Охота. Я и военные преступники

Я отправилась в Нью-Йорк и сообщила, что мне нужно назначить новых старших прокуроров в трибунале по Руанде, иначе мы не сможет выполнить свои задачи в разумный срок. Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан спросил, что мне мешает назначить новых сотрудников. Я ответила, что существующая процедура назначений крайне длительна и неэффективна. Аннан выслушал меня, а потом попросил свой юридический отдел позволить нам ускорить и упростить процедуру назначения старших прокуроров.

Позже я решила заменить товарища прокурора, Бернарда Муну. Во время моих первых приездов в Арушу у нас не возникало никаких проблем. Однако через год или около того я обнаружила, что Муна не выполняет моих приказов. Я хотела, чтобы он жил в Аруше и контролировал подготовку дел для суда. В Кигали было достаточно Вальпена, который руководил следствием. Но Муна не хотел жить в Аруше. Я узнала, что, когда я находилась в Аруше, Муна соблюдал все формальности. Но стоило мне уехать в Гаагу, как он запирал кабинет и, как обычно, отправлялся в Кигали заниматься собственными делами. Муна — очень приятный, интеллигентный человек, прирожденный политик. Он отлично находил общий язык с правительством Руанды. При его помощи мы сумели добиться сотрудничества со стороны руандийского правительства по целому ряду вопросов. Но Муна не имел опыта прокурорской работы и плохо представлял себе этот род деятельности. Это была серьезная проблема. В ноябре 2000 года он опротестовал мое решение об увольнении ряда сотрудников по причине полной их некомпетентности. Тогда я сказала: «Ваша проблема в том, что приходится подчиняться женщине, не так ли?» И он ответил: «Да!»

В начале апреля 2001 года я заявила, что не продлю контракт с Муной. Во время переговоров в Нью-Йорке я говорила Кофи Аннану, что мы с Муной договорились о том, что он не будет продлевать контракт, срок которого истекает на следующей неделе. Но я узнала, что за моей спиной Муна написал Аннану письмо с просьбой продлить контракт. По уставу трибунала по Руанде товарища прокурора назначает генеральный секретарь ООН по рекомендации главного прокурора. Я сказала Аннану, что более не доверяю Муне. Начались поиски подходящего кандидата на эту должность. Мне нужен был опытный и знающий заместитель, и лучше всего — из Африки. Я считала очень важным то, чтобы такую работу выполнял африканец. Поиски затянулись гораздо дольше, чем мы предполагали.

Кроме кадровых проблем, нам необходимо было определить приоритеты своих целей и выбрать, какие дела расследовать в трибунале, а какие — оставить руандийскому правосудию. Работу следствия мы организовали так же, как в трибунале по Югославии. Каждый старший прокурор вел собственное дело или ряд дел, объединенных общей темой. Старший прокурор должен был обладать полной информацией, ежедневно контактировать со своей следственной бригадой и координировать работу следователей. Я следила за тем, чтобы один прокурор в каждой бригаде находился в Кигали. Он-то и должен был контактировать со старшим прокурором в Аруше, который отвечал за конкретное дело. Я просила прокуроров выезжать на места преступлений вместе со следователями, если речь шла о допросе важных свидетелей или о сборе серьезных вещественных доказательств.

Самым болезненным вопросом оставалось определение приоритета подозреваемых, поскольку в Руанде количество жертв выходило за всякие пределы. Когда я впервые оказалась в Аруше, следователи собирали информацию примерно о двух тысячах лиц, подозреваемых в геноциде. Мы быстро сократили это количество до двухсот, это был наш список «Г». Затем список пришлось сократить еще раз, поскольку трибунал подвергся сильнейшему давлению извне.

Такова абсурдная реальность, с которой сталкиваешься, оказавшись в системе ООН. Нельзя сказать, что это вина самой организации. Деятельность ООН подвержена сильному политическому влиянию. Например, у нас был подозреваемый, которого можно было обвинить в убийстве 6 тысяч человек. Но мы решили не преследовать его, потому что он занимал недостаточно высокое положение. Мы не были уверены в том, что этот человек вообще когда-нибудь окажется под судом: количество дел, рассматриваемых системой правосудия Руанды, настолько велико, что для их рассмотрения требовалось не менее ста лет.

Еще более абсурдной казалась тюрьма в Аруше. Я посетила ее, когда заключенные находились в классах. Это было удивительно. Английскому языку заключенных обучала женщина. Они сидели на скамейках за партами, как обычные школьники, а ведь всех их обвиняли в геноциде. По классу прошел шепот: «Это мадам прокурор, мадам прокурор…» И все встали, словно школьники при появлении директора школы. Друг за другом они пожали мне руку. Их руки были такими мягкими, такими слабыми… Иногда они говорили: «Рад с вами познакомиться». Кое-кто представлялся, и тогда я вспоминала убийства и другие преступления, в которых обвиняли этих людей. Ситуация казалась мне абсолютно нереальной. Те же самые обвиняемые организовали нечто вроде правительства Руанды в изгнании. Они собирались прямо в тюрьме и планировали возвращение к власти.

