Океан. Выпуск второй

— Витька приехал! Ур-ра! — орут из-за стола Венька Пашин и Мишка Полубояров.

Даже не изволили встать, лоботрясы! Правда, Анютка тоже не встала. Она даже не смотрит на меня, старательно водит вилкой по столу. Ну и пусть!

— К доске его, к доске!

Меня оставляют одного перед черной классной доской, остальные усаживаются за столом. Наша классная руководительница Антонина Петровна задает первый вопрос:

— Расскажи-ка нам, Витя, что ты успел сделать за эти пятнадцать лет.

Прежде чем ответить, я отыскиваю взглядом Машу и говорю:

— Голышева, иди покорми своего наследника. Он там, во дворе, надрывается.

— Ой, батюшки, я совсем забыла! — Маша, все такая же худенькая, легко выпархивает из класса, по пути отфутболив мой чемодан в угол.

Докладываю по-военному коротко:

— Окончил Высшее военно-морское училище, служил на Тихом океане, на Балтике, на Севере. На Черноморском пока не сподобился, но еду туда на месяц полоскать свое грешное тело и душу в теплой водичке. Ученых степеней не имею, иностранных языков пока не осилил, в белой армии не служил, в оппозициях не состоял.

— Женат? — спрашивает Лида Дедова.

— Пока нет.

— Почему?

Милая Семеновна, ты всегда отличалась простодушием и непосредственностью, за это мы все любили тебя и, может быть, только с тобой были всегда искренними. Но что я тебе сейчас отвечу? Можно, конечно, сказать, что мне было некогда. Сколько там насчитал наш корабельный Айболит? Кажется, всего сорок один день в году, когда мы стояли у причала. А чистых только четверо суток. Когда же мне было жениться?

Впрочем, ты знаешь, что дело вовсе не в этом.

Я смотрю на Анютку. Она тоже смотрит на меня, и в ее серых с поволокой глазах — ничего, кроме любопытства. Неужели она все забыла?

12

Тогда я решил преподнести ей сюрприз и телеграмму не дал. Потом сам жалел об этом, потому что найти тот кишлак оказалось совсем не просто. Я летел самолетом, шел на пароходе морем, ехал на поезде, а последние тридцать семь километров добирался верхом на ишаке. Зрелище, видимо, было презабавное, если учесть, что в первый свой офицерский отпуск я отправился в парадной форме, при кортике и при двух медалях, выданных мне отнюдь не за боевые заслуги, а по случаю юбилеев. Впрочем, за тридцать семь километров невероятно пыльной дороги даже медали потускнели, не говоря уж о парадной тужурке, ставшей похожей на обыкновенный ватник.

Перед кишлаком я все-таки отряхнул пыль, почистил носовым платком медали и ботинки и под эскортом ватаги вездесущих мальчишек чинно прошествовал к расположенной в центре кишлака амбулатории. Перед кабинетом врача сидели две старухи, закутанные в темные платки, они наперебой защебетали что-то по-своему. Наконец я уловил знакомое слово «начальник» и понял, что они хотят пропустить меня вне очереди. Я жестами объяснил, что благодарю их, и сел подальше от двери. К счастью, за мной никого не было, и я вошел в кабинет последним.

Анюта что-то писала и, не поднимая головы, предложила:

— Садитесь. На что жалуетесь?

— Главным образом на жару.

Она подняла голову и уронила ручку, потом стетоскоп.

— Ты? Вот уж поистине «три года не писал двух слов и грянул вдруг, как с облаков»! Ну, здравствуй.

Тонкая, как тростник, сестра, возившаяся в углу с пробирками, неслышно выскользнула за дверь, и я осторожно поцеловал Анютку, стараясь не запачкать ее халат.

— Как же ты меня нашел?

— Искал, вот и нашел. Адрес ты сообщить не удосужилась. Спасибо Юрке, он написал, — обиженно сказал я.

— Извини, я не хотела тебя огорчать. Ведь ты тоже настаивал, чтобы я осталась в институте. Ну какой из меня ученый, если я практики не имею?

— Я вовсе не настаивал, это твои профессора хотели тебя оставить.

— А я вот сбежала от них. Они тоже обиделись. Ну ладно, об этом потом. Идем, я покажу свои апартаменты.

Апартаменты ее состояли из небольшой комнатки и прихожей, расположенных прямо за кабинетом. Собственно, комнатка почти не отличалась от кабинета, только вместо топчана здесь стояла никелированная кровать да не было стеклянного шкафа с инструментами и столика с пробирками.

— Вот тут я обитаю. Нравится?

— Аптекой пахнет.

— Ничего, привыкнешь. Ты, наверное, проголодался. Фатьма! — позвала она, приоткрыв дверь в коридор. В комнату робко вошла сестра. — У нас гость. Его зовут Виктором. А это Фатьма, моя ближайшая подруга, помощница и переводчик.

— Я вас сразу узнала, — сказала Фатьма, кивнув на стоявшую у кровати тумбочку.

Только теперь я увидел свою фотокарточку в мельхиоровой рамке, стоявшей на тумбочке. В курсантской форме я выглядел совсем юным.

— У нас найдется чем покормить гостя? — спросила Анютка.

— В доме гость — хозяину радость. Я уже все сказала Сюргюль, она варит плов.

— Мне бы надо сначала привести себя в порядок.

— Вот полотенце, мыло, во дворе стоит бочка с дождевой водой. А мы пока займемся хозяйством.

Солнце висело прямо над головой, палило нещадно, жара стояла несусветная, вода в бочке была теплая, и мне потребовалось не менее получаса, чтобы хоть немного остудиться. Когда я вернулся в дом, на столе уже дымился плов, на тарелках лежали тяжелые грозди розового винограда, поросенком распростерлась огромная продолговатая дыня.

— Красиво живете.

— На том стоим! — Анютка победно оглядела стол и встревоженно спросила: — А вино?

— Гость без вина — как река без воды, — сказала Фатьма и поставила на стол два больших кувшина, литра по три каждый.

— Зачем же два? — спросил я.

— Разве человек на одной ноге стоит? На двух стоит. Вот и два кувшина надо.

— Чтобы после этого он на четырех ногах стоял?

Фатьма рассмеялась, лукаво посмотрела на Анюту.

— Доктор у нас строгий, будет наливать гомеопатическими дозами… Э, нет, не вилкой, плов надо кушать руками, вот так. — Фатьма взяла с блюда щепоть и ловко отправила в рот.

Я попробовал тоже есть руками, у меня половина щепоти рассыпалась. Анюта сказала:

— Это от жадности. Слишком много захватываешь.

После обеда, который затянулся до самого ужина, Фатьма несколько раз порывалась уйти, но Анютка удерживала ее. Наконец Фатьма ушла, мы остались одни, продолжали болтать о всяких пустяках, не решаясь заговорить о главном, ради чего, собственно, я и приехал.

Погас свет.

— Уже двенадцать, — сказала Анюта, зажигая керосиновую лампу. — У нас электричество от движка, поэтому только до полуночи. Я тебе постелю в кабинете. На топчане, правда, жестковато, но ты человек военный.