Охотник

Трей с Банджо у ноги появляется в коридоре за спиной у Джонни. Лена по первому же взгляду на нее понимает, что легко не будет.

— Пошли прогуляемся, — говорит она Трей. — Банджо оставь.

— Вот это классная мысль, — говорит Джонни. — Побудьте чуток на солнышке, поболтайте на славу. Но не очень надолго только, а то мамке помощь нужна с ужином, но Мэв, конечно, может…

Трей бросает на Лену быстрый настороженный взгляд, но не спорит. Выходит и закрывает дверь перед носом у Джонни и Банджо.

Вдвоем они с Леной направляются к дороге, вверх по склону, уходят подальше от дома. Трей молчит, да и Лена не торопится, собирается с мыслями. Как и Кел, наловчилась она различать настроения Трей, но сегодня от Трей исходит такое, что Лена не в силах истолковать, — нечто неподатливое и почти враждебное. Двигается она жесткими, стремительными рывками, от Лены держится на расстоянии всей ширины дороги.

Хромой Дигнан, голый по пояс, смывает у себя во дворе слои пыли с машины, заслышав хруст их шагов, поворачивается и вскидывает руку; Лена и Трей кивают в ответ, не сбавляя шага. Жара изменилась, теперь она плотней и тяжелее. Между высокими елями синева неба густа и размазана, как краска.

— Я все равно собиралась к тебе зайти, — говорит Трей. На Лену не смотрит. — Надо спросить у тебя кое-что.

Лена ей:

— Валяй.

— Брендан, — произносит Трей. — Ты говорила, у тебя есть догадки, кто это с ним сделал.

Лену потрясает, до чего силен в ней порыв выдать Трей все, что есть. Этой округе не одно поколение подряд необходимо было, чтобы появился тот, кто восстанет против нее, разнесет в пух и прах ее нескончаемые, нерушимые, негласные правила, и пусть все этим прахом подавятся. Если в Трей крепки хребет и воля, чтоб это совершить, такой возможности она заслуживает. Лена лишь жалеет, что сама до этого не дошла — когда была достаточно молода и неукротима, чтоб отбросить все остальное.

Она слишком постарела. Риски, на которые готова теперь идти, — риски человека средних лет, к ним тщательно примеряются, чтобы достичь наилучших результатов с предельно малым ущербом. Кел и Трей, как и сама она, изменившаяся, держат Лену в узде. Собой она, может, еще и готова была бы рискнуть, а вот Келом и Трей рисковать не станет.

— Говорила, — отзывается она. — И сказала, что это всего лишь догадки.

— Плевать. Ты их тут знаешь всех. Какие они там, твои догадки, — ты, скорее всего, права. Мне надо знать.

Лена понимает, что именно Трей делает. В теории — даже одобряет. Трей могла решить и дальше палить из пулемета по округе, которая всегда обращалась с ней только паршиво; вместо этого она сознательно, точно прицеливается, и Лена согласна, что задача столь серьезная точности заслуживает. Лена не представляет себе, как донести до Трей, какая пропасть залегает между теорией и действительностью.

— Я соображаю, что ты затеяла, — говорит она. — Просто чтоб ты знала.

Трей бросает на нее быстрый взгляд, но затем кивает без удивления.

— Хочу достать только тех, кто это сделал с Бренданом, — говорит она. — Только их. Остальных не трогать.

Они проходят мимо заброшенного дома Муртахов, черепица обваливается, желтоцветная якобея [62] в пояс высотой растет вплоть до самой двери. Какая-то птица, спугнутая чем-то незримым, выпархивает из деревьев выше по склону. Лена по сторонам не смотрит. Если кто-то наблюдает за ними, от того, что Лена разговаривает с Трей, ничего, кроме пользы, не будет. Слухи о том, что Лена приструнена, Март к этому времени распустить уже успеет.

62

Якобея обыкновенная (Jacobaea vulgaris, Senecio jacobaea; ирл. buachalan bui) — распространенное в Ирландии цветущее растение, ядовитое для человека и скота; принятым в Ирландии в 1936 году Законом о вредоносных растениях обязательно к уничтожению на культивируемых землях (под угрозой штрафа); вместе с тем в некоторых областях Ирландии бытуют поверья, связывающие места произрастания якобеи и вообще само растение с дивным народом («эльфами»).

— Поэтому мне надо знать, — говорит Трей. — Прежде чем дружок Нилон возьмется не за тех, за кого надо.

— Ясно, — говорит Лена. — Допустим, сдам я тебе свои догадки, которые с потолка взяла, ни на чем не основанные, кроме того, что мне повадки такого-то мужика не нравятся, а у такого-то в ту пору вид был чудной. Ты готова встать в суде и сказать, что ты слышала, как те мужики выкидывали Рашборо на дорогу?

— Ну. Если придется.

— А если я ошибаюсь?

Трей пожимает плечами.

— Лучшего мне не обломится.

— А если кто-то из них сможет доказать, что его там не было?

— Тогда доберусь только до тех, кто не может. Лучше, чем ничего. Я уже все это продумала.

— И дальше что? Вернешься сюда чинить мебель с Келом, а? Как ни в чем не бывало?

При упоминании Кела Трей сжимает челюсти.

— Разберусь, когда дело дойдет. От тебя мне нужны только имена. Не совет.

Всю дорогу, пока ехала сюда, Лена выискивала, как с этим управиться, но обнаружила лишь нависающее над ней неуловимое ощущение, что ей это не по зубам. Заниматься таким должен кто-то другой — Норин, Кел или еще кто-нибудь, хоть мало-мальски соображающий, как обращаться с подростками; кто угодно, только не Лена. Ступни Трей впечатываются в дорожную пыль и щебень быстрыми резкими хрустами, Трей дребезжит от напряжения, едва удерживает его в узде.

— Послушай меня, — говорит Лена. Солнце прет на нее физической силой, придавливает книзу. Лена делает то, что клялась себе не делать никогда: прогибать ребенка под волю этих мест. — Тебе это не понравится, но ты все равно меня выслушай. Никаких имен я тебе не сдам, потому что проку тебе от них не будет. Ты б наглухо дура была, если б отправила за решетку людей, опираясь только на чьи-то там непропеченные догадки, а ты не дура. — Лена чувствует, как Трей напрягается всем телом, отвергая сказанное. — А теперь, когда ты меня ненавидишь до потрохов, — продолжает она, — мне от тебя кое-что надо. Надо, чтоб ты пошла в город к этому Нилону и сказала ему, что ты в прошлое воскресенье ночью никого на горе не видела.

Трей замирает, встает на дыбы, словно мул.

— Не пойду, — говорит она в лоб.

— Я же сказала, тебе не понравится. Если б оно не требовалось, я б не просила.

— Насрать. Ты меня не заставишь.

— Послушай меня минутку, вот и все. Нилон разворошил эту округу, как осиное гнездо, люди с катушек съезжают. Если ты от своей байки не отступишь…

— Не отступлю. Так им и надо, раз…

— Вот ты говоришь, что все продумала, а я тебе говорю, что нет. И близко не достаточно. Ты считаешь, люди просто будут сидеть на жопе ровно, а ты себе валяй что задумала?

— Это мое дело. Не твое.

— Детский треп это. «Ты меня не заставишь, ты меня не остановишь, не суй свой нос в чужой вопрос…»

Трей говорит прямо Лене в лицо:

— Я, бля, не ребенок.

— Тогда не рассуждай как ребенок.

Обе в боевой стойке поперек тропы, Трей вся подобралась, словно еще секунда — и полезет драться.

— Не рассказывай мне, что мне делать. Скажи, кто сделал это с Бренданом, и отстань от меня.

Лена обнаруживает — внезапно и впервые за долгое время, — что выходит из себя. Из всех возможностей на свете впутываться по самую шею в драму Арднакелти — последнее, на что Лена хотела бы тратить свое лето: чтоб Димфна Дугган копалась в ее тайниках, а Март Лавин заходил в гости обсудить Ленины личные отношения. Ни для кого на свете не стала бы она заниматься этим — кроме Трей и, возможно, Кела, а теперь эта упертая мелкая засранка за все это отгружает ей говна на лопате.