажде, убийства тысяч мужчин и мальчиков в Сребренице и морального банкротства ООН… после всего этого я считала, что кто-то наконец-то решил положить конец развязанному Милошевичем безумию, когда он начал преследовать албанское большинство в Косово. Нужно было положить конец убийствам и прекратить бессмысленное разрушение страны, и никто не может избавить от этой обязанности армию. Пустая риторика только подстегивала Милошевича и сербских экстремистов, вознамерившихся очистить Косово… Я считала, что это нужно остановить. И это остановили. Но какой ценой?

Вскоре после моего прибытия в Гаагу я спросила своего заместителя, Грэма Блуитта, выдвигала ли моя предшественница, Луиза Арбур, обвинения против НАТО. Арбур призвала все стороны, в том числе и НАТО, уважать законы и обычаи войны. Она обратила особое внимание лидеров стран-членов НАТО на то, что под юрисдикцию трибунала подпадают все военные преступления, совершенные на территории бывшей Югославии. 14 мая 1999 года Арбур создала рабочую группу по рассмотрению обвинений против НАТО. Эта группа должна была определить, есть ли основания и веские доказательства для начала полномасштабного расследования. Несмотря на то, что сама я поддерживала бомбардировки, инстинкт подсказывал мне, что эти усилия надо продолжить. Мой интерес к этому делу диктовался не только моим положением. Как прокурора, меня особенно заинтересовало сообщение об одном инциденте — о воздушной атаке на пассажирский поезд, проезжавший по железнодорожному мосту. Почему, подумала я, пилот совершил второй заход на мост, если знал, что первая бомба уже попала в идущий по нему пассажирский поезд?

Мы сформировали комитет по сбору доказательств, необходимых для полномасштабного расследования. Я хотела знать, была ли бомбардировка этого поезда и другие подобные инциденты (в том числе бомбардировка главного сербского телецентра и посольства Китая в Белграде) преступлениями, ответственность за которые должны нести люди, занимающие высокое положение, и не надлежит ли им предстать перед трибуналом. Чтобы начать прокурорское расследование, мне нужны были доказательства совершенных преступлений. Это был первый шаг. Затем мне понадобились доказательства, связывающие эти преступления с высшими военными и политическим лидерами. Во время беседы с журналистом лондонского журнала The Observer меня спросили, готова ли моя служба выдвинуть обвинения против НАТО. Я ответила: «Если я не готова это сделать, то не могу быть прокурором и должна отказаться от своей миссии». [11] Я передала присланные мне материалы председателю комитета Уильяму Фенрику, канадскому адвокату, работавшему в прокурорской службе. Несмотря на критику со стороны Конгресса США из-за того, что комитет трибунала начал рассматривать операцию НАТО (политические лидеры балканских государств — не единственные, кто использует национализм, чтобы набрать очки в предвыборной гонке), я написала длинное письмо генеральному секретарю НАТО, Джону Робинсону. В письме я задавала ряд вопросов об инцидентах, произошедших во время бомбардировок. Нам нужны были детали. Вместо этого мы получили уклончивое письмо на трех страницах, в котором весьма туманно разъяснялось, что военные предприняли все возможные меры предосторожности, чтобы сократить потери среди гражданского населения и атаковать только цели, значимые в военном отношении. Думаю, лорд Робинсон попытался ответить откровенно. Но мне и моим сотрудникам было ясно, что НАТО либо утаивает важную информацию по выбору Целей и другим принятым решениям от трибунала, либо этой информацией располагают только те государства-члены НАТО, правительства которых не собираются делиться ею. Китай не дал нам ничего. Даже Белград отказался от мало-мальски серьезного сотрудничества. Я обратилась к властям страны с просьбой предоставить доступ к информации и документам. Согласие было получено, но нужных сведений мы так и не получили.

11

The Observer, 26 декабря 1999 года.

Никто в НАТО не мешал мне расследовать бомбардировки или выдвигать обвинение. Но я быстро поняла, что вести такое расследование невозможно: ни НАТО, ни государства-члены этой организации не стремятся сотрудничать с нами. Нам не давали доступа к документам. Кроме того, я обнаружила, что дошла до границ политической вселенной, в которой было позволено действовать трибуналу. Если бы я пошла дальше в расследовании действий НАТО, то не только потерпела бы неудачу, но еще и лишила бы свою службу возможности продолжать расследование преступлений, совершенных во время войн 90-х годов. Безопасность работы трибунала в Боснии и Герцеговине, а также в Косово, зависела от НАТО. Эксперты трибунала могли вскрывать массовые захоронения, потому что их сопровождали солдаты НАТО. Арест обвиняемых целиком зависел от успехов разведки стран-членов НАТО, а также от наземной и воздушной поддержки натовских армий.

