Охотник

Март отдает пакет Франси, и они с Сонни заходят в реку. Вода низко, приходится шагать широко, поток вихрится и плещется не выше колена. У Сонни длинная палка, ею он прощупывает дно вокруг себя, проверяет глубину. Оба наклоняются и шарят под водой. Затем загребают пригоршни из пакета. Сжатые кулаки погружаются под воду и возвращаются оттуда пустыми.

Март размахивает клюкой, дает указания. Джонни говорит, крутя головой, стоя с остальными, иногда все смеются, звук долетает до Трей грубым рокотом поверх шума реки. Трей держит камеру устойчиво. Один раз замечает, как Кел поднимает голову и оборачивается, всматривается. Трей замирает. Полсекунды ей кажется, что они с Келом встречаются взглядами, но его взгляд скользит дальше.

Вот Франси с Сонни выпрямляются и выбираются из реки, Трей укладывает камеру в чехол и осторожно отползает в кустах назад. Убравшись из поля зрения, она убегает, придерживая фотоаппарат у тела, чтоб не болтался. По дороге на гору делает уйму снимков каждой замечаемой птицы — на всякий случай.

Когда она добирается домой, Аланна с Лиамом во дворе пытаются научить Банджо ходить на задних лапах, ничего подобного Банджо делать не намерен. Трей заходит в дом, чтобы успеть спрятать камеру, пока никто не заметил. Затем отправляется искать завтрак.

Шила в кухне, гладит рубашки Джонни.

— Хлеба не осталось, — говорит она, не поднимая головы, когда появляется Трей.

В кухне уже жарко; солнце в окна льется на полную мощь, высвечивает заскорузлые руки Шилы в движении по голубому полю рубашки. В солнечном луче возносится пар от утюга.

Трей находит кукурузные хлопья и плошку.

— Где отец? — спрашивает.

— Ушел. Я думала, ты с ним.

— Не. Просто уходила.

— Эмер звонила, — говорит Шила. — Я ей рассказала.

Эмер — старшая. Несколько лет назад уехала в Дублин работать в какой-то лавке. Домой приезжает на Рождество. В промежутках Трей о ней думает редко.

— Рассказала ей что? — спрашивает она.

— Что твой папка вернулся. И про англичанина этого.

— Она приедет домой?

— Зачем?

Трей пожимает плечами, признавая резонность вопроса.

— Я решила было, что ты побудешь сколько-то у Лены Дунн, — говорит Шила.

— Передумала, — говорит Трей. Опирается о кухонную стойку, жует хлопья.

— Давай к Лене, — говорит Шила. — Я тебя подброшу к ней на машине, чтоб тебе вещи не пришлось тащить.

— Зачем?

— Мне не нравится этот англичанин.

— Он здесь не живет.

— Я в курсе.

— Я его не боюсь.

— А зря.

— Если он что-то попытается мне сделать, — говорит Трей, — я его убью.

Шила дергает головой — один раз, коротко. Трей молчит. То, что она сказала, звучит тупо — теперь, когда уже произнесено. Утюг шипит.

— Чем отец сегодня занимается?

— Чем-то там с англичанином. Осматривают виды.

— А сегодня вечером?

— У Франси Ганнона играют в карты.

Трей насыпает себе добавку и обдумывает сказанное. Прикидывает, что Рашборо на игру к Франси вряд ли позовут. Если только не подастся в «Шон Ог» выпить пинту, будет сидеть дома один.

Шила пристраивает рубашку на плечики, цепляет их на спинку кресла. Говорит:

— Надо мне было выбрать тебе отца получше.

— Нас бы тогда не существовало, — ставит ей Трей на вид.

Шила кривится — ей весело.

— Ни одна женщина в такое не верит, — говорит она. — Уж точно ни одна мать. Мужчинам мы этого не говорим, чтобы не задевать их чувства, — они жуть какие ранимые. Но ты бы получилась точно такая же, с кем бы я тебя ни зачала. Другие волосы, может, или другие глаза, если б я пошла за чернявого. Такая вот мелочевка. Но ты была бы той же.

Встряхивает следующую рубашку, осматривает ее, растягивает там, где морщит.

— Были и другие ребята, кто меня хотели, — говорит она. — Нужно было кого-то из них для тебя брать.

Трей осмысляет сказанное и отвергает его. Большинство мужиков в городке кажутся на сторонний взгляд лучшим вариантом, чем ее отец, но она ни с кем из них ничего общего иметь не желает.

— Чего ж его-то выбрала тогда? — спрашивает.

— Очень давно было, не помню. Думала, причины есть. А может, просто хотела его.

Трей говорит:

— Могла б сказать ему, чтоб шел нахер. Когда он домой вернулся.

Шила ведет уголком утюга по воротничку. Говорит:

— Он сказал, ты ему подсобляешь.

— Ну.

— Как?

Трей пожимает плечами.

— Что б он там тебе ни наобещал, ты того не получишь.

— Я знаю. Мне от него ничего не надо.

— Ничего ты не знаешь. В курсе, где он? Золото закапывает в реку, чтоб англичанин тот нашел. Это ты знала?

— Ну, — говорит Трей. — Он это остальным при мне говорил.

За все время с тех пор, как Трей пришла в кухню, Шила поднимает голову и смотрит на дочь. От солнечного луча зрачки у нее сужаются так, что глаза сияют лишь жаркой чистой синевой.

— Дуй к Лене, — говорит она. — Представляй, что Кел Хупер — твой папка. Забудь, что этот парень тут вообще есть. Я тебя заберу, когда можно будет вернуться.

Трей говорит:

— Я хочу тут.

— Собирай вещи. Я тебя отвезу сейчас же.

— Мне пора, — говорит Трей. — Нам с Келом надо стул доделывать. — Идет к мойке, споласкивает плошку.

Шила наблюдает за ней.

— Ладно, раз так, — говорит. Вновь склоняется над утюгом. — Учись столярничать. И помни: твой отец и вполовину такого же ценного ничего тебе не даст. Ничего.

9

То, что на горе есть всякое незримое, Трей принимает как само собой разумеющееся. С этим допущением она живет сколько себя помнит, а потому сопутствующая ему кромка страха — стойкое и осознаваемое присутствие. Мужчины, живущие глубже в горах, рассказывали ей кое о чем: о белых огнях, манящих в верески по ночам, о диких тварях, похожих на мокрых насквозь выдр, что вылезают из торфяников, о рыдающих женщинах, которые, если подойти поближе, и не женщины вовсе. Трей однажды спросила Кела, верит ли он во что-то подобное.