Океан сказаний (сборник)

И тогда молвил подвижник, мудрейший из мудрецов, своим ученикам и царю Бхунандане, стоявшим в изумлении: «Вот обитель Бога, которого почитают во всех мирах, славящегося в Патале Хатакешвары. Почтим же его!» И тогда они, омывшиеся в подземной Ганге, принесли могучему Шамбху жертву цветами, растущими в Патале. Когда же после жертвоприношения отдохнули они, пошли дальше и достигли раскидистого дерева джамбу, с которого падали зрелые плоды. Увидев это дерево, предупредил подвижник своих спутников: «Нельзя вам есть плоды его, а если отведаете их, будет от этого худо». Но хоть и слышали все это, а один из его учеников, изголодавшийся, схватил плод, и съел его, и тотчас же обратился в безмолвный камень. При виде этого все испугались и не стали трогать плодов. Пройдя еще целый кос, оказались подвижник с учениками и Бхунандана перед стеной из золота, в которой была дверь, сделанная из наилучших драгоценностей, а по обеим сторонам ее увидели поставленных, чтобы никто не мог в нее войти, двух баранов, с телами из железа, готовых пронзить путников рогами, но ударил подвижник заговоренным жезлом по их головам, и исчезли они, словно от удара молнии. Когда же прошли через ту дверь подвижник с учениками и Бхунанданой, то увидели за ней множество чудесных, выстроенных из золота и драгоценных камней домов, а в дверях каждого из них могучих стражей, с железными палицами в руках, прикусивших от ярости клыками нижние губы. И тогда все пришедшие с подвижником уселись под одним деревом, а сам подвижник погрузился в глубокое йогическое размышление, отвращающее препятствия, и из-за этого все свирепые стражники скрылись за дверьми, и тотчас же вместо них появились красавицы, наряженные в дивные одежды и богатые украшения, и прислужницы — девы из дайтйев, приблизившись к каждому из пришедших, от имени своей госпожи пригласили войти. Тогда подвижник сказал всем спутникам: «Когда войдете, ни в чем не нарушайте воли своих возлюбленных» — и с несколькими из них вошел в самый лучший дворец. А там соединился он с девой из дайтйев, вкусил с ней высочайшее наслаждение. А каждый из его спутников вошел в отдельный из этих дивных дворцов и изведал дополна счастье любви с дочерьми дайтйев. И раджа Бхунандана тоже был увлечен девой, почтительно склонившейся перед ним, во дворец, выстроенный из наилучших драгоценных камней и окруженный стенами, выложенными драгоценными камнями. В этих стенах отражалась спутница Бхунанданы, и казалось ему, что окружен он целым сонмом служанок. А дворец тот был поставлен на основание из сапфиров, и чудилось, будто и не дворец это, а колесница, мчащаяся по небесной тверди к победе, или щедро украшенный самим Ачйутой дворец потомков Вришни, в котором по прихоти Бога любви веселились хмельные красавицы, с пьянящей нежностью тел которых не мог бы сравниться ни один цветок. Когда вступил в этот дворец Бхунандана, услышал он дивную музыку и увидел прелестную дочь асура, когда-то приснившуюся ему, излучавшую сияние, — словно из-за того, что нет в Патале ни солнца, ни небесного света, велел Праджапати заново создать драгоценные камни и все прочее с помощью ее красоты. Узрев ее несказанную прелесть, от радости заплакал раджа, и слезы словно смывали с его глаз осквернение, причиненное тем, что смотрел он на других женщин, а она, которую звали Кумудини, окруженная, будто зарослью белых лилий, множеством служанок, вившихся вокруг нее, словно пчелы вокруг цветка, тоже испытала необычайную радость, увидев царя. Поднялась она и, взяв его за руки и промолвив: «Измучила я, верно, тебя», с почтением усадила его. Дала она ему омыться, отдохнуть, надеть одежду и украшения и отвела в сад, чтобы угостить хмельным. А там уселась она с ним под деревом на берегу пруда, полного вина, смешанного с жиром трупов, висевших на деревьях, росших по берегам, и кровью, и подала ему чашу, полную этой жидкости, и предложила выпить. Но не взял Бхунандана это отвратительное месиво. «Не будет тебе счастья, если не выпьешь ты этого!» — настаивала красавица. Он же возражал: «Будь что будет, а пить эту гадость не стану!» И тогда швырнула она чашу ему в голову и ушла, а служанки подхватили царя, глаза которого были залеплены всякой дрянью, и бросили в глубокий колодец. И как только бросили его, тотчас же увидел он себя в том самом лесу тиртхи Крамасара, в окружении блиставших снеговыми вершинами гор, словно смеявшихся над ним белым смехом. Огорченный и удивленный, озадаченный и обманутый, подумал он: «Где же сад дочери дайтйи и как я снова попал на гору Крамасару? И что это за диво? То ли мираж мне привиделся? То ли на меня помрачение нашло? Или потому это, наверное, случилось, что не исполнил я сказанного ею? Ведь слышал я, что подвижник сказал, да пренебрег его словами! Да, не следовало мне ругать то питье! Ведь она меня только испытывала. После того как бросила она в меня чашу с ним, ведь разнеслось божественное благоухание. Так вот всегда у нерешительных даже после великих трудов никакой награды не достается, всегда Богиня удачи поворачивается к ним спиной».

