Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы
Шрифт:
– Да так. Едва ты переоделась в гражданское, как в тебе сразу появилось даже кокетство.
– Ну вот, – нахмурилась девушка, – сразу уже и кокетство!.. Кстати, Мордвинов внесен в список идущих на берег? Если ты вычеркнул, то я как его непосредственный начальник буду вынуждена…
– Ладно, ладно! – перебил ее Пеклеванный. – Отпустил я твоего санитара!
– Тогда пойдем и мы…
В городском саду играл оркестр. Плавная мелодия вальса, перемежаясь с гудками пароходов, плыла над простором Северной Двины. Тянущийся по краю песчаного откоса бульвар шумел зелеными деревьями.
Они шли вдоль аллеи, обсаженной тополями, и Варенька говорила:
– Артем, как хорошо в тыловом городе, верно? Ты чувствуешь, какой здесь запах? Это запах настоящей земли, а не голого мурманского камня, к которому мы все так привыкли. И воздух здесь не солоноватый, а пресный. И липой пахнет, Артем!..
Вечером «Аскольд», лавируя в узких рукавах реки Маймаксы, выходил в море. Мимо бежали острова, покрытые веселыми ромашками. Уплывали за корму деревеньки с горланящими петухами.
И снова пошел «Аскольд» по Белому морю; снова, расхаживая по мостику, тихо пел Рябинин:
А и выйду я в море синее,вижу – правит отец мой судном.Так запой же, отец,чтоб унялась печаль человеческая!..А над морем плывут облака,словно парус лодейный, широкие.Крылья земные летят —то олени бегут печорские.О песня, ты – слава архангельская…О сторона архангельская,в которой песня жизни моей поется!..Артем слушал песню, грустную, как сама разлука, и думал о Вареньке. Вот уже около года они служат под одним флагом; одна и та же волна раскачивает их каюты, они обедают за одним столом, одни и те же колокола громкого боя поднимают их по тревоге…
«Но разве же это все?..»
– Штурман, – сказал Пеклеванный, – сейчас пересечем траверз Мудьюгского маяка, возьмите на него пеленг, чтобы нам не сбиться с фарватера!
– Есть! – ответил Векшин, откидывая светофильтры на пеленгаторе компаса, чтобы солнце не слепило глаза.
«Да, – продолжал размышлять Артем, – так разве же это все». Сколько раз они оставались наедине, чтобы говорить, говорить, говорить. И все не о том, не о том, не о том…
– Помощник, – окликнул его Рябинин, – иди-ка ты спать! В случае чего – разбужу.
– Есть, товарищ капитан-лейтенант!
Артем спустился с мостика. Волна перекатилась через фальшборт, окатив его холодным дождем. Лейтенант поднял капюшон и остался на палубе. «Интересно, – думал он, – что делает Варенька сейчас?..»
Пеклеванный поднес к глазам руку с часами: стрелки стояли, как и должны стоять в полночь, – соединившись вместе, и в этих соединенных стрелках ему почудилось что-то пророческое.
– Эх, – сказал он, внезапно затосковав, и
ему мучительно захотелось вот сейчас же, немедленно, увидеть ее лицо, услышать милый голос.Кто-то постучал ему в пятки. Лейтенант и не заметил, что стоит на крышке люка машинного отсека. Он живо спрыгнул, и люк откинулся, из него высунулось худое лицо Корепанова.
– Ух, – сказал машинист, – а я уже ругаться хотел!.. Вы как раз, товарищ лейтенант, нужны механику.
– Сейчас приду, – ответил ему Пеклеванный и, уже не раздумывая, бросился на корму.
Один трап – вниз… другой – наверх… дверь коридора – настежь!
Не стучась (стрелки стоят еще вместе), Артем повернул задвижку двери. Варенька стояла посреди судового лазарета, и руки ее смутно белели в каютных потемках.
– Так поздно? – удивилась она.
– Варенька, – сказал он, зажмурив глаза, – меня ждут в машинном отсеке…
– Ну?
– Так вот, у меня нет времени разговаривать с тобой долго. Я хочу только сказать… Знаешь, Варенька, я люблю тебя!.. Очень!.. – И, повернувшись, вышел.
В узком кормовом коридоре его зашатало, как в шторм, бросая плечами от одной переборки к другой. Чтобы успокоиться, лейтенант достал из портсигара папиросу. Но, как назло, не было спичек…
Ирина приехала
– Товарищ Беридзе, сколько вы не были в отпуске?
– Да уже четыре года, товарищ контр-адмирал.
Сайманов кивнул на кресло:
– Садитесь, побеседуем. У вас, кажется, мать еще жива?
– Почему это «еще жива»? – обиделся старший лейтенант, усаживаясь напротив Сайманова. – Она еще долго жить будет!
– Ну-ну, разве я хочу плохого, дай ей бог здоровья! У меня вот, например, мать умерла, когда мне и трех лет не было. А у вас что, мать молодая?
– Шестой десяток пошел, товарищ контр-адмирал. Не знаю, как сейчас, а перед войной она меня еще песнями будила. Однажды смотрю, как девушки несут кувшины, и вижу – ничем моя мать от них не отличается. Такая же стройная, гибкая и такая же сильная… Вот она у меня какая!
– А что пишет?.. Тоскует, наверное, хочет повидать сына?
– Конечно, не без этого. Как и всякая мать, товарищ контр-адмирал.
– Ну что ж, – Сайманов потер седые виски, лицо у него было усталое, – придется дать вам отпуск. Только к молодому вину вы не поспеете. Надо выехать примерно через неделю, чтобы вернуться обратно в июле. По имеющимся сведениям, между Рюти и Риббентропом ведутся новые секретные переговоры. По всему видно, что на севере назревают какие-то крупные события. Вы нам будете нужны…
Вахтанг вышел из штаба, жмурясь от яркого света. Кольский залив сверкал под лучами солнца. Кое-где в низинах сопок еще лежал снег, а противоположный берег залива уже был густо усыпан цветущей черемухой.
И девушка продавала цветы:
– Первые подснежники… А вот первые подснежники!..
Ее большие глаза светились солнцем, а над верхней губой, по-детски припухлой и нежной, золотился легкий пушок. Она улыбнулась Вахтангу и спросила, почему-то стыдливо краснея:
– Вам один букет?.. Или два?..