Океан и небо
Шрифт:
Погребают на дне городами. Там целый полк.
Океан их глотает не мешкая, как рубли.
Я – маяк и мне ноги хлещет ознобом лёд.
Я совсем одинок. Бей горечью по плечу,
Не ослабну ничуть. Век идёт, а суда вперед
Уплывают. Но я вё равно им свечу, кричу.
Я – маяк и в ночи мой голос сильнее бурь.
Но живу на границе неба. Там бездн приют.
Жгу и жду, только солнце болью горит во лбу,
Ведь твои корабли по-прежнему не плывут.
Февраль, 2017
Циклон
Надо
Ведь любой циклон – это не приговор. Синоптики тоже ошибаются.
Атмосферные слои
И вот рассыпаются последние атмосферные слои.
А дальше забудутся даже самые малейшие упоминания о них.
Забудутся даже самые малейшие упоминания о тебе.
Ты один из тех, кого, как будто, и не было внутри них. Никогда.
А они ещё миллионы лет будут, как приклеенные на земле,
с тобой или без тебя.
Ты улетишь… Звезды впереди.
Ничего не измениться снаружи или внутри в их структуре.
Зато ты будешь нуждаться в них всегда. Как не кляни.
И в самых мельчайших каплях
пытаясь поймать хоть чуточку себя,
ты всегда будешь находить намного больше ощущений, чувств и жизни.
Больше чем там, где невесомо и холодно.
Клавиши
Солнце путается в волосах,
и день
на радужке
приобретает немыслимый силуэт,
будто, город – уже не город,
а явный, точный
сон, воссозданный
вместо бетонных стен, тем
дыханием клавиш,
которые ты впускаешь;
и после, они живут в тебе,
а после, и ты
живешь
в них.
* * *
Когда города осядут на пальцах рук,
и сложатся, как цветы из бумажных стен;
время сгорев, растеряет всю важность сцен
прошлого, нам оставляя тепло губ.
* * *
Если мир остаётся в грамме
до спасения / одиночества,
до последней строки, как в точности,
надо мной, умирая день,
бы неистово жёг и все почести,
и все прочерки глав,и все горести;
только в этой никчёмной повести
не хватило на это
сил.
Всё
кругом остаётся в гамме,что берут у рассвета зимы,
чтоб мудры и неотразимы
мы слетали по новой вниз;
где над бездной отлажен
счетчик:
где и как нам поставить
прочерк,
где и сколько смолчать.
И точек
ровно столько,
мол, ты здесь был.
Ровно столько потом
живу.
Счастье живёт в тебе
Счастье живёт в тебе всегда,
и ты носишь его в кармане
пиджака,
платья, джемпера, джинс; и вспех, да,
по забывчивости,
и занятости суетливого чудака,
что пытается всё успеть
меж вселенских игр;
в которые вовлечен
каждый
из нас,
рискующий в раз, под призмой
устойчивых стереотипов
забыть об этом.
Но счастье хранится всегда
с тобой, неизменно лёгкое и родное,
как огромные невесомые облака, —
целая вселенная теплится между ребер;
маленькая оторванная фольга,
смятая, как комок,
только светится и несёт
тепло в себе,
и еще миллионы галактик,
и еще миллионы солнц,
и еще миллионы морей.
Маленькое солнце
Они стояли и молчали.
А ночь нежно таяла в лунном свете,
растворяя в себе все их мысли, действия и желания.
А звезды мерцали необычайно красиво,
не так как обычно, не так как всегда.
Казалось, в своей загадочности, они прячут что-то;
что-то крохотное и светлое,
больше похожее на улыбку маленького солнца.
А дотронься пальцем, и кажется, ты сам станешь им,
сам станешь солнцем,
звеня и раскачиваясь среди множества таких же.
И, кажется, даже потом на сломе тысячелетий
будут проскальзывать тихие отзвуки, раскачивающихся звезд,
больше похожих на улыбки маленьких солнц.
* * *
Чтобы проснуться – кружка зелёного чая; невзначай им
улыбнуться, расцвести – это даже проще,
чем глаза открыть;
и поверить, что мир – это нить, всего лишь, нить,
несуществующих связок ключей и дверей
между нами.
Мы веками друг друга теряли в глуби лабиринта
новых судеб и находили.
Мы все таки находили, что свет всем данный,
в наших венах течет изначально,
как пульс, как данность;
словно мы изначально вместе и все пределы
во вселенной пронизаны песнями душ. И вся высь
их бескрайняя, так безраздельна. Мы в том обороте,
в каждом новом, по веку.
Проснись, наконец!
Проснись!
Софит