Охотник
Шрифт:
— Он на улице, — произносит Трей. — Говорит, скоро придет.
Мама отвечает:
— Где ты эту худи взяла?
— У Лены.
Шила кивает. Трей спрашивает:
— Ты ему дашь остаться?
Шила продолжает тереть.
— Он тут живет, — говорит она.
Трей отщипывает для Банджо кусочек хлеба, смотрит на мать. Шила женщина высокая, жилистая, мосластая, с густыми рыже-каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой, затянутыми в хвост. Лицо у нее как старое дерево — кое-где вытерто до блеска, а кое-где грубое — и неподвижное. Трей ищет в нем красоту, о которой говорил отец, но слишком уж много раз видела она это лицо и в таких понятиях истолковывать его не может. Говорит:
— Это ты ему сказала, что Брен ушел его искать?
С тех пор как они промеж собою произносили имя Брендана, прошло почти два года. Шила знает то же, что знает Трей, — плюс-минус. Трей слышит, как мать шумно выдыхает через нос.
— Я.
— Чего это?
Шила смахивает крошки
— Я хорошо знаю отца твоего. Вот чего.
Трей выжидает.
— И еще я ему сказала, что вы тут все скучали по нему люто. Все глаза выплакивали что ни ночь, вы с Мэв в школу не шли, потому что стыдно было, что нет у вас папки. И стыдно, что мне годная одежда не по карману.
— Мне насрать было, что он уехал, — говорит Трей. — Да и насчет одежды насрать.
— Я знаю.
Кухня пахнет беконом и капустой. Мать двигается медленно и ровно, словно растягивает запас сил.
— Если совесть его заест как следует, — говорит Шила, ссыпая крошки из ладони в мусорное ведро, — он от этого сбежит.
Шила тоже хочет, чтоб он ушел. Трей не удивляется, но это знание не очень-то ее утешает. Хвати у Шилы сил выселить Джонни, она б это уже устроила.
По коридору несется сонный плач:
— Мамочка!
С тех пор как отец уехал, Аланна спала с матерью, но ее плач доносится из комнаты Лиама. Шила вытирает руки о посудное полотенце.
— Дотри стол, — говорит она и уходит.
Трей запихивает остаток хлеба в рот и протирает стол. Слушает, как бормочет капризно Аланна, как беспокойно шевелятся деревья. Заслышав хруст шагов за входной дверью, щелчком пальцев зовет с собой Банджо и двигает спать.
3
Лена идет домой утром, уже жарко и трещат насекомые. Отправляясь к Келу, иногда она оставляет машину дома — особенно для того, чтобы назавтра вот так шагать домой пешком, лениво и вразвалочку, в мятой одежде, и солнце в лицо, и запах Кела на коже. Так она чувствует себя молодой и немного бесшабашной, ей бы еще туфли нести в руке, будто вытворяла что-то буйное и наслаждалась каждой минутой. Давно не выпадало Лене ничего буйного, что хотелось бы вытворить, но вкус этот ей по нраву.
От Норин Лена собиралась некоторое время держаться подальше. С сестрой она ладит — в основном позволяя привольно изливаться потоку сестриных советов и предложений, — но предпочла бы погодить немного, прежде чем обсуждать Джонни Редди, а Норин ожидание переносит плохо. В том, чтобы совать свой нос во все подряд, и состоит, среди прочего, работа Норин. Лена подозревает, что Норин вышла замуж за Десси Дуггана — по крайней мере, отчасти — ради того, чтоб оказаться за прилавком, то есть в центре тяготения, куда устремляются любые сведения из Арднакелти и шире. Пока они были детьми, лавку держала миссис Дугган, мать Десси. Она была крупной непроворной женщиной с тяжелыми веками, от нее пахло притиранием «Викс» и «грушками» [9] ; Лене она никогда не нравилась. Миссис Дугган дело было до всего, а вдобавок она еще и копила это все без разбору, всасывала, что слышала, и хранила подолгу, иногда годами, и извлекала на свет, только когда оно имело наибольшую силу. Норин же, напротив, человек широкой души и удовлетворение получает не от накапливания или применения того, что ей известно, а от разбазаривания охапками — кому угодно, лишь бы слушали. Лена не против — на ее взгляд, Норин заслуживает все свое удовлетворение до капли, ухаживая за Димфной Дугган, коя теперь обширна, из-за своего ишиаса едва-едва выходит из дому, плоское хладноглазое лицо в гостиной — смотрит, как мимо скользит деревня. Это значит, что уж если кто знает хоть что-то о том, в какую передрягу вляпался Джонни в Лондоне, так это Норин.
9
«Грушки» (англ. pear drops) — британская мелкая карамель в форме груши, наполовину желтая (банановый вкус), наполовину розовая (грушевый вкус).
