Охотники за Костями

Икарий смотрел на него. Пальцы медленно разжимались, отпуская кожаную куртку.

— Друг мой, поешь. Храни свою силу. Империя Тисте Эдур — извращение, ею правит безумец, искусный лишь с мечом. Он желает, чтобы и слабый и сильный склонялись перед ним. Бросить вызов сильному — накликать порабощение и гибель. Тебе ли не знать? Ты и ты один, друг Икарий, наделен способностью уничтожить это извращение. Ты рожден ради этого. Ты последнее оружие правосудия — так не сдавайся напору неравенства. Питайся тем, чему стал свидетелем — что видели мы оба — тем, что мы еще увидим в этом путешествии. Питайся, питая правосудие в себе — пока оно не заблестит ослепительной силой. Икарий, не позволяй жутким Эдур сломить тебя. Именно этим они и заняты.

Сзади раздался голос Полутьмы: — Преда подумывать проверку. Для твоего воина.

Таралек поворотился к ней: — Что это значит? Какая проверка?

— Мы вести много войн. Мы идти путями Хаоса и Тени.

Глаза гралийца сузились: — Мы?

Она скривила губы: — Эдур править Летером. Они вести — летерийцы обязаны следовать. Эдурские мечи проливать реки крови, а за кровью литься рекой золото. Верные становиться богатыми, очень богатыми.

— А неверные?

— Их сажать на весла. Они Должники.

— А ты, Атрипреда? Ты верна им?

Она помолчала, сказав через полдюжины ударов сердца: — Каждый поборник верить, что Император упасть от его меча. Вера и истина — разные вещи, — произнесла она, странно переиначив слова Таралека. — Я верна тому, что истинно. Преда придумать проверку.

— Отлично, — ответил гралиец. Он невольно затаил дыхание, ожидая протеста Икария. Но тот смолчал. "Ага. Хорошо".

Женщина ушла. Ее кольчуга хрустела, словно брошенные в песок монеты.

Таралек смотрел ей в спину.

— Она таится, — грустно, тихо произнес Икарий. — Но душа в ней умирает.

— Ты думаешь, друг мой, — сказал гралиец, поворачиваясь к Джагу, — что она одна страдает молча? Она одна трусит, у нее одной гордость попрана необходимостью?

Икарий качал головой.

— Подумай о ней, когда дрогнет твоя решимость. Друг, помни о Полутьме. И всех, кто подобен ей.

Тусклая улыбка. — Ты сказал, нет невинных.

— Здравое наблюдение, вовсе не отвергающее правосудия.

Взгляд Джага скользнул вниз, сосредоточившись на грязных планках помоста. — Нет, — уныло прошептал он, — Нет, не отвергающее.

* * *

На каменных стенах выступила роса — будто свидетельство невыносимого давления на мир. Появившийся словно ниоткуда мужчина замер. Серый плащ с капюшоном делал его трудноразличимым в полутьме, но существа, ставшие свидетелями его прихода, были слепы и равнодушны. Только черви извивались в изодранных, гниющих телах, разбросанных по узкому коридору.

Вонь была невыносимой. Котиллион находил ее подозрительно знакомой и привычной — словно это запах самого существования. Были времена — он почти уверен — когда он знал неподдельную радость… но воспоминания об этих временах потускнели и казались ностальгическим самообманом. У людей все так же, как у цивилизаций: каждый индивид тоскует по невозвратному "золотому веку" истинного мира и благополучия.

Чаще всего это тоска по детству, поре, в которую воспитательные влияния еще не касались души; взросление делает простое сложным, ядовитый цветок разворачивает множественные лепестки, пропитывая всё миазмами распада.

Это тела юношей и девушек — слишком молодых, чтобы быть солдатами. Но именно солдатами они и являлись. Память о спасении стерта, как и память о доме — том месте, в котором их, не ведающих за собой вины, прибивали гвоздями к крестам. Разумеется, за ними и не было никакой вины, и кровь, столь щедро пролитая ими, была одного оттенка — ни название племени, ни цвет кожи, ни разрез глаз не делают кровь менее чистой или драгоценной.

Злобные дураки с жаждой расправ в гнилых башках думают иначе. Они делят мертвецов на невинных жертв и справедливо наказанных и не питают ни малейшего сомнения, что встали на правую сторону. Отсутствие сомнений так облегчает погружение ножа в плоть!

Они стойко держались, думал он, заставляя себя двинуться с места. Суровая битва и организованное отступление. Доказывает хорошую подготовку, дисциплину и ярое нежелание отступать, не взяв хорошую цену. Враг вынес свои тела, а для молодых бойцов склепом станет пещера. "Мы спасли их от распятия… ради вот этого".

Так много… неотложных задач. Важнейших нужд. "Мы пренебрегали отрядом, хотя сами же и поставили его сюда — охранять то, что объявили своим. А потом, кажется, и вовсе о нем забыли". Он понимал, что они решат именно так — и будут вполне правы. "Но нас осадили со всех сторон. Самый отчаянный момент. Именно сейчас… Мне так жаль, павшие друзья мои…"

Живые напрасно воображают, будто их речи могут утешить мертвых. Живые желают бормотанием своим получить утешение от мертвых. Но павшие доносят до живущих единственное послание, и оно не содержит утешений. "Помни, Котиллион. Всегда помни, что повторяют и повторяют мертвые тебе и всем живым".

Он расслышал шум впереди. Глухой скрежет — словно лезвие о наждак — и тихие шлепки мокасин.

Природный проход сузился. В узком месте стоял Т'лан Имасс, опустив конец меча на пол. Он следил за приближением Котиллиона. За спиной неупокоенного тускло светили лампы и мелькали тени. Наконец кто-то вышел вперед.

— Подвинься, Ибра Гхолан, — произнесла Минала.

Доспехи ее были изрублены. Копье вырвало кольца и кожу над левой грудью, прямо под ключицей. Края покрылись запекшейся кровью. Отлетела боковая платина шлема, и видимая часть лица была покрыта синяками и ссадинами. Прекрасные серые глаза, не отрывались, взирали на Котиллиона. Она миновала Т'лан Имасса. — Враг приходит сквозь врата. Садок серебряного огня.

— Хаос, — ответил он. — Доказательство союза, которого мы так страшились. Минала, сколько атак вы отбили?

— Четыре. — Она помедлила, поправляя шлем, затем стащила его. Потные, грязные волосы змеились по плечам. — Дети мои… потери были тяжкими.

Котиллион не мог более выдерживать ее взор. Не при такой теме разговора.

А она продолжила: — Если бы не Т'лан Имассы… и Апт, и Эдур — ренегат, проклятый Первый Трон уже достался бы армии кровожадных варваров.

— Так вас атакуют одни Тисте Эдур? — предположил Котиллион.

— Да. — Она все глядела на него. — Этому должен быть конец. Так ведь?

Котиллион опять уставился на Имасса.

Минала настаивала: — Эдур — просто застрельщики? Или они не особенно стараются исполнить свою работу? Почему?

— Их так же мало, как и нас.

— Ах! Я не могу ожидать новых Апторианов. Как насчет других демонов вашего Королевства? Азаланов? Диналов? Ты ничего не дашь?

— Могу, — ответил он. — Но не сейчас.

— Когда?

Он поднял глаза: — В миг величайшей нужды.