Охотники за головами (Headhunters)

Балти и Гарри. Пара ебучих ослов. Малейшее усилие над собой, и все с ними будет в порядке. А Балти один чего-то высиживает в пабе. Он должен был сказать последнее слово. Какая досада, что он не может подогнать ему работенку на фургонах, но все равно ничего бы не изменилось. Никогда не знаешь. Но Картер не мог спокойно смотреть, как тот падает ниже и ниже. Это все в голове. Хотя бы с Гарри все в порядке, но как много времени прошло с тех пор, как у него дела пошли нормально? Картер не смог бы жить вот так. Ебучий Уилл, считай, почти женился. Чему ж тут удивляться. А что до Манго, он не знал, сколько из того, что он говорил, было правдой. Он говорит, что набрал уйму очков, и в то же время никто никогда не видел его с телкой. А впрочем, Картер все равно впереди всех, да еще и с большим отрывом, так что зачем париться? Он не жалуется. Вот так он и живет. А проблема таких парней, как Гарри и Балти, честно говоря, в том, что им на все наплевать. Проставь им пару пиит – и они будут счастливы просто сидеть и травить анекдоты. В чем тут смысл? Они считают, что это унизительно – сидеть и нашептывать телкам всякую пижню. Они потеряли свою цель. Вот когда наберешь достаточно очков, то можно и расслабиться. Секс-Дивизион – это важно. Картер любил женщин. Хотел их все время. Любил все эти разговорчики и секс. Это и в самом деле вроде как быть продавцом, выстраиваешь в рядок товары и смотришь, кто на что клюнет. Только в данном случае все происходит очень мило. Никто не остается обиженным. Кроме тех ебланов, которые пытаются въехать бампером прямо тебе в твою ебучую задницу.

Мама Балти налила две чашки чая. Эти чашки стояли на подносе. Поднос покоился на кофейном столике. Она уселась на диван. Ее сын сидел в кресле с противоположной стороны от столика. Мебель была новой, свежо пахла. Она знала, что сын периодически бухает. Не сильно, кстати, но все равно бухает. Он был не пьян. Она чувствовала запах бухалова. Жалела его за то, что он остался без работы, но чувствовала, что по чистой случайности он завис по жизни, ждет чего-то и болтается без дела. Все поменяется. Она смотрела на жизнь с оптимизмом. Она передала сыну чашку чая. Он – милый мальчик. Она представляла его таким, каким он был через секунды после рождения. Выплюнутый в этот мир. Раскрывающий свои легкие, чтобы заплакать и захлебнуться воздухом. Покрытый какой-то мутью. Почти лысая крошечная головка. Чистая девственная кожа и хрупкие маленькие кости, которые можно было сломать просто слишком крепкими объятиями. Его глаза ничего не видели. Она крепко прижала его к груди. Она пыталась почувствовать, как бьется его крохотное сердце у ее сердца, но ее собственное сердце грохотало глубоко в груди, как барабан, и биение их сердец слилось воедино. Ритмичное отстукивание. Ее сын. Красивый мальчик, он вырастет и станет тем, кем захочет. Возможности бесконечны. Плывущие на облаках. Она стала матерью. Ее сын был таким чудесным и искренним, таким тотально зависимым, как может случиться с ним когда-либо что-то плохое? Нянчила своего маленького мальчика, меняла его подгузники и вытирала носик, видя, как ее сын растет, становится беззаботным маленьким мальчиком, играет в футбол, хочет стать машинистом локомотива. И теперь он не слишком отличался от того мальчика. И в самом деле не очень-то. Хотела бы она повернуть время вспять, чтобы ее дети навсегда остались шестилетними. Это самый лучший возраст. Тогда они уже достаточно взрослые, чтобы говорить и общаться, но все еще невинны и умеют радоваться жизни. А теперь он вырос. Ее малыш стал мужчиной. Интересно, думала она, насколько глубокую травму причинил мальчику его отец. Он ведь повидал насилие и несчастье. Откуда же ей это знать? Тот парень двинулся умом, она надеется, ее мальчик не последует тем же путем. Кое-что остается в генах. Но, похоже, с ее мальчиком все в порядке. Порой он выдает характерные шуточки, как все мужчины, они считают, что так шутить – круто, но в душе он был по-прежнему невинным. Она знала, что он чист. Но хотела бы, чтобы он уже создал семью с какой-нибудь хорошей девушкой. Если он сможет найти приличную работу и женщину, которая будет любить его и заботиться о нем, то мама Балти вздохнет с облегчением. Она переживала за сына. Любая мать переживает за своих детей. Это естественно. Она так хорошо его знала, как никого другого в этом мире. Пьяный или трезвый, он навсегда останется ее ребенком. Все наладится. Она знала, что все наладится. Это называют женской интуицией, но это кажется вполне очевидным. В конце концов дела всегда налаживаются.

Мальчик по найму

Джеймс Уилсон ушел из WorldView рано, и его ранний уход с работы сопровождался поднятыми бровями коллег и перешептыванием. Повод был непонятен, он что-то пробормотал насчет семейных дел. Можно было бы сказать, что он записан на прием у доктора по поводу бессонницы из-за работы или, видимо, за достаточно вескую причину сошел бы давно откладываемый поход к дантисту, но нет, Уилсон сбивчиво рассказал про семейные обстоятельства, понимая, что таким образом он обнажает свои слабости, но также это демонстрировало его своеобразную силу. Его приятели по работе не ожидали такого от столько преданного работника, поскольку, конечно, интересы корпорации всегда стоят на первом месте, но он был решителен, и удивление от его поступка длилось по большей части несколько минут. Это было неожиданно, но рабочие дела интересовали его коллег гораздо сильнее. Время -по большей части определенно деньги. Когда Джеймс Уилсон исчез за дверью, о его уходе была сделана аккуратная запись.

Джимми сидел в гостиной, придвинув кресло-качалку к окну, откуда можно было разглядывать раскинувшуюся внизу улицу. Он всосал глубоко в легкие этот запах отделанной кожи, задержал его на несколько секунд и сделал медленный выдох. Чувствовал, как воздух щекочет кончик его носа. Он закрыл глаза и повторил действо. На этот раз по векам промелькнул белый отсвет. В горле оставалось покалывание, и он почувствовал себя спокойнее. Он переоделся в модную, но повседневную одежду, простоял двадцать минут в душе, обильно полил себя своим дорогущим лосьоном после бритья и дезодорантом. Он побывал в «Дино Деликатессен» на Фулхэм Роуд и купил два сорта свежего чая, кофе с кофеином и без, снятое и обычное молоко, четыре сорта разной выпечки. Но они, вероятно, отправятся в паб. Или, может, в ресторан. В Фулхэме полно модных ресторанов, хотя Манго наведывается в эти заведения довольно редко. Итальянские, французские, греческие, тайские. Что бы ты ни пожелал купить за деньги, всегда найдется обходительный делец, готовый снабдить тем, что тебе требуется.

Позвонила мама, сообщила новости. Ее слова искажались, летя по телефонной линии, соединявшей два таких далеких друг другу мира. Она позвонила ему в WorldView в первый раз в жизни. У Манго ушло несколько секунд на то, чтобы привыкнуть к ее голосу и осознать, что он еще не окончательно рехнулся. Эти слова сочились из трубки, искаженные динамиком, и мамино послание получилось обрывистым и невнятным, превратилось в жужжащее эхо. Эти несколько жизненно важных секунд ушли на то, чтобы понять смысл маминого звонка. А потом он задавал вопросы и получал ответы, в конце концов положил трубку и пошел, изумленный, забирать свое пальто. Все эти офисные дела перестали иметь для него значение, его директор вдруг лишился своей роли ключевого игрока в захватывающей игре международных финансов, оказалось, что он просто мелкий дрочила-недоумок с отвратным запахом, перхотью и удручающей склонностью переводить статьи из The Times в лекции самопрославления. WorldView, расплавившись, застыл задним планом, люди вокруг превратились в тени. Он отправился к лифту, подождал, пока откроются двери, не подозревая, что его сейчас понизят втихую. Он поехал домой на небольшой скорости, выключив радио.

