Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств

Я крадучись возвращаюсь в колледж, где всем уже известно о нашем приключении, и узнаю, что двоих парней с востока, как и меня, не поймали, но парень из Монтаны не сумел убежать и все разболтал. Он назвал имена, и за нами пришли. Когда меня забрали, я сказал полицейским, что пытался выскочить из машины, был сильно напуган и просил парня за рулем остановиться. Водителя, бостонца, сажают в тюрьму – пружинная сетка без матраца, хлеб и вода, все в этом роде, – а мне опять невероятно везет, и меня приговаривают еще к 40 долларам за хранение алкоголя и испытательному сроку.

Но они сообщают в колледж, сообщают родителям, которые выходят из себя, к тому же в учебе я по-прежнему не преуспеваю: скатился на двойки и не сдал зачет по риторике, потому что прогуливал занятия. Я на самом дне, ведь красноречие всегда было моей сильной стороной, и не представляю, как выкарабкаться из этого болота. К завершению второго года учебы становится ясно, что моим приключениям в западной глубинке пришел конец.

Если вам показалось, что все мои воспоминания из того периода – сплошные ошибки и провалы, вам не показалось. Я вернулся домой из колледжа, пред очи сильно разочарованных родителей. Мама особенно расстроилась, поняв, что ветеринаром я не стану. Как обычно, я не знал, что с собой делать, снова занялся спортом и на лето 1965-го устроился спасателем. Лето закончилось, в университете меня не ждали, и я нашел работу в оздоровительном центре при отеле «Холидей-Инн» в Пачоге.

Вскоре после того, как я начал там работать, я познакомился с Сэнди – официанткой из коктейль-холла. Она была настоящей красавицей, жила одна с маленьким сыном, и я с ума по ней сходил. Она великолепно выглядела в коротеньком форменном платье коктейль-холла. Физически я по-прежнему был в отличной форме благодаря упражнениям и тренировкам и, похоже, ей нравился. Я жил дома, и она постоянно мне звонила. Отец говорил:

– Кто тебе названивает в любое время дня и ночи? И постоянно в трубке плачет ребенок!

Живя дома, я не располагал особыми возможностями для свиданий, но Сэнди сказала, что для работников отеля действуют большие скидки на незабронированные номера. Поэтому однажды мы заселились в такой номер вместе.

На следующее утро, в ужасную рань, зазвонил телефон. Она взяла трубку, и я услышал:

– Нет! Нет! Я не хочу с ним говорить!

Сонный, я спросил:

– Кто это?

Она ответила:

– Ресепшен. Говорят, пришел мой муж, он уже поднимается.

Сон как рукой сняло. Я воскликнул:

– Твой муж? В каком смысле твой муж? Ты не говорила, что все еще замужем!

Она напомнила, что не говорила и обратного, а потом объяснила, что они разошлись, но еще не оформили развода.

«Какая разница», – подумал я, уже слыша шаги этого маньяка в коридоре.

Он заколотил в дверь:

– Сэнди! Я знаю, что ты там, Сэнди!

В комнате было окошко в коридор, заложенное стеклянными блоками, и он стучал по ним, грозя расколотить вдребезги. Я прикидывал, безопасно ли будет спрыгнуть – номер находился на втором этаже, – но окон на улицу не было.

Я спросил:

– Он носит с собой оружие? Пистолет?

– Иногда носит нож, – ответила она.

– Ну прекрасно! Просто прекрасно! Мне надо выбраться отсюда. Открывай дверь.

Я застываю в боксерской стойке. Она распахивает дверь. Муж врывается в комнату. Сразу кидается ко мне. Видит мой силуэт в полутьме – наверное, я показался ему огромным и мощным, – поэтому передумывает и останавливается.

Тем не менее он кричит:

– Ты, сукин сын! А ну проваливай отсюда!

