Океан
Шрифт:
– Есть, капитан.
Хаггарт смеется:
– Я люблю думать, как летит ядро, Мариетт. Я так люблю следить его невидимый полет. А если кто подвернется – пусть! так бьет сама судьба. Что цель? Только глупцы нуждаются в цели, а дьявол, зажмурившись, бросает камни – так веселее мудрая игра… Но ты молчишь – о чем ты думаешь, Мариетт?
– Я думаю о тех. Я все думаю о тех.
– Тебе их жаль? – хмурится Хаггарт.
– Да, мне их жаль. Но моя жалость – моя ненависть, Хаггарт. Я ненавижу их, и я убила бы их еще, еще!
– Мне хочется поскорее
Шум, голоса – приближается толпа.
– Где капитан?
– Здесь. Стой, капитан здесь!
– Все кончено. Их можно класть в корзину, как сельдей.
– Наш боцман молодец! Веселый человек.
Хорре, веселый и пьяный, кричит:
– Тише, черти! Или вы не видите, что здесь капитан? Кричат, как чайки над дохлым дельфином.
Мариетт отходит в сторону на несколько шагов туда, где спит маленький Нони.
Хорре. Вот мы и явились, капитан. Потерь нету, капитан. Ну, уж и смеялись же мы, Нони!
Хаггарт. Ты что-то рано напился, Хорре. Говори, о дьявол!..
Хорре. Есть! Дело сделано, капитан. Наши деньги мы все собрали, не хуже королевских сборщиков податей. Я не мог отличить, какие деньги наши и собрал все. Ну, а уж если какое золото они закопали, то, прости, капитан, мы не мужики, чтобы пахать.
Смех. Смеется и Хаггарт.
– Пусть сеют, мы пожнем.
– Золотые слова, Нони. Эй, Томми, слушать, что говорит капитан. И вот еще: сердись, не сердись, а музыку я разбил, раструсил на кусочки. Покажи трубку, Тэтю! Видишь ли, Нони, я сделал это не сразу, нет. Я предложил ему сыграть джигу, а он сказал, что эта штука не может. Потом он сошел с ума и убежал. Там все сошли с ума, капитан! Эй, Томми, покажи бороду! Старуха вырвала ему полбороды, капитан, теперь он ни на что не похож. Эй, Томми! Спрятался, ему стыдно показаться. И вот еще что: поп сюда идет.
Мариетт восклицает:
– Отец!
Хорре удивленно:
– А, это ты? Если она жаловаться пришла, то я доложу тебе, капитан: поп чуть не убил одного матроса. Да и она тоже. Я уже попа велел связать.
– Молчать!
– Я не понимаю, Нони, твоих поступков.
Хаггарт со сдержанным гневом.
– Я велю заковать тебя в цепи! Молчать!
С возрастающим гневом:
– Ты смеешь мне возражать, гадина! Ты…
Мариетт предостерегает:
– Гарт! Отца привели.
Несколько матросов вводят связанного аббата. Одежда на нем в беспорядке, лицо расстроено и бледно. С некоторым удивлением взглядывает на дочь и опускает глаза. Вздыхает.
– Развяжите его! – говорит Мариетт.
Хаггарт сдержанно поправляет ее:
– Здесь только я приказываю, Мариетт. Хорре, развяжи.
Хорре распутывает узлы. Молчание.
Аббат. Здравствуй, Хаггарт.
Хаггарт. Здравствуй, аббат.
Аббат. Хорошую же ночку устроил ты, Хаггарт!
Хаггарт говорит сдержанно.
– Мне неприятно тебя видеть – зачем ты пришел сюда? Иди домой, поп, тебя никто не тронет. Лови рыбу… и что ты еще делал? – ах, да: выдумывай молитвы. А мы идем в океан; твоя дочь, знаешь ли, также идет со мною. Видишь корабль? – это мой. Жаль, что ты не понимаешь в кораблях – ты засмеялся бы от радости, увидев такой прекрасный корабль… Отчего он молчит, Мариетт? Скажи ему ты.
Аббат. Молитвы? А на каком языке? Или ты открыл еще новый язык, на котором молитвы доходят до Бога? Ах, Хаггарт, Хаггарт.
Плачет, закрыв лицо руками. Хаггарт тревожно:
– Ты плачешь, аббат?
Мариетт. Смотри, Гарт, он плачет. Отец никогда не плакал. Мне страшно, Гарт.
Аббат перестает плакать. Густо сопнув, он крякает, вздыхает и говорит:
– Я не знаю, как тебя зовут: Хаггарт или дьявол или как-нибудь еще: я пришел к тебе с просьбой. Слышишь ты, разбойник, с просьбой. Да не вели твоей команде скалить зубы: я этого не люблю.
Хаггарт угрюмо:
– Иди домой, поп! Мариетт остается со мною.
– Ну, и пусть остается с тобою. Мне ее не нужно, а если тебе нужна – возьми. Возьми, Хаггарт. Но только…
Становится на колени. Ропот удивления. Мариетт испуганно делает шаг к отцу:
– Отец! Ты стоишь на коленях!
Аббат. Разбойник! Отдай ты нам эти деньги. Ты награбишь себе еще, а эти деньги отдай ты, пожалуйста, нам. Ты еще молод, ты еще награбишь…
Хаггарт. Ты с ума сошел! Ну, уж и человек – он дьявола самого доведет до отчаяния. Послушай, поп, я кричу тебе: ты просто сошел с ума!
Аббат (на коленях). Может быть, и сошел, ей-богу, не знаю. Разбойничек, миленький, ну, чего тебе это стоит: отдай ты нам эти деньги. Мне жалко их, подлецов! Ведь они так радовались, подлецы: они расцвели как старый терн, у которого оставались одни только колючки, да ободранная кожа. Ну, и грешники они: так разве ж я Бога о них прошу: я тебя прошу. Разбойничек миленький…
Мариетт смотрит то на Хаггарта, то на отца. Хаггарт колеблется. Аббат бормочет:
– Хочешь, чтобы я сыном тебя, разбойника, называл? Ну, изволь… сын… все равно я тебя больше не увижу. Все равно! Как старый терн они расцвели – ах, Господи, эти подлецы-то, эти старые подлецы!
Хаггарт угрюмо:
– Нет.
– Ну, так ты дьявол, вот ты кто. Ты дьявол, – бормочет аббат, тяжело вставая с колен.
Злобно скалит зубы Хаггарт: