Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана
Шрифт:
Просыпаясь, он первым делом протягивал руку, чтобы включить радио. С фронта приходили вести о великих событиях, от которых тело сразу наполнялось свежей бодростью, хотелось быстроты, движения. Выскакивая на физзарядку, лейтенант становился впереди строя, и грохающая по камням колонна заспанных матросов выбегала на улицы поселка.
Допивая утренний чай, Самаров уже просматривал газеты, делал из них выписки – готовился к утренней политинформации. И когда в громадном экипажном клубе собирались матросы, он рассказывал им о положении на фронте, в стране, за рубежом.
– Враг, –
А Мордвинов, который недавно по старой памяти пришел к своему аскольдовскому замполиту, сказал просто:
– Я за себя последнее время не ручаюсь: когда-нибудь сам к егерям в гости пойду. А то смотришь-смотришь, как они перед тобой по окопам бегают, аж злоба берет!
– Плохой ты солдат будешь, – ответил ему Самаров, – если без приказа воевать пойдешь.
– А мне вон ефрейтора дали, – застенчиво проговорил Мордвинов и показал новые погоны. – Предлагают на курсы лейтенантов идти учиться.
Одна рука у него была на перевязи, и Самаров спросил:
– Что-нибудь случилось?
– Это финны, – коротко ответил Мордвинов, потом сел на стул и, обхватив руками свою крупную голову, о чем-то тяжело задумался.
– Ты чего? – спросил Олег Владимирович.
– Да так…
– Может, есть хочешь, у нас обед скоро.
– Нет, спасибо, товарищ лейтенант, я посижу.
– Ну ладно, посиди тогда здесь, а мне на камбуз надо…
Оставив Мордвинова в своем кабинете, он вышел в коридор и зашагал вдоль длинного экипажного корпуса. До обеда кубрики пусты, только больные лежат на нарах, пользуясь роскошным правом не вставать при появлении начальства. А в полдень матросы возвращаются с работ, и камбуз ломится от тесноты.
Если ты настоящий политработник, будь добр проследить, чтобы весь личный состав остался доволен обедом. Это задача не из легких. И лейтенант лично проверяет хлебореза, за которым водились грешки уменьшать порции, ежедневно присутствует при заправке котлов. Если что не так – провинившемуся не поздоровится. На этот счет у Самарова рука безжалостная.
Безжалостна она и к «сачкам» – так зовут лодырей на флоте. Но и тут надо разобраться. Один «сачкует» потому, что болят зубы – попробуй придерись. Другой отлынивает от работы уже третий день, а на поверку оказывается, что у него разорвана обувь. Починить? А где? Значит, организуй, лейтенант Самаров, сапожную мастерскую или сам разувайся.
«Вот бы тебя, дорогой Пеклеванный, хоть один раз ткнуть носом в эти дела, – раздумывал Самаров, возвращаясь с камбуза, – интересно, что бы ты заговорил тогда?..»
Мордвинов сидел в той же позе, в какой его оставил Самаров; при появлении офицера он поднялся со стула, немного постоял и снова сел.
– Чего это ты сегодня такой пасмурный?
– Я?.. Да я всегда такой.
– Плохо быть всегда таким… Ну, рассказывай!.. Как ты в городе очутился, в госпитале был, что ли?
– Нет, на мне все, как на собаке, и без госпиталя быстро заживет.
Я насчет курсов приехал, вот и зашел вас навестить…– Вот оно что, – протянул Самаров, немного удивленно посмотрев на бывшего аскольдовского салогрея. – А я, грешным делом, подумал, что ты это так сказал, просто к слову… Значит, офицером решил быть?
– Офицером не офицером, а курсы решил кончить. Нас для морских десантов будут готовить. Месяца два проучусь, а там, смотришь, и наступление начнется. Вот я в десант и попаду как раз!
– Ну молодец, коли так, – весело сказал Самаров. – Ты за этим, наверное, и пришел ко мне – похвастаться?
– Да нет, товарищ лейтенант, зашел вот…
– Дело есть – говори.
Мордвинов поднял голову, печальными глазами посмотрел на своего бывшего замполита и признался тихо:
– Зашел вот… Тяжело мне, Олег Владимирович… Очень! Даже и не думал никогда, что так тяжело может быть человеку…
Усаживаясь за стол и открывая листок календаря, Самаров спокойно и громко отчеканил:
– Дурак ты!
Мордвинов шагнул вперед, перегнулся через стол:
– Это не разговор… Я к вам, может, как больной к врачу, пришел, а вы…
– А ну, сядь, – жестко приказал лейтенант и повторил с прежним спокойствием: – Дурак ты!.. И притом чего это от тебя водкой несет? Выпил для успокоения душевного?
– Немного, – ответил ефрейтор, усаживаясь на прежнее место.
– Ну и что? Легче стало?
– Да вроде чуть-чуть.
– Вот это и плохо, – сказал Самаров, – что тебе от водки легче становится. Один раз забудешься, второй раз к этому же способу вернешься, а там и пойдет… Конечно, дурак!
– Ладно, – отозвался Мордвинов, – не в этом дело.
– А я знаю, в чем тут дело. – Самаров захлопал ящиками стола, словно что-то отыскивая, и неожиданно в упор спросил: – Ну что?.. Ты все любишь ее?
Мордвинов молча кивнул.
– По-прежнему?
Мордвинов снова кивнул.
– А это, – замполит показал на забинтованную руку матроса, – выходит, смерти искал? Ох, Яков, Яков!.. Пропадешь ты.
– А и плевать, – ответил Мордвинов, – и не такие головы, как моя, пропадают!
– Верно, что не такие, – согласился лейтенант. – Так они зато уж если погибли – значит с пользой… Я, конечно, не знаю, что и как там у тебя произошло, но не советую лезть под пули. Вот, мол, она обо мне услышит!.. Знаю я, о чем ты можешь думать. Глупо все это!.. А уж тем более если офицером собираешься стать. Не только за себя, а и за людей отвечать придется…
– Все это я понимаю, – ответил ефрейтор, – а вот вы меня так и не поймете.
– Ну хорошо, – сказал Самаров, успокаиваясь, – ответь мне, чего ты от нее хочешь? Ну чего?.. Любви?
– Нет, что вы, этого не будет.
– Ну, а представь себе, что вот полюбила тебя. Заканчивается война, она дает согласие на брак… Ты готов к этому?
– Чудноў! – сказал Мордвинов и улыбнулся.
Зазвонил телефон. Сняв трубку и прикрывая ее ладонью, замполит сказал:
– Тогда чего же ты добиваешься? Чего тебе тяжело?..
Мордвинов послушал, как лейтенант разговаривает по телефону, и, словно отвечая на вопрос самому себе, произнес: