Охранитель
Шрифт:
Шевалье де Партене, барон де Фременкур, даже сейчас, будучи пораженным безусловно смертельным недугом, выглядел человеком… Как бы это сказать? Здоровым человеком он выглядел. Рауль мысленно извинился перед самим собой и уважаемой медицинской наукой за столь абсурдную формулировку, но подобрать более подходящей не сумел.
Кости не искривлены, грудная клетка развита на зависть, избежал оспы.
Два шрама — один на животе справа, еще один на плече, — раны зарубцевались аккуратно. Судя по белым точечкам на коже, были зашиты, что способен сделать только образованный лекарь.
Ох ты ж беда, второй бубон набухает — на бедре, ближе к паху. Еще не такой красный, как возле груди, но…
Жан де Партене умрет. В ночь или завтра утром.
Стало ясно, что подразумевала ореада говоря о «запахе смерти», которую барон де Фременкур несет в себе.
— Опять начинается, — появился озноб, на лице проступили капли пота. — Горячка. Знаете мэтр, я использовал когда–то… До приезда во Францию… Использовал одно снадобье. Арабское. Теоретически, я не должен был заболеть чумой, но природу не перехитришь, другой souche de Yersinia pestis , Stammen…
— Простите? Это на немецком? Или германизированная лытынь?
— Неважно… Плохо соображаю, лезет на язык всякое. Долго объяснять. Потеряю сознание — конец. Всё равно иммунитет есть, должно помочь…
— Что? — Рауль окончательно утерял нить разговора.
— Слушайте, слушайте, не перебивайте. Где мой конь?
— В конюшне госпожи Верене.
— Пусть принесут седельные сумы… Точнее одну, с двумя замками–застежками в виде голов единорога. Потом объясню.
Мэтр беспомощно взглянул на ореаду. Та кивнула и быстрым шагом направилась к выходу во двор дома.
— Разговаривайте со мной, не дайте уйти в беспамятство…
— Хорошо. Вы рассказывали о чуме.
— Да, верно… Бубонная форма. Протекает гораздо мягче легочной, можно вылечить. Вскрывали когда–нибудь гнойники? Abscessus?
— Случалось. Удачно.
— Замечательно. Всё то же самое: разрез по бубону, осторожно выдавливаете гной наружу, иссекаете ланцетом загнившую плоть. В доме есть spiritus vini? В Италии умеют делать спирт лет двести как, называют дистиллят «aqua vitae».
— Точно нету, — покачал головой Рауль, знакомый по Нарбонне с ломбардскими продуктами перегонки хлебного вина, исключительно крепким алкоголем. — Зачем?
— Крепкий уксус? Эссенция? Чувствую запах.
— Уксуса много, едва не половина бочки.
— Еще лучше… Я буду руководить, вы — делать. Поняли?
— Что именно делать?
— Сначала выгоните женщин. Когда вскроется бубон, тут будет столько чумных палочек, что хватит на всё королевство. Потом обеззаразим.
— Палочек? — мэтру показалось, что Жан де Партене бредит. — Вы о чем?
— Я останусь, — неожиданно твердо сказала Жанин Фаст, доселе не проронившая ни слова. — Должна. Это наше бремя, людское…
— Да о чем вообще ты говоришь, дура! — взъярился Рауль. — Это ЧУМА!! Какое, к чертовой матери, бремя?
Жанин испуганно отпрянула. Никакая она не королева Селена. Забитая деревенская девка.
— Оставьте девушку, мэтр, — пробормотал барон де Фременкур. — Скорее всего она не успела заразиться. Именно
Жанин заставила меня очнуться — ее голос я слышал из темноты. Какое–то психическое воздействие, у вас во Франции еще умеют…— У нас? — обернулся Рауль, насторожившись. — А «у вас» — это где?
— Очень далеко. Выживу — расскажу. Может быть.
Явилась вдова Верене, сопровождаемая Одоном — слуга тащил три объемистые сумы, снятые с чубарого. Осторожно положил на пол в уголке. Повинуясь жесту хозяйки убрался вон.
— Раскройте сумку с единорогами, там на дне… Железная коробочка, — у барона появилась одышка, начал глотать слова. Пот лил в три ручья. — Попить дайте.
Жанин подхватила со стойки ковш с отваром липового цвета и медом, поднесла к губам его милости. Барон выпил сколько смог.
Странненькая у шевалье де Партене поклажа. Замочки на суме опять же швейцарские, из Тургау — чтобы отпереть пришлось найти в кармашке пояса замысловатый ключик.
Поверх лежит замотанная в промасленную телячью кожу кольчуга — очень легкая, из неизвестного Раулю светлого металла. По виду смахивает на серебро, только стократ прочнее. Кольца не запаяны и не проклепаны, а кажутся цельнолитыми — потрясающе! Как, спрашивается, их соединяли?
На более крупных звеньях составлявших воротник кольчуги едва различимая гравировка латинскими буквами: «ThyssenKrupp AG». Что обозначает — неизвестно. Имя мастера или знак цеха?
Несколько непонятных приспособлений, одно похоже на соединенные гибкой рамкой коротенькие и толстые трубки с отливающими сине–зеленым цветом полированными стеклами внутри. Рауль поднес трубки к глазам, с изумлением увидев в стеклышках мадам Верене, только очень–очень маленькую, размером с муху. Отложил.
Вот она, железная шкатулка! Мессир Жан, прислеживающий за действиями мэтра указал отбросить задвижки под крышечкой и отпереть.
Новые чудеса. Внутри лежали упакованные в прозрачную пленку, наподобие бычьего пузыря, инструменты. Вот вроде бы ланцет — самый привычный, только ручка стальная, а не деревянная.
Миниатюрные клещи. Щипчики. Ножницы. В прозрачных конвертах с синей, зеленой и красной полосами цилиндрические предметы с поршнем и иглами.
Что это такое?
— Теперь слушайте меня очень внимательно, Рауль Ознар, — через силу проговорил барон. — Возьмите пакет с красной линией и надписью по–латыни «Streptomycin». Сорвите пленку… Да, именно так. Подайте мне, я покажу как надо делать.
Барон де Фременкур сорвал с прикрепленной к цилиндру иглы колпачок, отбросил в сторону. Вонзил острие себе в бок, в косую мышцу живота, надавил на поршень.
— Это должно помочь… Сделайте то же самое себе, мадемуазель Жанин и мадам Верене.
— Мне не надо, — сказала ореада. — Одону сделайте, он человек.
— Что это такое? — отозвался Рауль.
— Снадобье… Арабское, как я говорил. Должно хватить на всех… Давайте, не робейте! Можно в бедро, можно в плечо… Видели как я показал?
— Видел. Но… Девица Фаст не посмеет обнажать тело при мужчинах! Нельзя. Это богопротивно.
— Шевелитесь же, балбес! Иначе умрут все!
* * *