Так рассуждал он про себя, а тем временем привлеченные сладостным запахом, исходившим от его тела, слетелись к нему пчелы и начали жалить, а он, готовый уже и умереть, подумал: «Вот ведь напасть! Желанного плода не добыл, так тут тебе нежеланная беда — вот как малодушному с веталой встречаться!» И до того доняли его пчелы, что он и вовсе решил расстаться с телом. Увидел царя в таком состоянии случайный прохожий, преисполненный сострадания сын мудреца, подбежал и отогнал пчел, а потом спросил у Бхунанданы, что с ним случилось, и стал наставлять его:

«Пока, раджа, ты обладаешь телом, как могут прекратиться страдания? Поэтому мудрые, не обращая на них внимания, всегда устремляются к целям жизни человеческой. Пока ты не уяснил, что Ачйута, Ишана и Виринчи» есть одно и то же и почитание каждого из них отдельно не приносит пользы, поэтому ты, думая о Брахме, Вишну и Махешваре как о едином и неразделимом божестве, настойчиво продолжай здесь подвиги еще двенадцать лет. Тогда непременно и возлюбленную получишь, и над землей будешь царствовать, и избавления достигнешь. Вот тело твое уже обрело божественный запах, так чтобы пчелы тебя больше не жалили, возьми заговоренную шкуру черной антилопы и закутайся в нее». И с этими словами отдал ему мудрец заговоренную шкуру и ушел, а Бхунандана, молвив: Так тому и быть!» — укрепился в таком решении и остался жить на той тиртхе, и за двенадцать лет он так порадовал Шиву своими подвигами, что та самая Кумудини сама к нему прибежала, и он с ней отправился в Паталу и долго жил там с ней, как с женой, и вкусил многие наслаждения, и, наконец, достиг конечного избавления.

Вот так все те, кто неколебимо тверд и решителен, достигают своей цели, как бы далека она ни была. Ты же, Шридаршана, непременно будешь счастлив — обладаешь ты добрыми признаками. Так к чему же из-за волнения лишаешь ты себя пищи?»

И когда голодный Шридаршана выслушал ночью в игорном доме рассказанную ему Мукхаракой историю, он так отвечал: Как ты сказал, так оно и есть! Но как же я, принадлежащий к высокому роду, могу появиться в городе, доведенный до такого состояния игрой в кости? Стыдно мне! Но если не помешаешь ты мне, друг, уйти этой ночью на чужбину, то я поем». Согласился на это Мукхарака, принес ему еды, и Шридаршана поел. А после того как тот поел, отправился Мукхарака из любви к Шридаршане вместе с ним на чужбину.

Когда они так шли, то по какой-то причине пролетали тем же путем, но в поднебесье, отец и мать Шридаршаны, Саудамини и Аттахаса, когда-то оставившие его, увидели сына, обнищавшего из-за игры в кости и устремившегося на чужбину, и, преисполненные любви, обратились к нему с небес, оставаясь незримыми: «О Шридаршана, твоя мать, жена Девадаршаны, зарыла в своих покоях принадлежавшие ей украшения. Пойди за ними и, когда выкопаешь, обязательно уходи в Малаву, где правит могучий и богатый царь Шрисена. Он когда-то в юности тяжело пострадал от игры в кости и потому устроил обширную обитель для потерпевших неудачу игроков, где получают они и жилье и еду, какую только захотят. Ступай туда, сынок, и да будет тебе благо!»

Услыхав донесшиеся до него с небес такие слова, вернулся Шридаршана в тот дом вместе со своим другом, и выкопал из земли те заветные драгоценности, и, обрадованный, сочтя все это милостью Божества, отправился вместе с Мукхаракой в Малаву.

Шли они и ночь, и день, а к вечеру после долгого и трудного пути дошли до деревни Бахухасийа и уселись на берегу пруда, недалеко от деревни. Смыли они с себя дорожную пыль, а когда пили воду, пришла за водой небывалой красоты девушка, и была она похожа на Рати, голубой лотос, подпаленный огнем, которым Шива сжег Каму. Она, посмотрев на Шридаршану взором, исполненным любви, подошла к нему, восхищенно смотревшему, и его другу и спросила: «Откуда вы пришли сюда, достойные, в это злосчастное место? По незнанию, словно мотыльки, попали вы в пылающий огонь!»

Смущенный ее словами Мукхарака спросил девушку: «Кто ты и что значит все тобой сказанное?» И тогда она молвила: «Расскажу я вам коротко, а вы слушайте.