Мои сотрудники открыто обсуждали вопрос натовских бомбардировок. Порой эти обсуждения становились очень жаркими, но нас охватывало ощущение тщетности усилий. Я помню, как мы обсуждали использование войсками НАТО кассетных бомб. Эти бомбы перед падением рассыпаются на множество мелких снарядов, которые не взрываются, а действуют как противопехотные мины. «Это оружие нельзя признать законным», — настаивала я. Через несколько дней ко мне пришел Фенрик и предоставил юридический документ, доказывающий, что применение кассетных бомб было вполне в рамках закона. Он указал на то, что не существует конкретного договора, который запрещал бы использование боеголовок с обедненным ураном. Все мои советники сошлись в одном мнении: расследование действий НАТО невозможно.

Я понимала, что это действительно так, однако, получив отчет нашего комитета, испытала глубокое разочарование. Комитет так и не дошел до вопроса о законности применения силы против Федеративной Республики Югославия: даже если эта кампания была бы признана незаконной, она относилась бы к категории «преступлений против мира», а такие преступления не подлежат юрисдикции трибунала. Мнения членов комитета разошлись и в том, нужно ли расследовать действия натовских военных, которые сознательно зашли на вторую бомбардировку железнодорожного моста, по которому шел пассажирский поезд. Они сочли мост вполне законной военной целью и признали, что бомбы не были намеренно сброшены на поезд при первом заходе. Некоторые члены комитета полагали, что пилот совершил безрассудство, зайдя на вторую атаку. Тем не менее, все сошлись во мнении о том, что дальнейшее расследование невозможно по причине отсутствия информации, подтверждающей виновность в этих ситуациях высшего командования.

Я чувствовала, что члены комитета сознательно истолковали имеющуюся информацию подобным образом, чтобы не принимать на себя лишних обязательств. Но должна признаться, что и сама считала такое расследование невозможным, как технически, так и профессионально. Нам никто не помогал, абсолютно никто — в этом и заключалась техническая проблема. Невозможно было продолжать и в политическом отношении — такое расследование помешало бы другой работе трибунала. Впрочем, о политических соображениях можно забыть, поскольку технические проблемы были непреодолимы. Именно поэтому я решила обнародовать доклад комитета. Никто из моих сотрудников не возражал. Но президент трибунала, судья Антонио Кассезе, выразил свое неудовлетворение подобными результатами. «Вы могли выдвинуть обвинения против пилота», — заявил он.

«Я не могу, — объяснила я. — Это не моя юрисдикция… Пилот не относится к командному звену». Нам следовало получить разрешение на посещение натовских баз в Авиано и Неаполе, а также штаб-квартиры НАТО в Брюсселе. Только там мы могли выяснить, получил ли пилот приказ на вторую бомбардировку обреченного моста, хотя командование знало, что на мосту находится поврежденный поезд. Спустя несколько лет Слободан Милошевич в качестве доказательства представил запись переговоров между пилотом и теми, кто руководил его полетом из Авиано. Я поехала в Брюссель и попросила НАТО представить свои записи этих переговоров. Мне сообщили, что найти их невозможно.

В пятницу 2 июня 2000 года я обратилась к Совету безопасности ООН. Я публично объявила о своем решении не начинать полномасштабного расследования по поводу воздушной кампании НАТО. Через десять дней я опубликовала доклад комитета. В нем содержались выводы, основанные на информации, которой располагал комитет, в том числе и предоставленной случайными свидетелями, правительством Федеративной Республики Югославии и организацией Human Rights Watch:

Бомбардировки промышленных предприятий, химических и нефтеперерабатывающих заводов нанесли ущерб окружающей среде Сербии и Черногории. Но размеры ущерба, причиненного натовскими бомбардировками, не превысили порога, после которого эти действия можно было бы расценивать как нарушение существующих законов. В докладе ООН говорится, что загрязнение окружающей среды в Сербии и Черногории по большей части нельзя списывать на разрушения, вызванные натовскими бомбардировками.

Бомбардировка штаб-квартиры телерадиокомпании Сербии в Белграде, во время которой погибло 17 человек, была частью усилий по уничтожению и снижению статуса военного командования Югославии, систем управления и связи, частью которых и являлся телецентр. (Позже я обсуждала бомбардировку телецентра с натовскими чиновниками на коктейле в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. Я узнала, что Милошевич был заранее предупрежден о готовящейся бомбардировке, и что он сознательно приказал вывести ряд сотрудников из здания, но все же оставить там часть персонала.)

Ракетная атака на китайское посольство в Белграде, во время которой трое граждан Китая погибли, а 15 получили ранения, было, согласно имеющейся информации, ошибкой. (Надеюсь, что чиновники министерства обороны администрации Клинтона и американские военные когда-нибудь сообщат все, что им известно об этой бомбардировке, и о том, не была ли она связана с тем, что сербским войскам удалось сбить бомбардировщик «стеле».) [12]

12

«Окончательный доклад комитета, образованного для оценки военной кампании НАТО против Федеративной Республики Югославия, прокурору», Прокурорская служба, Международный уголовный трибунал по бывшей Югославии,Гаага, 13 июня 2000 года.