Решив, что достаточно поиграл в мачо за последние сутки – еще ведь раннее утро, – я вежливо отвечаю:

– Да, сэр. Как раз это я и собирался сделать.

Мне снова повезло выбраться из переделки целым и невредимым. Но я не мог закрывать глаза на прискорбную правду – моя жизнь летела к чертям. Мало того, я случайно поцарапал переднее крыло отцовского «Сааба» на красном MGA моего приятеля Билла Тернера.

Рано утром в субботу мама вошла в мою комнату с повесткой: меня желали видеть в призывной комиссии. Я поехал в Уайтхолл на Манхэттене на медосмотр с еще тремястами парнями. Мне велели поприседать, и мое колено громко захрустело – из-за футбольной травмы мне удалили коленный хрящ, как Джо Намату, но у него, очевидно, адвокат был лучше. Решение по моему делу отсрочили, но затем я получил уведомление, что все-таки нужен Дяде Сэму. Вместо того чтобы испытывать удачу в армии, я по-быстрому записался в ВВС, хотя это и означало четыре года службы, решив, что возможности для образования там лучше. Возможно, это как раз то, что мне надо. Уж точно я не извлек максимума из образовательных возможностей Нью-Йорка или Монтаны.

Была и другая причина записаться в ВВС: шел 1966-й, и война во Вьетнаме набирала обороты. Я не увлекался политикой, разве что вслед за отцом, продолжавшим службу в профсоюзе, считал себя демократом и поддерживал Кеннеди. Но вероятность получить пулю за принципы, которых я толком не понимал, нисколько меня не привлекала, и я вспомнил, как механик из ВВС однажды рассказывал мне, что их войска единственные, где офицеры – пилоты – идут в бой, в то время как рядовые просто обеспечивают им поддержку. Не собираясь становиться пилотом, я решил, что это мне подходит.

Меня послали в Амарилло, Техас, в учебную часть. Наш рейс (так в ВВС называют класс в учебке) состоял из пятидесяти человек – либо ньюйоркцев, как я, либо южан из Луизианы. Инструктор гонял нас, северян, как чертей – по большей части оправданно. Я старался держаться южан, дружелюбных и не таких заносчивых, как мои соотечественники из Нью-Йорка.

Для большинства молодых людей учебная часть – серьезное испытание. После суровой дисциплины, насаждаемой тренерами в контактных видах спорта, и разгильдяйства последних лет приемчики нашего командира были для меня открытой книгой. Его попытки психологического влияния и промывания мозгов я видел насквозь, поэтому учебку прошел легко и просто. Я быстро зарекомендовал себя метким стрелком из М16 – вероятно, сказывался опыт школьного питчера. До ВВС я стрелял только подростком по уличным фонарям из воздушного ружья.

В учебной части я тоже приобрел репутацию сорвиголовы. Накачанный благодаря силовым тренировкам, наголо обритый, я получил кличку Русский Медведь. На другом рейсе был парень с такой же репутацией, и кому-то пришла в голову блестящая идея, что поединок между нами будет полезен для морального духа в части.

Поединок стал большим событием. По силам мы были примерно равны, каждый не хотел уступать ни на йоту. Закончилось все тем, что мы избили друг друга до полусмерти, а мне в третий раз сломали нос (первые два – в школьной футбольной команде).

Как бы то ни было, я закончил третьим из пятидесяти человек на рейсе. После базовой подготовки я прошел тесты, которые показали, что я хорошо подхожу для школы радиоперехвата. Но там не было свободных мест, а мне не хотелось ждать начала следующего курса, поэтому меня сделали секретарем-машинистом, хотя печатать я не умел. На военно-воздушной базе Кэннон открылась вакансия в отделе персонала, и я поехал за сотню миль в Кловис, штат Нью-Мексико.

Там я целыми днями печатал DD214s – приказы о демобилизации – двумя пальцами под командованием идиота-сержанта, постоянно говоря себе: пора отсюда выбираться.