Есть большая и прославленная деревня, называющаяся Сугхоша, отданная в кормление брахманам, и жил в ней брахман Падмагарбха, до тонкости знавший Веды, а у него была жена из высокого рода, по имени Шашикала, и родились у них двое хороших детей — сын, которому дали имя Мукхарака, и дочь Падмиштха — это я. Брат мой Мукхарака еще в детстве был погублен игрой в кости, покинул дом и ушел куда-то на чужбину. С горя умерла моя матушка, а отец, потрясенный двумя несчастьями, покинул дом и, взяв меня, пошел разыскивать сына. Дошли мы в своих скитаниях по воле судьбы до этой деревни, а живет здесь знаменитый вор и главарь шайки разбойников брахман Васубхути. Но брахман он только по имени — когда оказались мы здесь, он со своими подручными схватил моего батюшку и лишил его и жизни, и золота, которое при нем было, а меня отвел к себе в дом и держал взаперти, вознамерясь отдать меня в жены сыну своему Субхути. Да, видно, благодаря добрым делам моим в прежних рождениях все еще не вернулся он с тех пор, как ушел грабить караваны, а что со мной будет, то в руках судьбы. Если разбойник этот увидит вас здесь, то непременно учинит над вами насилие, так что подумайте, как уйти отсюда».

Когда же договорила она эти слова, то Мукхарака вдруг узнал ее, разрыдался, обнял и проговорил сквозь слезы: «О Падмиштха! Ведь это же я, твой брат Мукхарака, погубитель родных! Увы, сестрица, горе мне, злосчастному!» При его словах охваченная горем Падмиштха узнала его, и, пока они обнимались, оплакивая родителей, Шридаршана успокаивал их и, найдя подходящее время, сказал: «Не время предаваться печали, а нужно сейчас подумать, как спастись, хотя бы и расставшись с тем богатством, что у нас есть». И тогда они, сдержав свое горе, условились о том, что каждый должен делать.

Шридаршана, исхудавший от долгого поста, растянулся на берегу пруда, изобразив больного, Мукхарака сел у него в ногах и горько заплакал, а Падмиштха поспешила к предводителю воров и сообщила ему: «Какой-то путник, ослабевший, лежит на берегу пруда, а с ним еще один, видно, его слуга». Услыхал это вор и послал своих сообщников разведать, что это за люди, а те пришли на берег и, когда увидели двоих, про которых говорила Падмиштха, спросили у Мукхараки: «Кто ты, любезный, и почему так заливаешься слезами?» А он, прикинувшись убитым горем, ответил так: «Это брахман, мой старший брат, пошел по святым местам вместе со мной, да в скитаниях прицепилась к нему хворь, и, добравшись досюда, вовсе он обессилел и попросил меня: «Встань, милый, приготовь мне быстренько ложе из травы дарбхи и приведи из этой деревни какого-нибудь добродетельного брахмана. Отдам я ему все свое достояние, потому что не пережить мне нынешней ночи». Когда договорил он это здесь, на чужбине, уже зашло солнце, и не знал я, глупец, что делать, и стал, убитый горем, плакать и взывать о помощи. Привели бы вы сюда какого-нибудь брахмана, чтобы брат, пока он еще жив, смог бы отдать своей рукой все, что у него есть. Поспешите, не переживет он ночи, а я такого горя перенести не смогу и взойду на костер вместе с ним. Сделайте так, милостивцы, — вы нам, здесь, на чужбине, единственная родня!»

Выслушали воры его речь, прониклись состраданием и, вернувшись к главарю, доложили: «Ступай туда и прими сам в дар то богатство, которое брахман отдает. Следует его принять — само в наши руки валится». На это сказал Васубхути: «Это что еще за порядок? Где это видано, чтобы так нам доставалось богатство, без убийства? Непременно нужно нам его убить, не то беда нам будет, если без убийства заберем мы его богатство». Но возразили злодею воры: «Чего нам бояться? Одно дело грабеж, другое дело — от умирающего дар принять. А если окажутся они утром еще живы, так мы их прикончим. А если не сделаем так, то какой смысл в напрасном убийстве брахмана?» Согласился с ними Васубхути и отправился ночью к Шридаршане, а Шридаршана кое-что из материнских украшений скрыл, а кое-что отдал и прерывисто при этом дышал и говорил запинаясь, а вор, довольный тем, что получил, ушел со своими сообщниками к себе домой.

Вот все воры уснули, и тогда прибежала Падмиштха к Шридаршане и Мукхараке, и, посоветовавшись втроем, поспешили они в Малаву — той дорогой, на которой разбойники не бывают.

Далеко ушли они в ту ночь и дошли до большого леса, который, ощетинившись колючками, будто дрожал от страха и метался из стороны в сторону, словно глаза пугливых ланей, и высохшие лианы в нем были подобны иссохшим телам, а шорох и скрип ветвей и коры — рыданиям, и от рева тигров, львов и других хищных зверей трепетал он весь. Целый день с трудом пробирались они через этот страшный лес, и наконец, словно сжалившись над ними, умерило солнце свой пыл и зашло. Усталые, голодные и измученные, сели они у корней дерева и вдруг заметили вдалеке огонь.