Лена в чужие дела не лезет. К этому решению она пришла в тот же день, когда собралась выйти замуж за Шона Дунна. До этого намеревалась отряхнуть с себя паутину Арднакелти традиционным методом, свалив из Доджа [10] , — собиралась в Шотландию, чтоб там учиться на ветеринара и возвращаться только на Рождество. Шон же никуда с семейной земли уезжать не намеревался. Когда Лена решила, что Шон заслуживает того, чтобы ради него остаться, ей пришлось придумать другой способ не давать округе лезть к себе ни в какие щели. Тридцать лет она держала городок на расстоянии вытянутой руки: не иметь мнения насчет разрешения на строительство для Ошиня Магуайра, не давать Лианне Хили советов насчет стремного парня ее дочери, не подключаться к «Чистым городкам» [11] и не тренировать местную девичью команду гэльского футбола, взамен же никому не говорить
ни слова о финансовых обстоятельствах фермы, об их с Шоном браке, а также о том, почему у них нет детей. Интересоваться исключительно своим делом — черта, в Арднакелти не самая почитаемая, особенно в женщинах, и Лене это создало репутацию либо зазнайки, либо попросту странной, в зависимости от того, кто это обсуждал. Лена быстро поняла, что ей без разницы. Иногда ее забавляет наблюдать, до чего отчаянно некоторым хочется нащупать в Лене хоть что-то, за что можно уцепиться.10
Отсылка к американскому радио- и телесериалу «Дым из ствола» (Gunsmoke), в общей сложности просуществовавшему с 1952 по 1975 год; действие происходит в округе Додж-Сити, штат Канзас, во времена освоения Дикого Запада.
11
«Чистые городки» (англ. Tidy Towns, с 1958) — ежегодное соревнование, проводимое в Ирландии Департаментом охраны окружающей среды, культурно-исторического наследия и местного самоуправления.
Не нравится Лене чувствовать, что она теперь имеет касательство не к кому иному, а к Джонни Редди. Хочется ей только одного: наблюдать, как вся округа встанет на уши вокруг Джонни, пока он не выметется отсюда, а по пятам за ним коллекторы или кого он там взбесил, — а затем вновь выкинут его из головы. Но есть Кел не в своей тарелке — и Трей, поневоле в самой гуще всего этого.
Собаки ускакали вперед к дому, стравливая первый всплеск энергии нового дня. Лена подзывает их свистом и поворачивает к деревне.
У приземистых разномастных домиков Арднакелти, каких всего два недлинных ряда, окна нараспашку, чтоб ловить ветерки, — те окна были заперты не одно десятилетие, а теперь, этим летом, отперты. Все, у кого есть такой выбор, на улице. Три старика, устроившись на изгороди возле грота Девы Марии [12] , кивают Лене, протягивают руки ее собакам. Барти, хозяин «Шона Ога», вдохновившись сухой погодой, решил хоть что-то поделать со стенами, каким слой краски не мешал бы лет пять как уж точно: завербовал парочку пацанов Анджелы Магуайр, те свисают с лестниц под опасными углами, вооружены ведрами с краской яростного синего оттенка, из радиоприемника прет на полной громкости «Фонтэн Ди-си» [13] . Три девочки-подростка подпирают стенку лавки, едят картофельную стружку, подставив лица солнцу, и треплются наперебой, сплошь гривы и ноги, чисто полудикие жеребята.
12
Уличные и придорожные статуи Богородицы широко распространены в Ирландии, особенно много их стало после 1954 года, который Папа Римский объявил Годом Девы Марии.
13
Fontaines D. C. (осн. 2014) — дублинская пост-панк-группа (D. C. в названии означает Dublin City).
С детских своих лет Лена помнит эту лавку сумрачной и вечно не очень опрятной, заваленной убогим скарбом, какой толком никому не нужен, но его все равно покупаешь, потому что миссис Дугган свой порядок закупок ради таких, как ты, менять не собиралась. Норин, приняв лавку, пометила территорию, вусмерть ее отдраив и заново обустроив так, что теперь даже самое тесное место в ней вмещает втрое больше всячины, в том числе все, что тебе может понадобиться, а также уйму такого, что тебе и впрямь захочется. Лена открывает дверь, колокольчик выдает краткий решительный «динь».
Норин на коленках в углу лавки, задом кверху, переставляет консервы.
— Ах ты ж паршивка-гуляка, — говорит она, с первого взгляда замечая на Лене вчерашнюю одежду. Говорит без неодобрения. Норин, намеренно познакомив Кела и Лену, ставит их отношения целиком себе в заслугу.
— Так и есть, — соглашается Лена. — Тебе помочь?
— Тут места нету. Можешь навести порядок в сластях. — Норин показывает головой на прилавок. — Бобби Фини за шоколадом заходил. Матерь Божья, этот парень чисто как ребенок, пришел карманные деньги потратить: все надо в лавке перетрогать, убедиться, что берет лучшее. После него все вверх дном.
Лена отправляется к прилавку и берется подравнивать шоколадные плитки и кульки со сластями.
— И что в итоге взял?
— Пакетик «Молтизеров» и один леденец-шипучку. Понимаешь, да? Сладости ребячьи. Взрослые мужики берут «Сникерс» ну или там «Марс».
— Видишь, правильно я сделала, что дала ему от ворот поворот, — замечает Лена. До Кела Норин казалось, что Лене стоит как вариант рассмотреть Бобби — пусть даже и только ради того, чтобы ферма не пропала зазря, а досталась по наследству двоюродной родне Бобби из Оффали. — Я бы остаток дней своих смотрела, как этот парень сосет леденцы-шипучки.