Охотник за головами

– Короче, если бы кто-то имел компромат на Богомолова, наиболее действенным вариантом было бы подбросить этот компромат Никитенко?

– В общем, да. – Рудик смотрел на Леню с нескрываемым и опасливым интересом, с каким смотрят на человека, собирающегося прыгнуть в пропасть без парашюта или сыграть в «русскую рулетку». – Но должен тебя предупредить, это такая опасная игра! По моему мнению, куда безопаснее почесать за ухом тигра-людоеда.

– А скажи-ка мне, что тебе говорит такая фамилия – Аветисов?

– Аветисов? – недоуменно повторил Рудик и надолго задумался. – Ничего не говорит. А кто это такой?

– Николай Афанасьевич Аветисов. Может он иметь какое-то отношение к Богомолову? Как-то с ним пересекаться – допустим, какие-то общие дела в недавнем прошлом?

– Ну, ты слишком многого от меня хочешь! – протянул Рудик, ковыряясь вилкой в карпаччо. – Может, и пересекался, но, во всяком случае, это вряд ли заметный человек, всех людей высокого уровня я знаю… Девчонка не соврала…

– Какая девчонка? – удивленно переспросил Маркиз. – О чем ты говоришь?

– Официантка, – как ни в чем не бывало пояснил Рудик, показав глазами на маячившую невдалеке «монахиню», – карпаччо у них сегодня действительно удачное, телятина просто тает во рту.

– Быстро ты темы меняешь! – нервно усмехнулся Маркиз.

– А по поводу нашей темы, – Рудик снова склонил голову к плечу и посмотрел на Маркиза странным долгим взглядом, – будь осторожнее, мой дорогой, это очень опасные люди и очень опасные дела… А я хочу, чтобы ты еще не раз угощал меня таким замечательным карпаччо… Впрочем, я тебя знаю как человека умного и удачливого, так что, может быть, у тебя все получится… А тогда… – Рудик на несколько долгих секунд погрузился в размышления и наконец вполголоса проговорил, ни к кому не обращаясь: – А тогда нужно срочно продавать акции «Петроинвеста»…

– Ольги, конечно, как всегда, нет. – Лиза Штукина, стареющая травести, обреченная до пенсии играть шаловливых мальчишек, энергичных бойскаутов и чахоточных племянников главной героини, склонилась к самому уху своей сердечной подруги Гаяне Айвазян, темпераментной и роковой актрисы второго плана. Лиза дружила с Гаяне последние два месяца. Причиной этой внезапной дружбы стало появление в театре Ольги Чижовой – именно такие имя и фамилия стояли в паспорте у Лолы. Новая актриса, которой явно благоволил главный режиссер, или просто – Главный, да к тому же еще одаренная природной красотой и каждый день меняющая дорогие шикарные тряпки, поминая к месту и не к месту какого-то мифического богатого и влиятельного «спонсора», не могла не вызвать настоящую бурю ненависти в маленьком тихом болоте, каким был этот второразрядный театр. Как некрасивые девочки в пионерлагере, Лиза и Гаяне подружились «против» хорошенькой Ольги, мгновенно позабыв все свои прежние нешуточные ссоры и смертельные обиды друг на друга. Ольгу они называли за глаза в лучшем случае содержанкой; другие прозвища были куда хуже, вплоть до совершенно непечатных.

– Конечно, нет! – Гаяне вспыхнула, мгновенно заводясь с полоборота. – Некоторым все можно! Если бы мы с тобой, Лизанька, не пришли на репетицию – представляешь себе, какой скандал закатил бы наш Великий и Ужасный!

– Айвазян! Штукина! – прикрикнул на подруг главный режиссер. – Мы вам не мешаем выяснять отношения? А то можем перенести репетицию в другое помещение, а сцену оставить в вашем распоряжении!

– Извините, Олег Игоревич! – пропищала Лиза Штукина своим звонким пионерским голосом.

– Свиристицкая, повтори сцену с самого начала. Ты выходишь из-за левой кулисы, поворачиваешься к залу и говоришь…

Что должна сказать героиня, осталось неизвестным, потому что в этот самый момент из-за правой кулисы вышла уборщица тетя Клава с таким выражением лица, что Главный застыл в немом восхищении и всерьез подумал, не пропадает ли в уборщице великая драматическая актриса.