На стене тюремной кухни я увидела листы бумаги с перечнем продуктов. «Что это?» — спросила я. Кто-то объяснил мне, что для каждого заключенного разработано собственное меню, потому что они следят за количеством калорий. Для каждого готовили обеды, словно они совершали трансатлантический перелет в первом классе самолета компании Swissair. Одному требовалось обезжиренное молоко, другой предпочитал цельное; один ел мясо, но не употреблял рыбу, иному же нужно было подавать рыбу, а не мясо. Персональное меню для массовых убийц и насильников!

Ситуация выходила за пределы разумного. Те, кто уцелел после преступлений, в совершении которых обвиняли этих мужчин (и одну женщину), не выбирали, есть им на обед мясо или курицу. Не было такого выбора ни у обычных руандийцев, вернувшихся на родину, ни у сотен тысяч беженцев в соседних странах. У них не было врачей, не было лекарств от СПИДа, их никто не обучал английскому. Самые смелые наши свидетели не имели ничего. Я спросила, что мы можем сделать для людей, которые нашли в себе храбрость дать показания, и тут же подверглась критике. Адвокаты обвиняемых заявили, что я пытаюсь подкупить свидетелей.

Расположение нашего офиса в Аруше, то есть в двух часах лету от Кигали, также порождало массу проблем. Несколько раз я пыталась убедить Кофи Аннана и его юристов в том, что нужно перевести трибунал по Руанде в Кигали. Я знала, что руандийское правительство поддержит такой переезд. Мне даже казалось, что Секретариат и судьи готовы переехать. Но это было невозможно. Во-первых, приходилось думать о безопасности. Даже когда угроза безопасности исчезла, остались другие проблемы. Трибунал по Руанде приносил приличный доход Танзании. До открытия трибунала Аруша была обычной большой деревней, теперь же она превратилась в оживленный город. На трибунал работало более тысячи человек. Домовладельцы получали квартирную плату. Домашняя прислуга и водители были нарасхват. Строители строили новые дома. В город приезжали целыми семьями. Но все же я продолжала просить перенести ряд слушаний в Кигали. Для этого Евросоюз должен был выделить средства. Мне не удалось добиться даже этого.

Глава 6 Борьба с Белградом: 2002–2003 годы

Я не знала, известно ли миру о проблемах, возникших у трибунала в связи с подготовкой и проведением суда над Милошевичем. Сложности самого дела… стратегия и тактика Милошевича… конфликты людей и культур внутри прокурорской службы… трудности с привлечением свидетелей и обеспечение показаний высокопоставленных иностранных лидеров и дипломатов… обструкция со стороны Коштуницы и его сторонников, а также ставленников Милошевича в югославской армии, сербской полиции и разведке. Все это явилось серьезным испытанием для наших сотрудников.

Самой сложной юридической проблемой стало доказательство связи Милошевича с множеством преступлений, совершенных в сотнях миль от его кабинета, в том числе с геноцидом в Сребренице и преступлениями, связанными с осадой Сараево. Эти преступления совершались в трех разных регионах: в Республике Хорватия, Республике Босния и Герцеговина и в Косово. Юридически край Косово оставался частью Сербии, но с июля 1999 года не подчинялся белградскому правительству. Сбор важных доказательств и привлечение серьезных свидетелей требовали следственных и дипломатических действий в четвертом регионе — в Сербии, то есть в стране, где люди, которые отдавали приказы и сами совершали военные преступления, все еще работали в органах государственной безопасности и разведки, в югославской армии и состояли в криминальных структурах. Надо сказать, что государственные органы были самым тесным образом связаны с криминальными структурами. Первоначальное обвинение против Милошевича, выдвинутое Луизой Арбур весной 1999 года, касалось только преступлений, совершенных в Косово. Лишь осенью 2001 года в судебную палату поступило обвинительное заключение против Милошевича в вязи с преступлениями в Хорватии и Боснии и Герцеговине.

Канадский прокурор Дирк Райнвельд уже занимался косовскими обвинениями. Расследование конфликта в Боснии и Герцеговине я поручила бывшему прокурору Нью-Йорка, Дермоту Груму. Опытный немецкий прокурор Хильдегард Эрц-Рецлафф занялась расследованием связи между Милошевичем и преступлениями, совершенными во время конфликта в Хорватии в 1991 году. Главными следователями по делам Милошевича были Кевин Кертис (он отвечал за Косово), Берни О'Доннелл (Босния и Герцеговина) и Джин Ченчич Хорватия).