Охотники на лунных птиц

Как-то ночью, когда мы уже крепко спали, раздался громкий стук в дверь. Это пришел один из Мейнардов. Дело в том, что у них заболел отец. Он попросил Уну, чтобы она поехала с ним к отцу, так как старик мучился уже несколько дней.

— Почему они раньше не прислали за вами? — удивилась я.

— Не знаю. Вы не представляете себе, что такое быть медсестрой па острове, — сказала мне Уна, когда мы вместе с Мейнардом усаживались в телегу.

По дороге нас швыряло из стороны в сторону, трясло, подбрасывало, и санитарная сумка Уны подпрыгивала. Когда мы свернули с дороги, со всех сторон нас обступили деревья. Приходилось то и дело пригибать голову, чтобы ветки не оцарапали лицо. Телега громыхала, тряслась и раскачивалась.

За деревьями дома не было видно. Не представляю, как он выглядел при дневном свете, но ночью мне показалось, что дом прячется в густом кустарнике. Придерживая ветки, возница жестом пригласил нас в дом. Своим домашним он крикнул:

— Она здесь.

Сгибаясь в три погибели, мы еле протиснулись в низенькую дверь. Уна приступила к работе при тусклом, мерцающем свете. Старик лежал на полу. Заболевание его не было серьезным. В этой комнате находилось еще несколько человек. Их присутствие скорее угадывалось, чем ощущалось, хотя никаких звуков они не издавали. Я стояла, боясь шелохнуться. Вдруг прямо возле моего уха кто-то закашлял. Мне показалось, что кашель раздался где-то под потолком. Я взвизгнула и отскочила в сторону.

— Видимо, кто-то лежит на полке, — успокоила меня Уна. Она продолжала оказывать помощь больному.

Мне же казалось, что вдоль стен витают какие-то тени. Я очень обрадовалась, когда снова оказалась в телеге и она загромыхала по дороге при таинственном свете наступающего дня.

На следующий вечер возле школы произошел скандал. Два молодых парня целый час ругались друг с другом. Правда, все обошлось без потасовки. Вокруг них собрались зрители, многие ради такого зрелища пришли сюда издалека.

В связи с этим событием я вспомнила рассказ о том, как в 1840 году в поселении на острове Флиндерс два аборигена сошлись на «дуэль ругани». Они стояли друг против друга, нос к носу, со скрещенными на груди руками. При этом оба неистово мотали головами, гневно и громко кричали до тех пор, пока не прошел гнев. Надо сказать, что зрелище «дуэли» возле школы Чарли не занимало, а Уна чувствовала себя усталой от вчерашней поездки. Наконец, когда терпение его истощилось, Чарли вскочил с кровати, выбежал за ворота и встал между парнями — они даже убежать не успели.

Чарли Сэвилл — самый уважаемый человек на Кейп-Баррене. Они знали, как он умеет вершить правосудие, уже были наслышаны об этом. Когда Чарли пришел в школу на свой первый урок, огромный детина лет шестнадцати попытался высмеять нового учителя перед всем классом.

— Садись и успокойся, — приказал ему Чарли.

— Кто это там говорит? — ехидно спросил грубиян.

— Я говорю, — ответил Чарли и усадил его в проходе между партами.

Во время второй мировой войны Чарли был летчиком, а когда наступило мирное время, чтобы хоть что-то заработать себе на жизнь, ему приходилось наниматься рыть картофель. Все это говорило в пользу Чарли Сэвилла, которого на острове знали и любили.

В хобартском архиве есть сведения о том, что шестьдесят лет назад единственным желанием тасманийских аборигенов было после смерти «в следующем своем рождении явиться на остров в Бассовом проливе белым человеком».

Не далее как в 1910 году проводились раскопки на Ванситтарте и Тинкеттле: искали скелеты. Говорят, в мире сохранился лишь один целый скелет тасманийского аборигена. Он находится в музее Хобарта. Европейские ученые охотно платили большие деньги за такие скелеты и в свое время вывезли их немало. Однако до наших дней сохранить их не удалось.

