Охотник
Шрифт:
Парни в черном открыли дверь с ноги (я обожал, когда они так делали; дверные ручки – для слабаков) и, ворвавшись в кабинет, схватили его за халат.
Я помахал ему пальцами на прощание.
– У нас всегда останется наша малая лига по софтболу, – крикнул я.
– Пошел ты! – проорал он в ответ, и весьма невежливо. – Я хочу позвонить адвокату! Дайте мне поговорить с адвокатом!
Я задержался на полчаса, чтобы изложить двум следователям свою версию событий, а потом спросил, могу ли я вылететь в Мэн. Мне ответили утвердительно. Когда я вышел из дома Льюисов, мне пришло сообщение.
Эш:
Мама сказала, что ты ничего не получишь, пока
Мне хотелось кого-нибудь убить.
– Ты понимаешь, что твоего мужа и сына через считаные часы может разорвать на куски в глуши, в которой не ловит связь? – Я шел по коридору к маминому кабинету.
Она быстро провела меня в свою личную комнату – не в ту спальню, которую она время от времени делила с отцом. Мама кивнула.
– Понимаю. Но ты так же важен, как и они, милый.
Я ничего не ответил, потому что по-прежнему не верил в это. Когда мы вошли, мама закрыла дверь и села за стол. Я не знал, зачем ей вообще офис. Все равно она не работала ни дня в жизни.
Я остался стоять. У меня не было на это времени.
– Давай быстрее и дай мне ключи от частного самолета.
– В частных самолетах нет кл…
– Это фигура речи, – улыбнулся я. – Говори, мам.
Мать покачала головой, разглядывая свои пальцы, которые распластала на столешнице.
– Я знаю, что ты злишься на меня, Хантер, и тому есть веская причина. Я родила тебя вне брака, чтобы отомстить твоему отцу, а потом сослала подальше, когда тебе было всего шесть. Ты имеешь полное право презирать меня. Но, милый, ты должен понять. Я не была тебе ужасной матерью. Я просто была ужасной матерью, и точка. Когда я узнала, что беременна тобой… – Она сделала резкий вдох и отвела взгляд, качая головой, будто воспоминания были слишком тяжелыми.
Если таков был ее план, как все наладить, то справлялась она на двоечку.
– Это был самый счастливый момент моей жизни. Хочешь знать почему?
Да не особо.
– Конечно, – вместо этого простонал я. Согласен на все, лишь бы она выделила мне чертов самолет.
Мама посмотрела на меня блестящими глазами.
– Потому что я знала, что буду любить тебя больше всех. Я была безумно влюблена в твоего отца – в твоего настоящего отца, – но Филип не отвечал мне взаимностью. Он сбежал обратно в Хорватию, когда понял, что я собралась бросить Джеральда ради него. Полагаю, твой отец щедро заплатил ему, чтобы он исчез. Но ты был плодом моей любви, Хантер. По-прежнему им остаешься. Ты единственный мой ребенок, которого я кормила грудью и лелеяла до трех лет.
– Ух ты. Я польщен, – съязвил я, не понимая, к чему она клонит.
– Но… – она подняла руку. – Я испытывала много трудностей, в том числе страдала от тяжелой депрессии. Порой я неделями не вставала с постели. Иногда твой отец силой вытаскивал меня из кровати, и у нас были серьезные ссоры. Однажды я даже вырвала ему клок волос. В другой раз сломала ему ребро. Я не годилась на роль матери, и отослать тебя, пока ты не увидел этого, казалось единственным вариантом.
– А потом надо было родить Эшлинг, – напомнил я. – Это тоже было важно. Угробить еще одного ребенка.
– Эшлинг была моим извинением за Филипа.
– Черт, звучит ужасно. – Я втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
Она вскочила с кресла и бросилась ко мне. Каждая клеточка моего тела превратилась в лед. Даже когда мама остановилась в паре сантиметров от меня. Даже когда начала опускаться на колени.
– Черт возьми, Хантер, я больше не могу это выносить. Ты должен
меня простить.– А то что? – спросил я, сунув руки в карманы.
На мгновение я даже забыл, что мне нужно было спасать свою поганую семейку – так сильно увлекся мамиными попытками наладить наши отношения.
Она подняла взгляд, стоя передо мной на коленях.
– А не то я не дам тебе самолет.
– Твои муж и сын погибнут, – медленно проговорил я, внимательно на нее глядя.
Она и впрямь сошла с ума. Улыбнулась мне, глядя глазами, полными слез. Это была печальная, вымученная улыбка человека, которому больше нечего терять.
– Ты убиваешь меня каждый день, когда не отвечаешь на мои звонки. Прошу.
Она опустила лицо к моим кроссовкам. Господи Иисусе. Неужели она собралась… о черт. Собралась. Она собралась целовать мне ноги. Я не мог этого вынести. Не мог видеть, как человек, который произвел меня на свет, теряет остатки гордости.
– Встань! – взревел я, дернув ее за плечо. – Я прощаю тебя.
– Правда? – Теперь она плакала навзрыд.
– Да, правда. Извинение вышло чертовски сумбурным, но очевидно, что для тебя это очень важно. А теперь, пожалуйста, ради всего святого, мам, отправь самолет.
– Он уже разогрет и ждет тебя в общем ангаре. О, я люблю тебя, Хант.
Я не сдержался и обнял ее, неловко погладив по голове.
– Да, мам. Я тоже тебя люблю.
Моей последней остановкой перед посадкой на самолет был дом Бреннанов. Сейлор жила в высотном доме вместе с родителями, так что сигналить, чтобы она спустилось, было бессмысленно. Мне пришлось тащиться к ее двери.
Она открыла с бодрым видом, будто на часах было не два часа ночи. Она ждала меня.
– Ну что? – Сейлор округлила глаза в ожидании.
– Ты сказала своему отцу. Ты еще никогда не просила его о таком одолжении.
– Я же должна была как-то тебе помочь, – тихо ответила она.
Я знал, чего ей это стоило, знал, как подрывало ее представления о самой себе, и поклялся, что в долгу не останусь.
– Можно я сыграю с тобой в Кристиана Грея [84] и приглашу в путешествие на моем частном самолете? – Я сверкнул белозубой улыбкой.
84
Герой романа «Пятьдесят оттенков серого».
– Пожалуй. Только без БДСМ.
– Фу. С тобой никакого веселья.
– Тогда пригласи кого-нибудь другого, – рассмеялась Сейлор.
Я вытащил ее из квартиры, с трудом сопротивляясь желанию поцеловать ее.
– Веселье переоценивают. Идем.
Двадцать пятая
Частный самолет был роскошным, со стилизованным под яхту интерьером: с акцентами из красного дерева и кремового цвета и фурнитурой из латуни. Я не хотел думать, сколько спермы Киллиана и Джеральда повидали эти сделанные на заказ сиденья, и дико злился на них, когда размышлял о количестве кисок, которое было доступно им в этой поездке. Сказать по правде, я уже почти решил, что не стану спасать их неблагодарные задницы, раз они не поделились со мной своей игрушкой.