Охотники за облаками

– Что было дальше? – спросил я.

– Мы остались ждать. Мы все ждали, ждали, ждали. Несколько часов прошло. Несколько часов в страхе, панике и неизвестности. Наконец к нам вышел человек. Он был одет не так, как остальные, и выглядел важной шишкой. На шее у него висело ожерелье с узорным плетением, а когда он подошел ближе, оказалось, что это была очередная петля. Он представился священником. Сказал, что завтра папу будут допрашивать и предоставят ему выбирать между обращением в их религию…

– И?

– И смертной казнью, когда придет срок. В День Квенанта.

– А он что?

– Он отказался менять веру, естественно. Мы и не сомневались.

– Значит, его…?

– Пока нет. Он все еще под арестом. Его судили, все как полагается. Там любят выставлять законность напоказ, чтобы прикрыть тот факт, что все они – нетерпимые фанатики. Но вердикт бывает только один – виновен. Потом всех осужденных вешают на их ежегодном фестивале. Они любят отмечать это с размахом. Это происходит на День Квенанта. А поскольку он бывает раз в год, от приговора до казни может пройти как один день, так и целых двенадцать делений.

– И что вы сделали потом?

– Все, что было в наших силах. Только все зря. Квенанты не признают ничьих законов, кроме собственных. Они не подчиняются никаким верховным властям, кроме своего спасителя и искупителя, то есть самого Квенанта. Поэтому несмотря на то, что у нас есть запрет на приведение приговора в исполнение, полученный по межостровному закону, для них это пустой звук.

– Вы ходили по судам?

– Мы обращались в международный суд, и он решил дело в нашу пользу. Ну и что? Какой толк от решений, если их не исполнять? А у межостровных властей нет на это ресурсов. Они патрулируют миллионы километров неба, десятки тысяч островов. Каких только проблем у них нет – пиратство, контрабанда. Им плевать на жизнь отдельно взятого охотника за облаками. У них есть дела поважнее. Мы несущественны, мы просто песчинки. И политикам все равно. Спасение охотника за облаками от виселицы не прибавит голосов на выборах.

Я не спросил ее о других событиях того дня, а сама она не стала рассказывать. Однако теперь, когда она обрисовала ситуацию, я и так запросто мог догадаться об остальном.

Мы сидели на палубе. Ветер играл ее волосами. Ее зеленые глаза были темны и задумчивы. После долгого молчания она снова посмотрела на меня.

– Так что теперь мы обязаны туда вернуться, – сказала она. – Времени осталось совсем мало.

– Времени?

– До Дня Квенанта. Когда его повесят. Если мы не успеем его вызволить.

Я уже плохо понимал, во что ввязался.

– А если не получится? Или вы не успеете?

– Тогда, если будет возможность, мы найдем человека, виновного в том, что его арестовали.

– И что тогда?

– Мы убьем его, – просто ответила она. – Как иначе? Если отца будет не вернуть, мы отомстим.

– Но так же нельзя, – сказал я. – Нельзя просто убить его.

Она посмотрела на меня с недоумением.

– Почему нет? Это будет правильно.

– Нет, совсем не правильно, – не соглашался я. – Все эти… око за око…

Она все еще выглядела озадаченной.

– О чем ты? Какое еще око?

– Око за око – и весь мир ослепнет.

– Что это значит?

– Что мстить не стоит.

– И что, я должна позволить кому-то выколоть мне глаз и ничего не сделать в ответ? Это ты хочешь сказать? Просто не обращать внимания? Подставить вторую щеку, или как? Чтобы и по второй ударили? А потом снова по первой? Сколько ударов и оскорблений нужно снести, прежде чем дать отпор, а, Кристьен? Что, если бы его месте был твой отец?

– Допустим, но если у вас получится спасти твоего отца, что тогда? Тогда вы не будете мстить?

– Может, и нет. Поживем – увидим. Удача может и не оказаться на нашей стороне.

– Нужно искать справедливости законным путем.

– Но ведь все произошло по закону. По их закону. По закону квенантов. Чем ты слушал? Это был закон их острова. Кто угодно может сочинять законы и называть законом беспредел. Так что это – наш закон. Мы устали от вашего закона, Кристьен. Он бессилен. Он не нужен. Единственный настоящий закон – это тот, который ты можешь исполнить сам. Полиция не станет рисковать своими шкурами ради спасения моего отца. Они оставят его там им на растерзание. И ты хочешь сказать мне, что если кто-то взял бы в плен или убил твоего отца, ты бы не отомстил?

– Я этого не говорил. Я не говорил, что я бы ничего не предпринял. Но твой отец пока жив. Я просто…

– Что? Ты бы просто написал красивую, грамотно сформулированную жалобу, да? – перебила она с едким сарказмом. – Так бы ты поступил? Так вы решаете все проблемы в вашем чистеньком вежливом мирке? Просто напиши: «Уважаемый сэр… Хотел бы выразить свое глубочайшее несогласие с законами, по которым можно вешать собак и убивать людей, которые пытаются их спасти. Прошу великодушно, постарайтесь такого больше не допускать. Заранее спасибо…» Так бы ты восстанавливал справедливость?

Я молчал. Сейчас не стоило ничего говорить, ведь что бы я ни сказал, становилось только хуже. Если ее еще чуть-чуть распалить, жди колоссального взрыва.

Наконец я придумал нейтральную и не взрывоопасную тему – вопрос, который не должен ее разозлить.

– А кем вам приходится Каниш? – спросил я.

– Он мой дядя, – ответила Дженин. – Папин брат. Он поможет нам спасать папу – или сделать то, что должно быть сделано, – добавила она и умолкла.

– А я?

– Ты?

– Да, я. Что буду делать я? Зачем я здесь, Дженин?

– Ты хотел поехать с нами. Ты сам напросился, – ответила она с обезоруживающей простотой. – Тебе было интересно, какова она, жизнь охотника за облаками, и теперь ты это узнаешь.

– Дженин… Почему ты согласилась взять меня с собой?

– Так и быть. Мы надеемся на твою помощь. В спасении… и том, что нам, возможно, придется делать.

– А что, если я не захочу помогать и мстить? Что, если я не захочу иметь к этому отношения?

– Нам просто нужно, чтобы ты остался и присмотрел за кораблем. И все. Тебе не надо будет сходить на сушу.

– Тебе не кажется, что все это стоило бы рассказать мне заранее и заранее спросить моего согласия? – спросил я. – И объяснить, во что именно я ввязываюсь? А не откладывать разговор до тех пор, когда будет уже слишком поздно, и я не смогу никуда деться? А если я хочу отказаться и вернуться домой?

– Как хочешь, Кристьен, – сказала она. – Если ты боишься…

– Я не боюсь, просто… – Хотя к чему было врать? И я поправился – Да, Дженин, я боюсь, что в этом такого? Разве ты сама не боишься? Зачем притворяться, что мне не страшно, когда да, страшно? Страха не нужно стыдиться. Я живой человек, и это нормальная человеческая эмоция. Мы ничего не можем с этим поделать. Так что да, я боюсь, и это чистая правда. Я не гордый, и не дурак, и могу это признать. Тебе самой разве не страшно?