Океан сказаний (сборник)

Спросил его царь: «Что же ты, брахман, ничего не отведал? Угощение и вкусно, и душисто!» А брахман ему ответил спокойно: «Слышится мне от вареного риса запах трупа, сжигаемого на костре, и не могу я поэтому, государь, вкушать эту пищу, как бы ни была она сладка!» Когда он так сказал, все по слову царя понюхали еду и решили: «Из лучшего риса эта пища, и приготовлена безукоризненно, и душиста». Но разборчивый в еде все равно не притронулся к кушанью и сидел, зажав нос.

Тогда задумался царь, и решил узнать причину, и послал верных людей разузнать насчет этого угощения, и узнал от них, что было оно приготовлено из риса, выросшего на поле, расположенном вблизи от деревенского кладбища. Очень этому удивился царь и, обрадованный, сказал ему: «Истинно, разборчив ты в пище. Отведай другого кушанья!»

Когда же трапеза окончилась и царь отпустил брахманов, назначив каждому из них отдельный покой, послал он вечером лучшую из своих наложниц, совершенную во всех своих членах и богато наряженную, к тому из брахманов, который был разборчив в женщинах. Отправилась она в сопровождении царских слуг в покои к этому брахману, луноликая, подобная луне ночи полнолуния, светильнику Кандарпы. Когда же вошла она в покои, озарив их сиянием своей красоты, стало разборчивому в женщинах дурно, и, зажав левой рукой нос, закричал он царским слугам: «Уберите ее прочь, не то помру я! Несет от нее, как от козла!» И увели ее тотчас же, убитую горем, царские люди, отвели ее, лучшую из женщин, к царю и рассказали ему обо всем, что случилось. Немедля послал он за разборчивым в женщинах и спросил у него: «Как это от нее, умащенной сандалом, камфарой, соком черного алоэ и прочими превосходными благовониями, от чего по всем странам света распространяет она благоухание, лучшей из красавиц, может исходить вонь, как от козла?» Не согласился со словами царя разборчивый в женщинах, и был царь этим озадачен, и, после того как расспросил он, как следует, удалось узнать ему, что была она вскормлена козьим молоком, так как в детстве не знала она ни матери, ни кормилицы. Крайне удивился царь привередливости брахмана, разборчивого в женщинах, и восхвалил его за это.

Велел царь устроить для младшего сына, разборчивого в матрасах, ложе по его вкусу. Были уложены на ложе один на другой матрасы, а всего числом их было семь. Спал же он на них в самых лучших покоях, и была его постель покрыта белыми простынями тончайшего полотна. Не миновало и половины первой ночной стражи, как поднялся он с ложа и, держась за бок рукой, стал рыдать от острой боли. Увидали приставленные к нему царские слуги у него на боку извилистый красный след, словно от глубоко отпечатавшегося волоска, поспешили к царю и обо всем рассказали, и он им повелел: «Посмотрите-ка, нет ли чего под матрасами!» Пошли они, и стали смотреть, переворачивая один матрас за другим, пока не нашли под последним из них на камне самого ложа волосок, и отнесли его к царю, и показали. Привели они и разборчивого в матрасах к царю, и тот увидел, что след на теле соответствует волоску, и очень этому удивился, и провел, всю ту ночь, размышляя и дивясь: «Как это через семь матрасов смог волосок отпечататься у него на теле?» А утром царь с мыслью: «Вот воистину чудесные, умные и нежные юноши» — наградил их тремя сотнями тысяч золотых. Они там и остались, вполне довольные судьбой, забыв о черепахе и о том, что совершили грех, воспрепятствовав отцовскому жертвоприношению».

Сидя на царском плече, закончил ветала эту небывалую историю и задал царю Тривикрамасене вопрос: «Подумав о проклятии, о котором я тебе раньше говорил, скажи мне, царь, кто из них самый разборчивый? Тот ли, кто был разборчив в еде? Или, может быть, тот, кто в женщинах разбирался? Или тот, кто знал толк в матрасах?» И ответил мудрый царь ветале: «Считаю я самым большим знатоком того, кто толк знал в матрасах, у которого явно на теле был виден след волоса. А ведь те другие могли еще до испытания все разузнать и придумать причины отказов». Только успел сказать все это царь, как снова сбежал ветала от царя, а царь так же решительно, как и прежде, пошел, чтобы отнести его, куда было условлено.