Джимми напряг глаза и выпил глоток минеральной воды. Он нервничал. Упражнения по глубокому дыханию, которые рекомендовал ему доктор, конечно, работали, но его мозг отказывался отключаться полностью. Это больше, чем просто нервозность. И это вполне естественно. Он сидел один в своей квартире, и он был в ужасе. Действительно в ужасе. Не зная точно, от чего именно. От ожидания. Вот в чем дело. Он постукивал ногой по плинтусу, быстро оглядывал комнату, проверял, что все вещи стоят на месте, пытался собрать свое внимание, но страх наваливался опять, и он снова выглядывал на улицу. Он мог бы оставаться на работе еще несколько часов, но понимал, что теперь уже не сможет нормально сосредоточиться. Он захотел уйти сразу же, как до него дошли, наконец, слова его матери. Недвижимость, богатство, статус, какое это все имело значение, если твой брат вернулся, чтобы наконец с тобой встретиться, спустя восемнадцать лет после того, как все его мысленно похоронили где-то в полях? Что теперь после этого значит все остальное? В голове гудело. Мозг снова начинает играть в свои игры.

Он представил себе перепаханное поле, густая черная грязь и жирные коричневые черви. Древнее поле битвы, устеленное телами датчан, и саксов, и людей всех племен на свете, которые когда-либо высаживались в Англии и воевали на этой земле, почва всосала их артериальную кровь. Людей рубили и кромсали на изодранные куски, размахивая золотыми топорами, заржавевшими и затупевшими от постоянного рубилова, рубилова, и еще раз рубилова, Джек Потрошитель и убийцы с М25 с их фургонами, и с машинами, и с возведенными колючими проволоками. Съезжаешь на кольцо и соблюдаешь ограничение скорости. Забиваешь на очевидное. Штык в ботинке. Серебряный и чистый. Новенький, только из магазина. Дорогие модные галоши. Набивка из зеленой резины. Выезжаешь, чтобы посмотреть воскресным утром на птиц, послушать, как в далекой роще стучат дятлы, но услышать только крики ворон и увидеть, как вороны со своими иссиня-черными перьями клюют, стучат, клюют клювами, остро и безжалостно раздирают головы мелких пташек, крепко впиваются в шеи, вгрызаются в кожу, расчленяют обезглавленные тельца, гниющие под дождем, гром, молнии затопили Англию, обессиленную и больную Англию. Черная земля, черные птицы, из-под земли пробивается черная мумифицированная рука, пробивается, тянется к Джимми, хватает его за шею, он чувствует, как горло сдавливают кости пальцев, и от этого ему хочется блевануть, он задыхается, хватает ртом воздух, ни вдохнуть нормально, ни выдохнуть, грязный кулак швыряет его в грязь, в коллектор, в нищету проулков, где живут бездомные и психопаты, забота об обществе существует где-то вне блокбастеров уличной жизни, романов, которые показывают на экранах дорогих кинотеатров, задний ряд, поп-корн, мастурбация, парнишка разбрызгивает сперму на бархатные кресла и черные чулки и подтяжки своей подружки-школьницы. Восстать из мертвых. Вернуться назад из могилы. Назад с небес и ада на земле, из высотных офисных районов и высотных квартир, откуда открывается одно и то же зрелище. Замусоренная земля, провонявшая инсектицидами, умытая кислотным дождем, выжженная солнцем, снова смоченная, и так до тех пор, пока она не станет чистой, и плодотворной, и готовой вернуть мертвецов обратно, словно воскрешая их. На этих школьных уроках истории они совсем забыли про тех людей, которые воевали в полях, говорили только про королей и королев, их сыновей и дочерей, игнорируя изнасилованных сыновей и дочерей крестьян, что были похоронены заживо.

Мама сказала – в семь часов.

Пит Уилсон получил по заслугам. Его ударило в переносицу, из носа потекла кровь прямо на голую грудь Белоснежки. Его вина была очевидна, не обусловлена и не выдумана, не выросла из застарелой идеи о справедливости. Он сам шел к этому, дело кончилось тем, что он оказался в постели с Джил Смарт, и его самой большой ошибкой было то, что он продолжал идти по кругу, отлично зная, что она живет с парнем, который любит ее и рехнется, узнай он когда-либо о ее неверности. Но ему было наплевать. Он об этом вообще не задумывался. Время было такое, когда думаешь только о себе, а на всех остальных тебе просто положить.

А затем, в один прекрасный день им не повезло. Вот они, заигрывания с человеческими эмоциями. Вот и все, чему он мог научиться с этой ебучей девочкой в стиле соул. Кев Беннетт вошел в комнату и застукал их за этим самым занятием, и вполне естественно, что он чокнулся, увидев эту сцену. Пит позади Джил, жен-шины, которую любил Кев, а та стоит на четвереньках, и поворачивает голову, и видит своего жениха, стоящего в дверях, ошеломленного, вся трагедия уместилась в одном кадре, на лицах шок и холодное осознание того, чем обернется для них этот момент. А это все гормоны и железы. Естественные потребности. А потом была неизбежная драка, и у Пита после спидов голова ничего не соображала, и разум практически отключился, он выбирался, шатаясь, из этого несчастливого дома, зажав под мышкой свою одежду. Оставив Джил разбираться со всем этим безумием самостоятельно. Он оделся, стоя у чьих-то дверей, надеясь, что из этих дверей не вывалится вдруг какой-нибудь накачанный молодчик, с детства ненавидящий эксгибиционистов. Одевшись, он заторопился домой, он хотел спрятаться. Ясно, что это все равно не поможет, но он не знал, что делать. Не мог нормально собраться с мыслями. Он не хотел, чтобы Беннетт стукнул его башкой об стену спальни, не хотел, чтобы прохожие увидели его голого и начали над ним ухохатываться. Джил оказалась вполне рисковой штучкой, а он совсем не хотел драться с Беннеттом, потому что в этом случае швы пришлось бы накладывать именно Кеву. Пит его не обвинял. Беннетт убил бы его сто пудов, если бы он не сбежал, Кев оборачивается к Джил, ищет какого-то объяснения, чтобы она сказала что-то, что расставит все на свои места. Он ждал волшебного повода, зная, что сказать тут нечего. Судить надо было но их действиям, не по словам. Пит вкатился домой, он ждал, когда же навалится сон, когда же его выключит, мечтая, чтобы мозг наконец отрубился, нетерпеливо постукивая пальцами но подушке, зарыв в нее голову. Это было долгое, мучительное ожидание, и когда он наконец уснул, то не просыпался до следующего утра.

Пит принял ванну и смыл с себя грязь. Уставился на собственное лицо и на подбитые глаза – красные сосуды и обалдевшие зрачки. Медленно оделся, чувствуя, как ноет в тех местах, по которым колотил его Беннетт, голова и ребра. Потом еще накатил по заднице, когда выкидывал его из комнаты. Кошмар возобновился, Пит вошел в комнату и взял упаковку с кукурузными хлопьями. Наполнил тарелку, налил молока из бутылки. Молча сидел с папой и мамой, а те возбужденно обсуждали, как дом Кевина Беннетта и Джил Смарт осадили полицейские. Юный Кевин взял Джил в заложницы, у него был при себе пистолет, он напился и угрожал пристрелить ее, а затем повеситься.

Он не выдвигал никаких требований, и это было странно. Казалось, нет явных причин для сумасшествия. Он не просил, чтобы его немедленно отвезли в аэропорт, не требовал, чтобы ему предоставили чемодан, наполненный наликом, и частный самолет, который проследует в загадочном направлении. Никто не мог понять, с чего он вдруг вот так рехнулся. Что еще оставалось делать полицейским, когда те приехали и попытались поговорить с ним,’а у него в руках оставалось оружие? После долгих часов терпеливых и логичных переговоров дела только ухудшились, Беннетт большими глотками прихлебывал виски из бутылки. Его пытались вразумить, но те причины, которые ему называли, приводили его только в еще большее бешенство. Хотел бы знать мистер Уилсон, что за всем этим стояло. А затем Кев выпустил в стену всю обойму, и его накрыли легавые. Разнесли ему выстрелом голову напополам, если верить слухам. Разбрызгали замаринованные алкоголем мозги прямо по обоям, которые Кевин и Джил клеили вместе, они тогда смеялись и шутили, когда обои начинали пузыриться, а клей прилипал к их рукам. Представьте себе, сказал мистер Уилсон – быть снайпером и иметь в качестве мишени Кевина Беннет-та Он помнил Кевина с тех пор, как тот был молодым парнем, вполне милый мальчишка, любил мотобайки. Печально покачал головой и вопросил, интересно, каково теперь его семье? Не знаю, куда катится этот мир. Во-первых, интересно узнать, почему Кевин оказался там с пистолетом.