— Глубокой ночью наши люди выкопали остатки женщин, родоначальниц нашего народа, и захоронили их на родных островах. Теперь-то уж их не найдут.

Я спросила, как же потомки смогут обнаружить эти могилы, когда не станет ни Аки, ни стариков.

— Мы все скоро покинем этот мир. Наша раса, едва зародившись, уже исчезает. Так что это никого не будет волновать. Однако вам я скажу, каким образом мы узнаем эти могилы. Если вам удастся побывать на каком-нибудь заброшенном острове, то вы сразу же их узнаете.

К сожалению, они так и не попались мне на глаза. Думаю, от захоронений не осталось и следа, поэтому я могу теперь раскрыть секрет, который поведал мне старик. Делаю это, не опасаясь нанести кому-либо вред. Старик сказал, что возле могил они сажали трилистник.

— Если вам встретится продолговатый кусок земли, поросший трилистником, значит, перед вами могила нашего предка. Сюда принесли его наши люди, чтобы спасти его останки от белых.

Однако ведь трилистник мог погибнуть или, наоборот, разрастись за эти годы километра на полтора, а старого Джорджа Мейнарда и Аки Мэнселла уже нет в живых. Видимо, последнее пристанище родоначальниц этого народа, некогда скользивших по скалам в поисках тюленей, навсегда останется тайной. Да и вряд ли европейских ученых волнует сегодня вопрос, куда пропали скелеты этих женщин.

Глава V Два мира

На острове Флиндерс изгнанники, представители народа, который до прихода сюда европейцев не умел даже добывать огонь, издавали свою газету. Редакторами «Флиндерс Айленд Кроникл» были Томас Брюн и Уолтер Джордж Артур.

Газета выходила по субботам, переписывалась от руки на листах сложенной бумаги и стоила два пенса. Она была посвящена проблемам аборигенов.

Некогда жила здесь маленькая Матинна, простая темнокожая девушка. Однажды леди Джейн Франклин повезла ее в резиденцию губернатора, там девушку приглашали танцевать. Была еще престарелая Труганини (ее называли Лалла Рук — Лепесток Тюльпана, по имени прекрасной восточной пророчицы), которая позволила себе ткнуть своим черным пальцем его превосходительство губернатора в живот и упрекнуть за «слишком много ужина».

Что ж, плачьте, защитники темнокожих, которым дали возможность показать, что они не отличаются от белых. Не отличаются? Тогда что сказать о Матинне, которая в конце концов превратилась в пьяницу и умерла в жалкой хижине от чахотки? А что стало с теми, которых вернули с острова Флиндерс? Не они ли продавали последнее одеяло за глоток рома и умирали, униженные и опозоренные? Окажите, разве они ничем не отличаются от белых?

Вся трагедия в том, что различие было, и было оно огромным. Они были такими, какими могли бы стать и мы, окажись отрезанными от всего мира на такой длительный срок, что даже в наших оказаниях и легендах не осталось упоминания о том времени, когда мы были оторваны от остального человечества. Причем в таком состоянии мы пребывали бы на протяжении веков. За это время весь мир уже знал колесо и бумагу, Христа и Будду, научился лить бронзу и делать из глины посуду, а мы все вели бы борьбу за существование на острове, где нет животных, которых можно одомашнить, нет растений, которые можно культивировать, а вся наша деятельность сводилась бы к добыче пропитания, сохранению тепла и отчаянным попыткам выжить.

Смогли бы мы выжить в таких условиях? Ведь известны случаи, когда человек, потерявшись в лесу, не мог продержаться там и нескольких дней. Способность заблудиться уже говорит о нашей неполноценности. Европейцы гибли в лесах Австралии от голода и жажды, хотя и пища и вода были под рукой, их только надо было поискать.

Такое сравнение не совсем правильно. Аборигены жили в этих местах в течение тысяч лет, так что трудно требовать от европейцев незамедлительной приспособляемости к данным условиям — это должно происходить постепенно, в течение определенного времени. Нельзя поэтому ожидать, чтобы аборигены быстро адаптировались к нашему окружению, которое для них — те же непроходимые джунгли.