12.16. ВОЛНА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Пришел Тривикрамасена к дереву шиншапа, взвалил на плечо покойника с веталой и только двинулся в путь, как обратился к нему ветала: «Царское ли дело — бродить ночью по кладбищу? Разве ты не видишь, что это обиталище предков, ужасное в ночной тьме, полно духов, окутано смрадом от погребальных костров? И что за упрямство заставило тебя согласиться на просьбу этого бхикшу? Слушай же загадку, чтобы дорогу нам скоротать! Расскажу я тебе:

12.16.1. О красавице Анангарати и четырех женихах.

Есть в стране авантийцев город, созданный Богами в начале времен, беспредельный, как тело Шивы, украшенный и благополучием, и наслаждениями, а в крита-йуге назывался он Падмавати, в трета-йуге — Бхогавати, в двапара-йуге-Хиранйавати, а ныне, в кали-йуге — Удджайини. Правил там когда-то лучший из царей Вирадева, а главной царицей у него была Падмарати. Вот пошел однажды Вирадева с супругой на берег Мандакини совершать подвиги во славу Хары, чтобы даровал он им сына. Долго истязал он себя разными подвигами, и был этому рад Ишвара, а когда царь совершил омовение и горячо помолился, услышал он божественный голос: «Будет у тебя, раджа, сын, и будет он героем и начнет династию, и будет у тебя дочь, такой небывалой прелести и красоты, что никакая из апсар не сравнится с нею». Услышав такую речь с небес, обрадовался царь, ибо достиг он желанной цели, и вернулся вместе с царицей в свои город.

А там Падмарати сначала родила мужу, как и было сказано, сына, а потом родилась у нее дочь, и отец назвал ее Анангарати, ибо благодаря ее красоте даже у Ананги могла разгореться страсть к ней. Когда же достигла она должного возраста, захотел раджа подыскать ей достойного жениха и раздобыл написанные на полотне портреты царей, но никто из них не показался ему подходящим для нее. И тогда обратился раджа нежно к дочери: «Не вижу я, доченька, подходящего для тебя жениха. Давай соберем сюда всех царей, а ты выбери себе кого-нибудь из них в мужья». Выслушав отца, молвила царевна: «Не смогу я, батюшка, из-за робости избрать себе супруга. А отдай ты меня за кого-нибудь, кто обладает совершенным знанием, хорошей внешностью и молод. Никого другого мне не нужно». Выслушал царь просьбу своей дочери, а потом стал искать подходящего ей жениха. Вот приходят к нему, узнав обо всем от людей, четверо юношей — все мужественные, мудрые, собой пригожие — из Дакшинапатхи и, с почетом принятые царем, говорят, что пришли вместе, чтоб посвататься к его дочери. А потом каждый стал рассказывать о своем ремесле. Сказал один: «Я шудра, и имя мое — Панчапаттика. Каждый день изготовляю я по пять наилучших одежд. Из них одну в жертву Богу отдаю, другую — брахману, третью — себе беру, чтобы одеваться, четвертую — жене буду отдавать, коли будет она у меня, пятую-продаю и на вырученные деньги покупаю еду, питье и все прочее. Знаю я ремесло свое, и следует Анангарати отдать мне!» Закончил он говорить, начал другой: «Имя мое — Бхашажнйа, я — вайшйа. Понимаю я крик всякого зверя и птицы. Мне следует отдать царевну в жены». Умолк второй, и речь повел третий: «Имя мое — Кхадгадхара, кшатрий я, а прославлен я, царь, силой рук своих. Нет на земле мне равного во владении мечом. Выдай, раджа, твою дочь за меня!» Отговорил свое третий, и четвертый сказал так: «Я — брахман по имени Дживадатта, а ремесло мое такое, что принесут мне любое живое существо умершим, а я лишь погляжу на него — и оно оживает. Так что согласись на то, чтобы я, преуспевающий в таких делах, стал ее мужем!»

