Океан для троих
Шрифт:
Хотя вроде бы по должности первому помощнику таких обязанностей не вменялось. Скорее всего, тот не хотел допускать сюда других, не полагаясь на их благоразумие.
– Сегодня мы были как святые мученики. Привели борт в шхеры и слушались прекрасную командора аки овцы пастыря, – Морено попробовал вино, поморщился – вкус был резковат, да и сладость казалась чрезмерной.
– Да, потому что все, что могли, вы испортили ночью. Мы испортили, – поправилась Дороти.
Потому что как ни выкручивай, она виновата в той же мере, как и команда, подпалившая фитили.
– Ты знаешь, – серьезно и с нажимом произнес Морено, – знаешь,
– “Свобода” быстроходна. “Дева” была тяжелее, а на “его высочество” нагрузили тюки с кофе. Осадка, – устало объяснила Дороти, чисто по привычке используя корабельные клички, а не названия. – Так что догонять нас было некому.
– Первый помощник имеет право согласно уставу указывать командору на ошибки? – прищурившись, спросил Морено.
– Согласно уставу первый помощник имеет право на все, кроме того, чтобы пытаться обдурить своего капитана.
– Тогда смотри, – Морено склонился над столом и рассеянно выстроил из солонки, перечницы и колец для салфеток подобие военной диспозиции. – Ты знаешь свой борт, без трепежа, но не учла одно – мы “Свободу” не знаем. Я когда по своей “Каракатице” хожу – я пятками каждую доску чувствую: где что не так, где какой трос скрипит не так, как обычно, где фонарь криво повесили или линь не закрепили. А тут – все чужое. Не поверишь, с утра я час потратил на то, чтобы понять – какие из пушек порченые.
– По левому борту, вторая и четвертая.
– Вот, а ты только мимо прошла – уже поняла, где тухло. Чужой корабль как чужая жена – пока сообразишь, как на ней скакать, уже муж со службы вернется. А там, на линейных – все ученые, все знают. И я приказал перестраховаться: тем более такой подарок судьбы – порох для форта.
– Там были люди.
– Для тебя. Для нас они не люди, как мы для них. Впрочем, и для тебя тоже. Пираты, дно дна, – усмехнулся Морено. – Давно такого фарта не было, жаль только, что с удачей в прикупе ты идешь. Нас бы догнали и зажали с двух сторон. И “Свобода” при всех своих буферах с криворукой командой не срослась бы. Да, я так считаю и уверен в этом. Мы бы пошли на дно. Или обратно на виселицу. Так что хочешь кого-то наказывать – наказывай меня. Это было мое решение, а команда тут ни при чем. Им сказали – они сделали.
Дороти откинулась в кресле, немного подумала, послушала плеск волн о низкие скалы бухты, в которую зашла “Свобода”, и сказала:
– Ты страхуешься. Боишься Черной Ма. Боишься, что ошейник решит, будто вы нарушили слово.
Морено спорить не стал, облизал губы и залпом допил приторное вино.
– Верно, моя прекрасная. С уставом и порядком ты хорошо придумала – теперь не дернешься. Да оно нам и не надо – нам бы “Каракатицу” вернуть. Но причалы и фрегаты мы взорвали без твоего прямого приказа. И ты на нас злишься. И до сих пор в ярости, хоть и скрываешь. Черная Ма такие вещи чует – сутки-двое, и она ответит на твою злость. А я не хочу, чтоб мои люди пострадали.
– Что ты предлагаешь? – до Дороти дошло, что Черный Пес сейчас серьезен, насколько вообще может быть серьезен пират. – Из пепла корабли обратно не вернуть. Это были королевские корабли, и моя клятва как офицера…
– С этим как раз не сложно: перед тем как уйти в рейд, мы заглянем на архипелаг за водой и провизией. Трюмы-то у нас пусты. А уж там по самым грязным кабакам в двадцать ртов запустим сплетню о том, что взяли тебя в плен. Как заложницу.
На нашу совесть сожженные корабли грузом не лягут – по нам и без того веревка плачет. Так что пусть для всех командор Дороти Вильямс будет пленницей Черного Пса. У сплетен быстрые ноги – за пять дней вся округа будет знать про это. Так что после того, как твой драгоценный полковник Филлипс спляшет танец на мачте, репутация твоя будет чиста как храмовые простыни.– Предположим, – Дороти осознала всю щедрость предложения и прищурилась. – А ошейник?
– Можно успокоить твою злость. Унять, накормить. Злишься-то ты на меня, верно?
Дороти кивнула, но молча, хотя уже понимала, к чему ведет Морено. Внутренний голос, переполненный мстительной желчью, очень хотел, чтобы Морено сказал все сам. Поэтому она просто вопросительно приподняла брови, предлагая продолжать.
Тут самообладание Морено дало трещину, и он оскалился – еще бы, такие танцы на собственной гордости не всякий выдержит, тем более вспыльчивый южанин.
– Ну значит, и наказывать будешь меня. Чужая боль свою злость хорошо лечит. Отведешь душу, может, и Черная Ма передумает, остынет.
Дороти продолжила молчать, точно размышляя. Хотя внутри уже решила и была согласна – ей тоже не хотелось хоронить кого-то из команды. Обратно из пепла кораблей не соберешь, верно. Но виновник должен быть наказан. Где-то под рубашкой стало внезапно жарко. И Дороти осознала, что, скорее всего, какой-то ее части – той, которая куда ближе к демоническим соблазнам – нравится мысль наказать Морено. И к справедливости и возмездию это “нравится” никак не относится.
Дороти поспешила запить сухость во рту вином. И снова промолчала. Настоящее наказание начинается не с удара, а с ожидания. Это она по себе знала.
До Морено дошло, что ему придется самому предлагать варианты, и кажется, это взбесило его больше всего остального. Взбесило и смутило одновременно. Он встал, нервно прошелся по каюте из угла в угол, зацепил ногой ковер, с трудом удержал равновесие, тихо выругался и наконец остановился у открытого иллюминатора, сцепил руки за спиной и спросил, не оборачиваясь:
– Как тебе больше понравится, командор? Можно при всех, на палубе. Можно тут. Кнут есть у Саммерса, он одолжит.
– Можно, конечно, и на палубе, – точно задумавшись, повторила Дороти, тут же ярко представив себе, какими глазами будет смотреть на нее команда, если с головы их обожаемого капитана упадет хотя бы волос. Еще помолчала, но потом решила, что хватит: довести Морено до бешенства, конечно, хотелось, но сейчас это было некстати. – Но полагаю, мы обойдемся моей каютой и обществом друг друга. Закрой иллюминатор. Не думаю, что у нас получится что-то скрыть от команды, но дверь в каюту мне еще дорога – а твои парни выставят ее на раз, стоит им услышать…
Морено захлопнул окно, закрыл латунную задвижку, чуть заметно выдохнул и возразил:
– Не услышат, но…
– Тогда здесь и сейчас, – кивнула ему Дороти, при этом не делая даже попытки встать из кресла. Наоборот, налила себе еще вина. Потом небрежно указала Морено на рубашку и сказала: – Лучше снять. Для полноты ощущений.
Морено, словно не верил, что она согласится, замер на секунду, постоял, перекатываясь с носка на пятку, точно решал что-то внутри себя, но потом вроде как решил, прищурился, но уже не нервно, а словно что-то задумал, и кивнул. И начал снимать рубашку.