Охотники за удачей

— Я подвозил жену Сидоровского. Того самого. Капитана угро.

Иванченко даже про больную голову забыл, буквально подскочив на месте.

— В каком смысле?! — он смотрел на Врублевского как на живое воплощение белой горячки. Наверное, именно так смотрят на вылезающих из пустой бутылки чертей.

— В самом что ни на есть прямом, — подтвердил Врублевский, — Та девчонка, которую притащил Кочкин, оказалась женой Сидоровского. Понимаешь, чем это могло обернуться?

— Убью! — прошипел Иванченко, медленно наливаясь краской ярости. — В порошок сотру… О-у!.. Голова моя, голова!.. Как же мы ее не узнали? Ведь я сам, лично, один раз ее видел…

— Таких людей забывать нельзя, — кивнул Врублевский. — Но, кажется, все не так уж и плохо. Я отвез ее домой, и мне показалось… Показалось, что есть надежда, что все не так уж плохо. Но учти, Макс, что подобное везение не бывает бесконечным. Отдыхать надо с умом, а не с куражом, иначе можно нарваться на неприятности.

— Не учите меня жить, лучше помогите материально, — пробормотал Иванченко, усиленно массажируя себе виски. — У тебя, случайно, нет с собой запасной головы? Я бы с удовольствием поменял ее на свою, никчемную. Значит, дело улажено? Она не скажет мужу?

Врублевский пожал плечами:

— Не знаю. Ручаться не могу. Но мне кажется…

— О, нет! — воскликнул Иванченко, вглядываясь в окно бара. — Ну за что мне все это?! Почему именно сегодня, когда я просто умираю?..

Проследив направление его взгляда, Врублевский заметил двух мужчин, явно направляющихся к дверям бара. Впереди шел очень высокой человек, почти великан, с жестким ежиком черных волос на совершенно круглой голове. Мясистый, чуть свернутый на сторону нос, густые, сросшиеся над переносицей брови и сильно выступающая вперед нижняя челюсть придавали его лицу такое сложно передаваемое словами выражение, что даже мужественный человек, встретившись с ним темной ночью в темном подъезде, не удержался бы от испуганного возгласа. Наверное, именно так выглядел знаменитый Франкенштейн: широкий, пудовые плечи заметно выступали вперед, отчего казалось, что руки великана болтаются впереди туловища. А вот ноги, пожалуй, были коротковаты для такого могучего торса и, видимо поэтому, изрядно погнулись, словно придавленные непомерной тяжестью. Все эти отдельные несуразности, связанные воедино, представляли собой картину комичную и устрашающую одновременно. Любой дарвинист обрадовался бы невероятно, увидев этот экземпляр, ибо это было как раз то отсутствующее звено при переходе обезьяны в человека, которое природа не позаботилась сохранить для изучения учеными мужами.

Следом за своим гориллообразным спутником торопливо семенил толстенький смешной человечек, состоящий из одних окружностей: круг — голова, круг — щеки, круг блестящей от испарины лысины, круг туловища с изрядным шаром-животом. Зато в отличие от своего облаченного в недорогой темно-синий спортивный костюм спутника, шарообразный человек был с ног до головы увешан золотыми украшениями, как новогодняя елка — игрушками. Толстая золотая цепь выглядывала из отворота малинового пиджака, на запястье хвастливо красовались массивные золотые часы, на пальце сверкали перстни и даже из нагрудного кармана торчала явно золотая авторучка.

— Этот колобок — Наташкин муж, — кивнул на них Иванченко. — Я его называю «бизнесмен моей любовницы». Точнее — спекулянт. Ничего не производит, только перепродает втридорога. А этот гоблин — самый опасный боец в группировке Шерстнева. Не смотри, что он такой неуклюжий, на самом деле порхает, как бабочка. Тупой, как буйвол, но все, что касается карате, дзюдо и бокса — его стихия. У тебя оружие при себе?

Врублевский откинул полу куртки, демонстрируя рукояти пистолетов, и Иванченко удовлетворенно кивнул:

— Хорошо. Судя по тому, что они вдвоем, смертоубийства не предвидится, как-то иначе «разборки» хотят навести, но «ствол» под рукой не помешает. Явно не на блины торопятся, что-то хотят. И кажется, я знаю — что.

Едва переступив порог бара, шарообразный схватил своего спутника за рукав и, тыкая в сторону Иванченко коротеньким толстым пальцем, заверещал:

— Вот он! Это он, он!

Верзила кивнул, с заметной брезгливостью высвобождая свою руку из цепких пальцев коммерсанта, и не спеша направился к столику Иванченко.

— Разговор есть, — густым басом сообщил он, — Человек обиделся, пришел к нам. «Папа» просил разобраться.

— Садись, — кивнул на единственный свободный стул Иванченко.

Верзила осторожно, словно боясь смять своей тяжестью, опустился на него, положил руки на стол и, сцепив их в «замок», замолчал, глубокомысленно созерцая эту комбинацию. Оставшийся стоять за его спиной толстяк нетерпеливо топтался на месте, время от времени бросая на Иванченко яростные и вместе с тем боязливые взгляды. Наверное, именно так гневается на кошку мышь.

— Такое значит дело, — сказал наконец верзила, закончив осмотр своих кулаков, — Сложное. Но разобраться надо. Так вот. Пришел к нам человек и говорит, что ты спишь с его женой. Требует… требует этих… этой…

— Компенсации за моральный ущерб, — подсказал толстяк, видя, что его заступник забыл столь сложное слово. — Или, как это у вас говорят: денег должен.

Все еще морщась от сильной головной боли, Иванченко покосился на толстяка с таким отвращением, словно тот был источником омерзительного запаха, и констатировал:

— Ну, ты и дерьмо… А от тебя, Гриша, я не ожидал такой туфтовой предьявы, — повернулся он к верзиле, — С каких это пор ты за интимную жизнь «барыги» вписываться начал? За его «бабки» — это я понимаю, но за него самого…

— Я же сказал: дело такое… сложное, — пожал плечами верзила. — Мне-то без разницы. Шерстнев сказал — разберись за Абрамова, значит я должен разобраться. Как — без разницы. Но должен. Вот и разбираюсь. Человек тебе предъяву делает. Что отвечать будешь?

— Мне?! — оскалился Иванченко. — Мне — вот это?! Вот «это» мне предъявляет?! Вот этот кусок…

— Мне все равно, как разберетесь, — повторил Гриша, — но разобраться нужно.

— А-а, кажется, понимаю… Только подставил тебя твой Шерстнев, — сказал Иванченко, — Дал тебе лажу, в которой только замараться можно. И ты это тоже понимаешь. Но я понимать не хочу. Чтобы такое дерьмо, как этот «барыга», мне предъяву…

— Подожди, — остановил его Врублевский, — Подожди секунду, Макс. Людей тоже понять нужно. К ним обратились за помощью, и они должны отреагировать. Тебе же объясняют: как — не важно.

Верзила одобрительно кивнул, а Абрамов засопел громко и недовольно.

— И я думаю, что толстяк прав, — продолжал Врублевский, — и ты действительно должен ему денег.

— Что?! — вновь вскинулся Иванченко. И даже верзила с удивлением посмотрел на Врублевского — видимо, он никак не ожидал такого исхода разговора. Володя незаметно наступил под столом на ногу Иванченко-, призывая к молчанию, и вынул из кармана бумажник, в котором хранил все полученные за последние дни деньги.

— Я знаю, что денег у тебя с собой нет, так я тебе одолжу, — пояснил он ошеломленному Максу. — Сколько ты хочешь за обиду, рогоносец?