Так все они о себе говорили, а царь Вирадева вместе с дочерью смотрели на них, подобных Богам внешностью и одеянием, и одолевали его сомнения.

Закончив на этом рассказ, снова спрашивает ветала Тривикрамасену, запугивая проклятием, которое прежде произнес: «Реши, царь, ты, повелевающий странами, кому из этих четырех должна быть отдана Анангарати?» Ответил царь ветале на это: «Всякий раз заставляешь ты меня, почтенный, нарушать молчание, видно, чтобы время провести. Иначе зачем тебе, повелитель йогов, задавать мне такой глубокомудрый вопрос? Как это шудре-ткачу отдать в жены кшатрийку? И как можно выдать ее за вайшйу? Да и на что годится его знание языка зверей и прочих? А на что годится этот брахман, уронивший себя тем, что забыл о своем призвании, воображающий себя героем и живущий колдовством? Поэтому надлежит ее отдать только кшатрийу Кхадгадхаре, равному ей по касте и прославленному своим искусством и доблестью».

Дослушав ответ царя, как и прежде, сорвался покойник с веталой с царского плеча и силой волшебства тотчас же вернулся на свое место на дереве шиншапа, а повелитель земли точно так же молча отправился, чтобы отнести его, куда было условлено. Не может сомнение проникнуть в сердце героя, преисполненное решимости.

12.17. ВОЛНА СЕМНАДЦАТАЯ

Снова пришел к дереву шиншапа Тривикрамасена. Взял раджа снова труп с вселившимся в него веталой, взвалил его на плечо, и, когда двинулся в путь, обратился ветала, сидя на царском плече, к царю: «Устал ты, раджа. Послушай-ка устраняющий усталость рассказ:

12.17.1. О верной слову Маданасене.

Жил когда-то лучший из царей, прославившийся под именем Вирабаху, которому покорны были все цари, а столицей его был лучший из уродов — Анангапура. Жил в том городе богатый купец, водивший караваны, и имя его было Артхадатта, а старшим из его детей был сын Дханадатта, а младшей — истинная жемчужина среди девушек Маданасена. Однажды друг ее брата, купеческий сын Дхармадатта, увидел, как она веселилась с подругами в саду, и когда взор его упал на нее, бурлящий источник прелести и красоты, с еле наметившимися чашами персей, с тремя складками, подобными волнам, словно озерцо, предназначенное для купания юных слонов, то тотчас же все чувства его были погублены пламенем, разожженным потоком стрел Смары, Бога любви. «О, выточена эта стрела самим Марой, чтобы сокрушить мое сердце ее плещущей через края красотой!» — с такими мыслями любовался он ею, и взор его был прикован к ней, и день прошел для него как для чакраваки. А когда вошла она в свой дом, как в сердце Дхармадатты пылающее, словно сжигал его огонь горя, оттого что не видело оно ее, убитое тем, что скрылась она от его взора, рдеющее точно солнце, опускающееся в Западный океан, тогда, словно узнав, что прекрасноликая ушла на ночь домой, медленно, не опасаясь, что красоту ее затмит лотосоподобное лицо Маданасены, поднялась луна.

Ушел домой и Дхармадатта, и был он полон думами о Маданасене и, упав на ложе, корчился и извивался, словно мучимый ударами лунных лучей. Настойчиво расспрашивали его друзья и родственники, но ничего не отвечал он, мучающийся в тисках Смары. С трудом уснул он ночью, но и во сне видел он ее и ласкал ее, и чего-чего только не жаждал он совершить. Поутру, проснувшись, поспешил он к ней и нашел ее в том же саду в одиночестве, ожидающую своих подруг. Приблизился он к ней, и, жаждущий обнять ее, стал молить нежными и ласковыми речами, и упал к ее ногам.