Охра
Шрифт:
– Танцуй, – приказал Ворон, не оборачиваясь.
– Я не умею, – растерянно прошептал летчик. Ему казалось, что все вокруг – страшный кошмар. Он уже был согласен и на Мэри, и на простую тихую семейную жизнь, но он категорически не был согласен на подневольный полет в сторону смерти и уж тем более на вальсирование под аккомпанемент ворона. Летчик и музыки-то такой никогда не слышал, ибо не любил консерватории.
– Танцуй, – глухо повторил ворон. Он резко заиграл Стравинского.
Стравинский Грише понравился больше. Летчик развел руками, как ива в шторм, и
– А курицам-то нравится! А?! Хорошо?!
Охра отвернулась. "Курицы" побросали гнезда и птенцов и пошли за летчиком следом. Тут уже разозлился Павлин – он почувствовал конкурента в борьбе за внимание. Павлин выбежал на середину плато и стал грудью накидываться на летчика, меряясь силами. Летчик решил все в шутку обернуть – и запрыгал, уперев руки в боки и размахивая локтями. Птицы были в полном восторге от лицедейства. Только Ворон и Охра не поддерживали восторг остальных. Ворон надеялся было, что летчик из гордости ему откажет в танце и можно будет начать бой. Охра же была зла, что светоч новых знаний, на которого она возлагала романтические надежды, оказался шутом гороховым.
– Хватит, – резко крикнула Охра, – Прекратите! Остановите музыку!
Но птицы не замечали её. Охра подбежала к летчику и вскинула его руки.
– Вы что, не видите? Он – человек!
Ворон послушно хлопнул крышкой фортепиано. Его самого не устраивал балаган.
– Да какая разница, – разочарованно всхлипнул Павлин и бисерной походкой вернулся на трон, – Что мы, в Средневековье, чтобы его скидывать?
Павлину Гришка понравился. Чем – неизвестно, но в глазах Павлина заблистел довольный огонек. Он присвистнул и распушил хвост. Ему принесли виноград на подносе, сбрызнутый родниковой водой.
– Голодный?, – кивнул Павлин летчику. Тот еле двинул подбородком. Тогда Павлин оторвал виноградину и протянул человеку. Летчик покорно схватил ртом ягоду из цепких когтей. Публика гоготала.
– Эка невидаль!, – закричала голубиха, – Наш павлин кормит человека с рук, прямо как они с нами в парке делают! Нет, ну вы посмотрите на это.
Гуси, утки, лебеди, синицы и воробьицы, цапли, пеликаны, журавли, вороны и даже старый одинокий филин, все, как один, раздували жерла своих горл. Летчик сделал сальто назад и раскланялся. Он спасал себе жизнь.
– Ну-с. С чем пожаловал?, – довольный павлин обратился к летчику.
– А какая нам с того разница?, – Ворон подошел к летчику и смерил того взглядом, – С чем пожаловал, с тем и уходит пусть.
– Дай ему сказать, – тут за летчика вступилась Охра, – Говори, человек.
– О светлоликий Павлин,
умоляю, дай мне крылья!, – Гришка в сотый раз поклонился трону. Опять гогот взорвал птичий мир. Такая умора!– Крылья тебе что, как заплатки, на любую дырку можно пришить? Откуда мы их возьмем!, – Павлин развел крылами.
– Мне некуда идти. Я ослеплен твоей красотой, Павлин, и всех птиц, живущих в райском мире. Я мечтаю быть похожим на вас. Тошно мне, тошно в мире людей. Не хочу назад.
– Беда, беда. Еще один не такой, как все, – закатил Ворон глаза. Павлин пискнул и продолжил есть виноград, не глядя на летчика. А Охра, сердобольная Охра, понуро сидела в углу, не смотря по сторонам.
– Нет у меня крыльев. Уходи, – Павлин кинул в летчика виноградной веткой, – Брысь.
– Прошу вас, – летчик припал на колено.
– Нет, – взвизгнул Павлин.
– Умоляю!, – летчик упал на второе колено.
– ВОН!, – заорал Павлин и в страхе покосился на Ворона. Павлин не любил, когда на него давят. Тогда летчик в отчаянии заломил руки, встал и побежал навстречу Охре. Та не подняла лица, но Гришка подхватил её легкое тело на руки и закружил в танце.
– Как же я могу бросить тебя, любимая жена!
Птицы замерли. Ворон еле слышно шевельнулся, перья его заскрипели в отчаянии.
– Как… Жена?, – дружно вскричали попугайчики-анархисты.
– Какжена! Какжена!, – подхватили чайки и кружили, кружили вслед за Охрой и Гришей, слагая поминальную песню.
– Вот-те на, – Павлин аж с трона скатился от неожиданности. Человек и птица – по доброй воле? Разве такое бывает, чтобы птица с земли подобрала ходячего? Что с этим делать, павлин не знал.
– Зачем ты лжешь?, – жарко шептала Охра, беспомощно трепеща в тюрьме человеческих рук, – Ну зачем? Хоть бы спросил у меня, голубок, ты же не знаешь наших законов, не знаешь, на что идешь, желая жить со мной. Ну зачем, зачем ты солгал…
– Я спрашивал. Ты что, не помнишь ничего?, – ответил летчик, и его холодный расчет, его лживые слова испугали Охру так, что аж сердце схватило. Она была обречена.
– Где кольцо?, – грозно спросил Ворон.
– Кольцо, кольцо!, – отозвался птичий хор.
Летчик порылся в кармане и достал проволочку от хлебного пакета. Он встал на одно колено перед Охрой и обмотал проволочку вокруг её тонкой лапки. Охра вздохнула и смотрела на летчика, как на дикую, неистовую тварь. Но молчала.
– Да не кольцуем мы друг друга, человек, – в сердцах бросил Ворон. Он прекрасно понимал, что ничего уже здесь не поделаешь. Даже если летчик и соврал о браке, в мире райских птиц достаточно было одного слова, чтобы союз двух живых существ считался законным. И Охра, молчащая Охра, копала себе могилу бездействием, стояла бледножертвенно, будто уже умерла. От него пахло куриными котлетами, он был высок и неуклюж, с носом, а не клювом, что не предвещало ничего хорошего, но она выбрала его, упав на крышу, ослепленная солнцем. И она поверила в то, что человек может измениться, потому что не было иного выхода, кроме как поверить. По крайней мере, о другом Охра не знала.
Конец ознакомительного фрагмента.