Оказалось, это не мой выбор
Шрифт:
— У-у, я не маленькая, — казалось она пропустила все сквозь уши, но это было не так.
— Конечно, маленькие дети не ходят в темном лесу.
— Не такой он уж и тёмный…
Может так и не сказать, но сейчас, когда страх ушел подальше, девочке казалось вместе с ним ушли и тени, которые таились в деревьях.
— Ты права, этот лес зелёный, и он очень мне нравиться.
— Поэтому ты сюда каждую ночь приходишь? Чтобы посмотреть на звёзды в любимый лес?
— В некотором роде…
И продолжились рассказы до самой ночи, пока веки маленькой девочки не потяжелели. Те словно
Девочка уснула на руках у фигуры. И тогда, он поднялся и зашагал в пустоту. Меж деревьев он и сам был похож на иссохший ствол дерева. Деревня спала, и звуков там не было вовсе. Даже стража, и та на очередной вахте решила вздремнуть. Он отнес девочку в кроватку, укрыл её и поглаживая волосы сказал мягким тоном:
— Я хочу… — притих тот голос, притихло всё. Не стало звуков, они просто исчезли. В этой мертвой тишине, фигура медленно коснулась щеки девочки, после чего ласково провела ладонью. — мне нужно, чтобы тебе снились только кошмары.
А на этом её часть сказки закончилась.
— А?
Что? Надя, ты там ничего не перепутала? Может запомнила странно?
— Что такое? — недовольно уставившись на меня она видимо ждала моих оправданий. Да только не на того напала, самочка, я тут вообще-то все слушал и как-то не вяжутся что-то верёвки.
В голове, последнее предложение было сказано с такой насыщенностью, что даже как-то неловко стало.
— Ну, ты случайно не ошиблась?
— И где же?
— На моменте с кошмаром? Он же должен был пожелать ей сладких снов.
— Почему?
— Предпосылки, и его поведение? Он же играет по ночам на флейте, вроде как по описанию даже годно, он ничего той девочке не делал, и вот тут ни с того, ни с сего начал желать ей кошмары.
— Думаешь это нелогично? Неправильно?
— Да.
— А ведь сейчас ты прав. Но, он мрачная фигура, которая непонятно что делает один ночью в лесу.
— Так, ты ведь говорила, что он там на звёзды смотрит, на флейте играет…
Я уже видел этот взгляд. Глаза, которые так и говорят: «Ты дебил». Любимый прием учителя, который заставляет ученика бояться сказать что-то лишнее. Мне показалось, что, если я издам сейчас шорох, на меня тут же накричат.
— Ты дебил.
А нет, видимо, эта ловушка была более прямолинейна.
— Ты ему веришь? Все что ты о нем знаешь, это то, что-то несколько часов занимается своим хобби. А вдруг он после идет и детей убивает? Насилует их голыми руками, а потом тащит трупы в лес, где и закапывает.
— Это же детская сказка.
— Не понимаю.
В смысле? Ты чё, ахуела? Ану, быстро все пойми, прими и хватит пожалуйста со мной говорить. Как же сложно её понять.
— Это значит, что история рассчитана на детей.
— И?
— Она не может быть такой.
— Какой?
— Злой и плохой, с героями, которые желают друг другу смерти или ужасов, вот какой она не может быть, — на последних словах, я поднялся.
— Хорошо, по твоему мнению, сказки должны быть какими?
Все это время, я лежал на нескольких стульях, около столика.
Первый этаж, рядом с полками книг.— Добрыми, весёлыми и увлекательными, они должны нести в себе хорошую мораль.
— Ты, бестолочь, мораль, история и само понятия «добра» у всех разное. Мне знакомы ситуации, когда людям приходилось оказываться от морали ради высшего блага. Думаешь им не было неприятно? Может мерзко? Те люди могли бы предостеречь своих детей, путем рассказов и сказок, о том, что так делать нельзя и очень плохо, но не делали так. А знаешь почему? Ответ очень прост.
Вера подсунулась ближе. Она положила долгую и проворную, как змея, руку мне на плечо.
— Твое лицо сейчас, капец, какое смешное, не дуйся, я просто сказала правду, на неё же не обижаются?
Ещё как.
Встав из-за стола, Надя начала разминаться. Потянула руки, ноги, зевнула и уже собиралась уйти.
— Я все равно считаю, что я прав, — обернувшись, она вновь впилась своими глазами в мои. — правильные мысли, правильные идеи, которые вкладывают в сказки, должны воспитать тех, людей, которые поймут их и примут с улыбкой. А тем людям можно было бы раскрыть глаза на то, что они делают, показать им что так неправильно.
— Даже если так… Что ты сделаешь если это их единственный вариант? Ну «раскроешь» ты им глаза, а дальше то что? Они должны будут продолжать это делать, только уже со слезами на глазах. Не думаешь, что такое правильное перевоспитание вредно для них? Откуда эта твоя уверенность в том, что правильно, а что нет?
— Я в это верю.
— То есть, в тебе горит огонёк надежды? — она по странному выгнула бровь, ожидая ответа.
— Да.
Приблизившись, Надя, прошмыгнула рядом со мной. Так быстро, что я даже не понял, когда это случилось. Всего за секунду, она оказалась сзади, приложив свои прохладные руки к моей шее.
— Твоя награда, — раздался щелчок, и в её руках оказался ошейник. Тот самый который был на мне. Вальяжно мотыля им вверх и вниз, она хитро улыбнулась. — ты её заслужил.
Я прикоснулся к шее, провел по ней рукой и опасливо покосившись на Надю, спросил:
— Что это было?
— Награда.
— За что?
— За надежду.
Бред какой-то. Когда это они ввели систему оценок и наград? Я выполнил скрытые условия и получил свободу? Добби, блять, свободен!
— А, почему именно ошейник? Я думал его не снимут, пока я не уйду.
— Все просто, ты же хотел, чтобы мы его сняли, вот и сделали это, исполнили твое желание, — крутанувшись на месте, она пошла наружу. — в общем, приходи в шесть вечера, будет ужин, на этот раз обычный, я решила, все же пожалеть тебя.
Выскочив наружу, она скрылась моментально.
— А когда это я свои желания озвучивал?
Это ведь было лишь мысленно и то, ненароком подумано. Неужели они все же умеют читать мысли?!
«Прости меня Мавка, Надя, Люба и та третья, имя которой я забыл, я не специально, при виде вас, мое воображение само собой активизируется, и я не могу себя удержать, понимаете? Я подросток, которому надо о таком думать, ведь как не посмотри, а если бы я о таком не думал, то давно бы сменил свою ориентацию. Это все гормоны! Да они!»