Океан

— Хорошо. Деньги здесь. Отправляемся утром.

— Отправляемся утром. — Педро допил свой ром и, возможно, впервые в жизни попросил целую бутылку, зная, что сможет заплатить за нее. — А скажите-ка мне, сеньор, — добавил он, — а тот, кто убил, случайно был не Асдрубаль Пердомо, один из отпрысков Марадентро из Плайа-Бланка?

— Он самый.

— Брат Айзы Марадентро, той, что водит дружбу с животными и мертвыми?

— Он самый. Какие-нибудь проблемы?

— Никаких.

Однако Педро Печальный лгал — проблемы были.

В тот раз, когда он впервые увидел Айзу Пердомо, гулявшую по черному песку пляжа Гольфо, где вулканы и море соединились таким образом, что породили на свет зеленую лагуну, в глубине которой находился отдельный кратер, Педро Печальный пришел к заключению, что этой девчушке с длинными волосами и таинственным взглядом тоже было известно о силе, таившейся в кратерах вулканов и льющейся прямо из центра Земли. Он понял, что эта девочка тоже являлась частицей лавы и камней и была единственным созданием на острове, с которым он ощутил некое родство, хотя и не был связан кровными узами. И что самое главное, он один знал о ее способностях.

Айза Пердомо была наделена при рождении, как и его собственная мать, ни имени, ни лица которой он, как ни силился, никак не мог вспомнить, уникальной способностью, о которой всем прочим островитянкам оставалось лишь мечтать. Ее тоже можно было назвать колдуньей, одной из тех женщин, которые испокон веков правили островом наравне с мужчинами. Она получила свои способности от всем известной Армиды, волшебницы, которая похитила крестоносца Рейнальдо и прожила с ним долгие годы в любви и согласии на острове Ла-Грасиоса.

Ни одно существо, рожденное людьми, не могло обладать такой красотой и величественной осанкой, как у Айзы Пердомо, и Педро Печального каждый раз распирало от гордости при мысли, что лишь он один сумел разгадать секрет рождения это странной девочки, которая говорила с рыбами, поднимала на ноги больных, укрощала зверей и веселила души мертвых.

Ночь он провел без сна в компании бутылки с ромом, улегшись на свою подстилку рядом с козами. Через незастекленное окно он глядел на звезды, повисшие над дальней вершиной вулкана Монтанья-де-Корухо. До рассвета оставалось еще три часа, когда он засобирался в дорогу. Он разбудил своего соседа, вручил ему три дуро, дабы тот присмотрел за стадом в те дни, пока он будет отсутствовать, и уселся под дверью таверны в ожидании чужаков, его нанявших.

Его псы, чьи предки жили на острове еще за тысячу лет до появления здесь Армиды и Рейнальдо, как всегда, следовали за ним, словно четвероногие тени своего хозяина, похожие на него и статью и манерами. Они были худы, длинноноги и молчаливы — и возбужденно принюхивались к воздуху, в предчувствии успешной охоты, которая дарила несоизмеримо больше наслаждения, чем ежедневное наблюдение за козами, когда ты можешь лишь слегка прикусить ногу животного, отбившегося от стада.

Мильмуертес и Дионисио, некий галисиец, у которого недоставало трех пальцев на одной руке, подошли к таверне, когда первое дуновение ветра возвестило о наступлении утра. Не произнеся ни слова, Педро повел их по тропе, которая бежала по луковым полям и табачным плантациям, все дальше и дальше уводя их от селения, чьи обитатели еще спали крепким сном.

Попутчики оказались людьми, не привыкшими к затяжным пешим переходам. Педро услышал, как они засопели за его спиной, когда он, не сбавляя темпа, начал подниматься по склону, и ему стало ясно, что их ноги не были предназначены для ходьбы по острым камням и им будет тяжело сохранять равновесие на неровных волнах застывшей лавы. А когда рассвело и он остановился, чтобы обуть своих псов, дабы те не поранили лапы, увидел, как чужаки, тяжело дыша, повалились на землю, ловя ртом воздух.

— Ты не мог бы чуток сбавить шаг? — попросил его галисиец, припав губами к фляге с водой. — Ведь мы спешим не на пожар.

Педро, не глядя на них, пожал плечами.

— Деньги ваши, — сказал он. — Мне Марадентро ничего не сделал, а я за всю свою жизнь никогда не спешил.

— Я рад это слышать, потому что если бы ты спешил, то у нас к этому времени уже печенки бы вылезли изо рта, — простонал галисиец и показал на псов: — Впервые вижу обутых собак. Они хоть когда-нибудь ели?

— Иногда им кое-что перепадает, — ответил Педро. — Толстый пес не охотник.

Мильмуертес, который безуспешно пытался прикурить на ветру пожелтевшую сигарету, вполголоса чертыхнулся:

— Дерьмовая страна! И почему люди не уберутся с этого острова, пусть даже и вплавь?

Педро Печальный лишь пристально посмотрел на него, закончил возиться со вторым псом и поднялся, тем самым давая понять, что следует снова отправляться в путь.

Дионисио запротестовал:

— Подожди немного! Я подумал, что нам стоит чуток отдохнуть…

— Как хотите, — последовал ответ пастуха. — Однако взбираться на вулканы тогда, когда начнет припекать солнце, будет делом ох каким непростым.

Им предстояло подняться на вершину, что само по себе было делом нелегким, ибо ноги их уже тряслись, а сердца вот-вот готовы были разорваться в груди, хотя солнце еще не прошло и половины пути до своего зенита.

Исхлестанные ветром, дующим прямо в лицо, они вновь уселись на землю и удивленно окинули взглядом море черных камней и кратеры — жуткие темные провалы, казалось, раскалывают надвое землю. Земля же раскинулась под ними и терялась вдалеке, сливаясь с океаном, играющим темно-синими волнами.

— Мы что, должны искать его там? — задал вопрос, не веря своим глазам, Мильмуертес. — Да это только сумасшедшим может прийти в голову!

— Сорок дуро в любом случае остаются при мне, я их не возвращаю, — поспешил уточнить пастух коз. — Вы сами захотели пойти.

— Да кто станет думать о сорока дуро, когда нужно подумать о собственных ногах! Я их уже в кровь разбил. И руки изодрал до мяса. Вон, смотрите, кожа лоскутами свисает. И кому взбрело в голову бродить по этой лаве? Режет, словно бритва.

— Если хочешь, мы вернемся.

— Сентено нас убьет, — тяжело вздохнул галисиец и кивком показал в сторону цепи вулканов: — Неужели и правда можно найти человека в этом аду?

— Вы мне платите за попытку, вот я и пытаюсь.

— Это правда, что тебе нравятся эти места?

— Правда. — Педро в упор посмотрел на чужаков. — Людей здесь нет.

— Да, я уже слышал, что люди тебе не по душе. Тебе больше всего нравятся козы. А правда, что ты с ними сношаешься?

Впервые в жизни Мильмуертес пожалел о том, что сказал. Хотя Педро Печальный никак не отреагировал на его вопрос, однако бывший легионер заметил в глазах пастуха нехороший блеск, из чего сделал вывод, что только что нажил себе еще одного врага.