Океан. Выпуск десятый

Иван Карпович догадался, что Крокенс не случайно привел его к своей любимой картине. Нет, с человеком, думающим только о себе, себялюбцем и эгоистом Рембрандт не станет разговаривать часами. Мелкие душонки, приспособленцы, предатели и лжецы не задерживаются в этом зале. Спасибо тебе, великий Рембрандт. Ты снял камень с души капитана Тулаева, и он понял, что за человек этот Антони Бен Крокенс.

А. Миланов МОНОЛОГ СЕЙНЕРА

Я сейнер. Мне волны помяли бока. Я рыбой пропах от киля до клотика. Но все-таки люди меня, старика, Считают незаменимым работником. Удел моих братьев, мой личный удел — Трал за кормой закрепив потуже, Выслеживать стаи упругих сельдей, Зубатку и пикшу из моря выуживать. Казалось бы, что мне до ваших забот, Товарищи люди? Я вас понимаю! И как вы желаете, я круглый год Студеные мили на лаги мотаю. Стучит мое сердце стальное — мотор, Едва лишь к причалу прижмешься щекою, Как снова в рыбацкий уходишь дозор И тянешь капроновый трал за собою. И снова путина, волна за волной. Несется над морем гудок мой осипший. За то, что покоя не знаю давно, Спасибо вам, люди. Большое спасибо!

И. Олейников * * *

Ходит, ходит море в пляске, Удаль в грохоте слышна. Я гляжу, гляжу с опаской — В плен возьмет меня волна: Хлынет зеленью и синью, Смоет начисто покой, И — тогда я не покину Этот праздник колдовской — Превращусь в скалу крутую, Грудь подставлю всем ветрам, Если жизнь начну вторую — Морю вновь ее отдам!

* * *

Оглушен океанским рокотом, Ногами врастаю в палубу. Я еще без матросского опыта, Но никто не услышит жалобы, Что на палубе зыбкой работа, Что устал и промок до костей. Это будни суровые флота Учат слушать напевы снастей, Напряженных ветрами, как струны, Басовито гудящих в ночи. След в тумане утонет бурунный, Да охрипший тифон прорычит. Пусть грозна неуемность морская, Ванты рвет и корежит металл, Знаю, ждет меня доля мужская, О которой я с детства мечтал.

А. Марков ЛЕДОКОЛ

Я устал быть ледоколом. Льды… Куда ни глянешь, льды… В беспорядке невеселом Трутся. Треск на все лады! Как хлобыстнет! Как заедет Льдина — ребра затрещат! Изумленные медведи Подгоняют медвежат! Что ж вы думаете, черти, Мне не больно? Я — стальной? Вы попробуйте измерьте… Этот панцирь ледяной С головой меня укутал, Ветер кости пронизал! Глохнет сердце в стуже лютой. Нету силы… Я устал! И зачем моя работа? Заметает снегом путь! — Нет, не так, дружище! Кто-то Успевает проскользнуть! Не горюй! Не зарастает Никакой в пространстве след! Видишь: вон за светом — свет, Кораблей большая стая Подмигнула нам в ответ!

Н. Кайнов МНЕ ИНАЯ ПЕСНЬ СЛЫШНА

Надо мной — чужое небо, Африканская луна. Звезды, словно древний ребус, Тишина. Только нет покоя что-то, Словно заблудился я. Чужедальние широты — Неуютные края. Бьет волной залив Гвинейский. Мне иная песнь слышна: В африканском лунном блеске Плещет невская волна.

Е. Богданов ЧАЙНЫЙ КЛИПЕР Повесть

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Есть под Архангельском, в устье Северной Двины — при слиянии двух ее рукавов, Маймаксанского и Кузнечевского, — знаменитые Соломбальские острова, именуемые здесь Соломбалой. И предместье Архангельска, поселок, что расположен на одном из островов, носит то же имя.

На Беломорье Соломбалу знают все — от малого до старого. Известна она и заморским гостям, издавна приходившим сюда на парусниках, — норвежцам, англичанам, голландцам, датчанам, французам… Ни один иностранный вымпел Соломбалу миновать не мог: путь Корабельным устьям к городу Архангельску тянулся мимо нее. И в годы, когда Двина мелела, в Соломбале имелся рейд для стоянки кораблей с большой осадкой.

Славится Соломбала мастерами-корабелами. Судостроительная верфь здесь была заложена осенью в 1693 году по указу Петра Первого. В соломбальской люльке пестовался белопарусный младенец — русский военный флот. Когда Россия стала утверждаться на южных и северных морях как полноправная, самостоятельная морская держава, этот «младенец» показал себя грозным и непобедимым мужем.

В 1826 году корабельный мастер А. М. Курочкин построил здесь первый в России семидесятичетырехпушечный линейный корабль «Азов». «Азов» пошел на Черное море и в следующем, 1827 году отличился в Наваринском сражении. На нем плавали знаменитые впоследствии адмиралы П. С. Нахимов, В. А. Корнилов, В. И. Истомин. Будучи храбрыми офицерами российского флота, сражались они под командованием капитана первого ранга Михаила Петровича Лазарева у берегов Греции в Наваринской битве на грозном линкоре соломбальской постройки.

В этом бою «Азов» уничтожил пять вражеских кораблей.

Соломбальскую верфь обслуживали многие заводы и мастерские — якорные, льнопрядильные, канатные, пековаренные, лесопильные, парусные. Ведь во времена деревянного флота парусное дело было необходимо для кораблестроения!

Не только военный флот получил крещение в Соломбале. По Северной Двине, Белому и Баренцеву морям ходило немало коммерческих и рыболовных парусников. Принадлежали они купцам и рыбопромышленникам. Шхуны, шнёки [1] , раньшины, боты бороздили северные широты под русским флагом. Хаживали купеческие корабли и в заграничное плавание, в английские, норвежские, датские и иные гавани. Коммерческие парусники тоже одевались парусами в Соломбале. Купцов и рыбопромышленников обслуживали частные мастерские.

1

Шнёка — рыбацкое однопарусное судно для промысла трески.

В Соломбале в те времена каждый мог указать дом парусного мастера Зосимы Иринеевича Кропотова. Стоял он не на самом берегу Двины, а в некотором удалении, посреди рощицы из берез и тополей, высаженных прадедами. От реки к дому вел проулок шириной едва ли не в размах рук. По нему, однако, можно было проехать на телеге. К дому вели деревянные мостки в три тесины, уложенные на болотистой луговине со свежей сочной травой. Под мостками спряталась узкая водосточная канава. Она выходила к другой, пошире.

Дом был невелик, а славился он пристройкой, которая была шире и длиннее дома и, в отличие от него, имела не тесовую, а железную, покрашенную суриком кровлю. В пристройке было прорублено десять окон, по пять с каждой стороны, и она сообщалась с жилым домом узкой крытой галереей, по которой, не опасаясь непогоды, ходили налегке летом и зимой.

В доме жили хозяева, в пристройке располагалась мастерская, где шили паруса, обычно называемая парусной. Она принадлежала главе семьи Кропотовых Зосиме.