– Там… – едва слышно проговорила тетя Клава, показывая рукой куда-то назад и дико тараща глаза.

– Немедленно очистить сцену! – завопила помощник режиссера Лютикова, устремившись наперерез тете Клаве. – Черт знает что творится! Вы понимаете, что идет репетиция!

– Репетипитиция! – передразнила Лютикову уборщица. – Какая еще репетиция! Там… там…

– Да что там такое?! – тоном страдающего непризнанного гения воскликнул Олег Игоревич.

– Там… Валерию Борисовну убили! – выговорила наконец тетя Клава распиравшую ее поразительную новость.

– Как? Что? Не может быть! – загалдели все в один голос и бросились толпой к неожиданно прославившейся тете Клаве. Репетиция была окончательно и бесповоротно сорвана.

Сплоченный театральный коллектив во главе с уборщицей, переживавшей свой звездный час, дружно шествовал по полутемным переходам и коридорам таинственного закулисного мира. Чуть не бегом миновали тесные актерские грим-уборные, поднялись по узкой винтовой лестнице и вышли на узкий балкончик, с которого обычно перед новым спектаклем осматривали разложенные на полу декорации. На балкончике было явно мало места для всех любопытствующих, задние давили на передних, прижимали их к шатким, неустойчивым перилам.

– Ну что, ну что там? – жадно спрашивала Лиза Штукина, пытаясь разглядеть что-нибудь через плечи и спины коллег и горько сетуя в душе на свой пионерский рост. – Что там, что-нибудь видно?

– Видно, – односложно ответил ей мрачный пожилой комик Задунайский и, с трудом переведя дыхание, пропустил вперед неугомонную травести.

Лиза, активно работая локтями, пробилась в первые ряды и замерла, пораженная увиденным.

Внизу, у ног потрясенной театральной общественности, на той площадке, где обычно художник раскладывал неоконченные или вполне готовые декорации и фрагменты оформления сцены, лежала в живописной и трагической позе Валерия Борисовна Кликунец, театральный завсегдатай и спонсор, постоянная посетительница репетиций и прогонов, свой человек за кулисами.

Холеное, надменное лицо Валерии Борисовны было искажено гримасой скорее презрительного высокомерного недоумения, нежели страха. То, что она была мертва, не вызывало ни малейшего сомнения – об этом ясно говорили широко открытые безжизненные глаза, а еще яснее – длинная шпага, вонзенная в горло, прямо под подбородок, и приколовшая мертвую женщину к дощатому полу, как булавка прикалывает жука к донышку коробки в коллекции энтомолога. Шпага казалась театральной, бутафорской, но горло женщины было пронзено всерьез, и совершенно всерьез вокруг нее на полу расплылась огромная лужа темной крови.

Довершал эту картину букет темно-красных роз, брошенный на грудь Валерии Борисовны.

Лиза Штукина не отрываясь глядела на эту поразительную мизансцену, созданную неизвестным, но весьма одаренным режиссером, – мизансцену восхитительную и ужасную. Почему-то она обратила внимание на запах – сложную смесь типично театрального запаха краски и пыли, тонкого аромата роз и едва ощутимого, сладковатого и тлетворного запаха крови.

– Всем возвратиться на репетицию! – громко скомандовал Олег Игоревич, вспомнив о своей руководящей роли. – Ни к чему не прикасаться! Тело не трогать! В первую очередь это касается вас, Клавдия Никаноровна! – повернулся он к уборщице, и, только убедившись, что его указания неукоснительно выполняются, достал мобильный телефон и набрал номер милиции.

Вернувшись на сцену, Лиза Штукина увидела стерву, заразу, содержанку – то есть Ольгу Чижову собственной персоной. Ольга удивленно оглядывалась, пытаясь понять, куда подевались все ее коллеги.

– А что случилось? – спросила она у появившихся из-за кулис актеров. – Репетицию что, отложили?

– Вас ждали, милочка! – с непередаваемым сарказмом сообщила опоздавшей примадонне Гаяне. – Олег Игоревич так и сказал: пока нет нашей звезды, репетицию не начинать!

– Между прочим, – горячо зашептала на ухо Гаяне раскрасневшаяся от эмоций Лиза, – ее здесь не было!