Океанский патруль. Книга 2

Он поднялся с колен и увидел, что далеко-далеко, среди сосен редкого леса, мерцает теплая точка костра. Капрал снял штаны, выжал их сильными руками, потом надел снова и пошел к людям. Огонь то пропадал из виду, то снова вспыхивал в отдалении, становясь все ближе и теплее.

«Только бы не немцы! — думал он. — Сначала посмотрю…»

Неслышными шагами подкрался к костру. Две молодые женщины сидели возле огня. На воткнутых в землю палках сушились авиационные комбинезоны и большие меховые сапоги. Лица женщин были усталы и черны от копоти. Одна из них поворачивала над огнем сучок с нанизанными на него грибами, другая смотрела на пламя.

«Русские… Самолет их, наверное, подбили, и вот…»

Под ногой хрустнул сучок, два пистолета сразу уставились в темноту:

— Кто здесь?..

Теппо Ориккайнен вяло опустился на кочку, сказал на корявом русском языке:

— Не надо стрелять, нэйти… Вы русские, а я финн, между нами война кончилась, нэйти!..

— Выбрасывай оружие!

— У меня нет оружия, я бежал из тюрьмы…

— Тогда подойди сюда.

Капрал вышел из темноты, жадно посмотрел на костер,

— Я сяду, нэйти, если позволите?

— Садись…

Он почти обхватил руками веселое, брызжущее искрами пламя.

Его лицо просветлело, когда он сказал:

— Вы добрые люди, нэйти!..

Одна из женщин, которая жарила грибы, спросила:

— До границы еще далеко?

— Если идти прямо — нет, но кругом немцы…

— Это мы знаем, летели — так видели, а сколько нам еще идти?..

Он увидел, что нога одной женщины забинтована, и промолчал, чтобы не пугать их дальностью расстояния.

— Вы откуда идете? — спросил.

Ему не ответили. Женщина, у которой была перевязана нога, спросила:

— Саня, ну скоро ли?..

— Сейчас, Шура, сейчас!.. Вот эти, кажется, уже готовы, потерпи еще немножко.

На сучке, истекая соком, морщились от жара лесные и тундровые грибы, от них вкусно пахло.

— Нэйти, — сурово сказал капрал, — снимите вот этот гриб… и этот тоже снимите: они ядовитые.

— А мы их ели!

— Снимите, — повторил капрал и нащупал под мундиром давно остывшую каккару. — У меня, — сказал он, подумав, — есть хлеб, и мы сейчас, нэйти, съедим его весь!..

* * *

На шестой день своего пути Теппо наткнулся на заявочный столб акционерного общества. По реке, подпрыгивая на порогах, быстро неслись сосновые бревна. Капрал поймал одно из них, притянул к себе комель. Так и есть: на толстой коре, вырублена марка: «X». Значит, он вышел прямо к вырубкам «Вяррио».

Скоро послышался стук топоров и визг пил. Теппо Ориккайнен пошел быстрее. Голод и болотная сырость вечернего леса торопили его. Треск рушащихся на землю деревьев напомнил ему былое, когда он валил лес на хозяйских вырубках.

А вот и сама делянка, где он ел гороховый суп и спал на тесных, загаженных клопами нарах, дыша тяжелым батрацким потом.

На крыльцо вышла пожилая женщина, топая по ступеням подбитым деревом кеньгами, всмотрелась:

— Никак это ты, Теппо?

— Я, тетка Илмари. Узнала все-таки?

— Узнала, хоть и состарился ты очень… Откуда?

Капрал невесело отмахнулся от кухарки, вошел в дом.

— Ну, — спросил, — остался еще лес в моей Суоми?

— Рубят-рубят, а все не вырубят.

— Да-а, тетка Илмари, да… Зато вот людей стало меньше. Пуля — не топор. Срубит — и щепок не останется. Да, тетка, да-а…

— Позвать кого? — спросила кухарка.

— А разве кто остался из прежних друзей.

— Пришли недавно… Вот Анти Роутваара без руки, Вяйне Коскела, Пекка Ярвилайнен, Матти Сеплянен…

— А ну-ка, позови их!

Пришли лесорубы, сложили в угол свои тяжелые топоры, сели вдоль стены на лавку.

— Хувяя гошвяя, Теппо. Где же твои капральские погоны?

— Я оставил их в тюремном каземате Петсамо.

— Та-а-ак… Пришел получить вместо них топор?

— Я, — ответил Ориккайнен, — если возьму топор, так буду рубить кого угодно, только не деревья!

— Война закончилась, Теппо.

— Она еще только начинается, дурни…

— Кх… кха! — откашлялись лесорубы.

Тетка Илмари, печально вздохнув, разлила по мискам похлебку, разрубила на ровные части «фанеру», оставшуюся от прошлых времен.

— Садись и ты, Теппо!..

Ориккайнен сел. Голова пошла кругом от одного только запаха вареной пищи.

— Ух, ты! — сказал он. — Такая же, как в каземате!

Жаром дышала раскаленная докрасна железная бочка, заменявшая печь. Лесорубы разделись до пояса, так что открылись шрамы и раны двух войн, и стали жадно есть.

— Такая же, как в каземате, — согласился один лесоруб, — только в каземате за нее деньги не высчитывали.

— Зато потом, — улыбнулся капрал, — чуть не высчитали за все сразу!

Кухарка снова вздохнула:

— Русские говорят: бережного бог бережет.

— Помолчи, тетка…

Когда миски были вычерпаны до дна, все пятеро легли на верхние нары, закурили горький табак с примесью листьев.

— Ну, рассказывай, Теппо!..

Кое-как, подбадриваемый кивками, кряхтеньем и поддакиванием, рассказал о себе. Помолчали. Захрустел лист газеты.

— Читал?

— Что?

— О беженцах из Петсамо. Как их там немцы…

Теппо сердито засопел носом:

— Я это сам видел!

— Та-а-ак… А про договор знаешь?

— Слышал, но плохо знаю.

Однорукий Анти Роутваара заговорил первым:

— Дешево мы вышли из войны, дешево. Наша Суоми еще в тридцать девятом начала то, что Гитлер хотел. А вот ведь… русские мстить не стали. Даже военнопленных возвращают. Говорят, что наши правители не справились со своим обязательством…

— Каким это обязательством? — спросил Ориккайнен.

— А ты разве не знаешь, что Маннергейм еще до переговоров обещал к пятнадцатому сентября всех немцев, что остались у нас, интернировать. Прошел этот срок.

Бывший капрал усмехнулся:

— Немцы и не уйдут. Вон я шел по Лапландии — стон стоит: всех гонят окопы рыть. Хотят линию обороны тянуть от Петсамо до Рованиеми. На нашей же земле собираются воевать с русскими. И пока сам народ не поднимется, гитлеровцы останутся у нас!..