Охотники за микробами

Клаус со своими учеными коллегами почесали в затылках, порылись в словарях и, наконец, объявили:

– Фагоциты! Пожирающие клетки — по-гречески будут фагоциты. Так ты их и назови.

Мечников поблагодарил их, укрепил на верхушке своей мачты слово «фагоцит» и пустился по бурному морю своей новой карьеры охотника за микробами, сделав это слово символом своей веры, средством к существованию и объяснением всего на свете.

Он страстно проповедовал теорию о фагоцитах, защищал их репутацию красивыми опытами и наживал себе из-за них врагов.

Из Вены он поехал в Одессу, где на общегородском собрании врачей прочитал большой научный доклад о целебных силах организма. Форма доклада была блестящей, искренность докладчика вне всяких сомнений, но история умалчивает о том, сказал ли он своим изумленным слушателям, что ни разу в жизни не видел ни одного фагоцита, пожиравшего хотя бы одного-единственного злокачественного микроба.

Мечников знал, что так или иначе он должен найти подтверждение своей теории, и вдруг он его неожиданно нашел в самой яркой и наглядной форме — на водяных блохах.

Он на время притих и занялся ловлей водяных блох из прудов и аквариумов; и здесь он еще раз показал свое дьявольское остроумие, потому что эти маленькие животные были так же прозрачны, как личинки морской звезды, и он мог через линзу видеть все, что происходит внутри них. Он превратился вдруг в настоящего серьезного исследователя и терпеливо стал искать какую-нибудь болезнь, свойственную водяным блохам. История уже не раз доказывала, что охотники за микробами в своих исканиях наталкиваются на что угодно, только не на то, что они ищут, но Мечникову в данном случае как раз повезло. После долгих наблюдений над повседневной бесцельной жизнью водяных блох он вдруг увидел сквозь линзу, как одно из этих животных проглотило несколько острых, иглоподобных спор ядовитых дрожжей. Эти иголочки проскользнули в крошечную глотку, выперли свои острые кончики через стенку желудка блохи и вошли в ее тело. Затем он увидел, как блуждающие клетки, фагоциты, стали пробираться к этим опасным иголочкам, окружили их со всех сторон, съели их, растворили и переварили.

Но если иной раз случалось, что фагоциты не успевали почему-либо выйти на бой со смертоносными дрожжевыми спорами, эти последние начинали быстро размножаться почкованием, превращались в настоящие дрожжи, набрасывались всей массой на водяную блоху, отравляли ее, и ей приходил конец. С замиранием сердца Мечников следил за этой смертельной борьбой на крошечной арене, и теперь уж у него не оставалось никаких сомнений в абсолютной верности и непреложности его теории. Он поспешил опубликовать большой ученый труд, в котором писал:

«Иммунитет водяной блохи, обусловленный работой фагоцитов, является ярким примером естественного иммунитета, ибо в том случае, когда блуждающие клетки не успевают проглотить дрожжевые споры в момент их проникновения в организм блохи, эти зародыши начинают выделять яд, который не только отталкивает фагоцитов, но и убивает их, растворяя без остатка».

IV

В 1886 году вся Россия была взволнована чудесной вестью о спасении Пастером шестнадцати смоленских крестьян, укушенных бешеным волком. Одесские благотворители и деятели земства поспешили собрать значительную сумму денег, чтобы немедленно организовать лабораторию в Одессе. А так как Мечников, изъездив все европейские университеты, читал в это время одесским докторам лекции о фагоцитах, пожирающих микробов, ему был предложен пост ученого директора нового института.

– Как знать? — говорили между собой одесские заправилы. — Может быть, профессор Мечников в нашем новом институте сумеет так выдрессировать своих маленьких фагоцитов, что они съедят всех микробов на свете!

Мечников принял предложение, но при этом категорически заявил начальству:

– Я только теоретик и перегружен исследовательской работой. Мне нужен какой-нибудь помощник, который сам возился бы с вакцинами и вообще делал всю практическую работу.

Так как в Одессе не было ни одного человека, достаточно знакомого с микробиологией, то один из друзей Мечникова, доктор Гамалея, был спешно командирован в институт Пастеpa для научного усовершенствования. Пробыв некоторое время в Париже и научившись кое-чему у Ру и Пастера, Гамалея вернулся в Одессу и приступил к изготовлению сибиреязвенной вакцины и вакцины от бешенства.

– Ну, теперь все будет в порядке, — сказал Мечников (который был еще очень мало знаком с коварными шутками ядовитых микробов!) и с головой ушел в свои теоретические исследования, манипулируя с собаками, кроликами и обезьянами для выяснения вопроса о том, пожирают ли фагоциты микробов туберкулеза, возвратного тифа и рожи. Научные труды сыпались дождем из его лаборатории, и европейские ученые были не на шутку заинтересованы открытиями нового гения, появившегося на юге России. Но вскоре он стал испытывать большие затруднения в своих опытах, так как собаки, кролики и обезьяны, к сожалению, не были так же прозрачны, как водяные блохи.

А тут еще началась пренеприятнейшая канитель. Гамалея и другие сотрудники Мечникова стали между собою ссориться и путать вакцины; микробы удирали из своих пробирок; старые одесские врачи, скептически настроенные к новому способу лечения, приходили в лабораторию, задавали каверзные вопросы и распространяли по городу всякие сплетни.

– Кто такой, в сущности, профессор Мечников? У него нет даже докторского диплома. Он простой естествоиспытатель, гоняющийся за призраками. Как он может что-нибудь знать о предупреждении болезней?

– Мы не желаем больше болеть! — кричали горожане.

– Дайте нам предохранительные средства! — требовали помещики, стремившиеся к тому, чтобы выколотить побольше денег из своих имений. Мечников на миг очнулся от своих туманных теорий и, чтобы как-нибудь их успокоить, посоветовал обрызгивать поля бациллами куриной холеры для уничтожения полевых мышей, портивших хлеба. Но в газетах тотчас же появилась лживая и провокационная заметка о том, что Мечников сеет смерть, ибо куриная холера легко может превратиться в человеческую.

«Нет, в таких условиях совершенно невозможно заниматься научной работой, — подумал про себя Мечников. — Я ведь только теоретик, и мне нужно тихое, укромное местечко для моих исследований».

Он взял отпуск, уложил свой чемодан и отправился на Венский конгресс рассказывать всем и каждому о фагоцитах и попутно высмотреть себе какое-нибудь спокойное место для работы.

Надо было во что бы то ни стало уйти от этой ужасной необходимости оправдывать свои теории всякими лечебными опытами в угоду нетерпеливому начальству и алчным помещикам! Из Вены он отправился в Париж, в Пастеровский институт, и здесь его ждал величайший сюрприз.

Он был представлен Пастеру и с места в карьер стал объяснять ему сущность своей замечательной фагоцитарной теории.

Он нарисовал ему настоящую живую картину сражения между блуждающими клетками и микробами. Старый капитан охотников за микробами посмотрел на Мечникова усталыми серыми глазами, в которых по временам зажигались и потухали маленькие искорки.

– Я с самого начала был на вашей стороне, профессор Мечников, — сказал ему Пастер, — потому что мне самому часто приходилось наблюдать волнующую картину борьбы между различными видами микробов. Верю, что вы находитесь на правильном пути.