Окна Александра Освободителя

Новые законы многие близлежащие помещики уяснили хорошо, они и в прежние времена славились предприимчивостью, а теперь закладывали имения, банкам я дал слово, что землю тех, кто следует моим указам, я отбирать не буду, и покупали акции. Ведь многие из предприятий я делал акционерными, оставляя за собой четверть доходов. Акции дорожали не по дням, а по часам. Особенно притягивали капитал заводики в системе Кольта, где госзаказы были гарантированны на три года вперёд. Головной госконцерн делили мы с Сэмюелем, концерну же принадлежало 49% акций в других подобных предприятиях. Кольт не сколько не жалел теперь, что принял посулы Горчакова и ринулся, как в омут, в неизвестность варварской России.

Зимний дворец, благодаря предупреждению, полученному ещё два месяца назад, удалось спасти. Холода стояли сильные, и топить приходилось соответственно, но, благодаря переделкам, огромный камин треснул не сразу, а неусыпный пожарный наряд не подкачал. В другом времени на восстановление дворца потребовался год и бесчисленное число жизней строителей, большая часть картин и имущества сгорела или была растащена. Я решил не сильно менять судьбу вещей, так что самое ценное приказал продать, направив деньги на открытие новых производств. Имена Кольта, Черепановых, Сименса, Арсеньева, Дубельта, Мельникова и Гёрстнера были на слуху. Значимость новых приближённых была велика. Многие в свете не понимали моих указов, но вот то, что если один из царской свиты почтил своим присутствием приём, он считался удавшимся, вот это весь Петербург знал наверняка.

Глава 9

РИ. РФ.

Январь 2002.

Достав сотовый я позвонила транспортникам. На этот раз проблем быть не должно, заказ в транспортном агентстве проплачен ещё две недели назад, всё оговорено, выедут они по звонку. А если и нет, то не беда, у меня есть телефоны их конкурентов. Ульи были крепенькие на вид, но старые, поэтому обошлись мне в две тысячи рублей за четыре штуки и несколько баллонов мёда, по сотне за кило. Дед был до того доволен сделкой, что согласился подержать у себя во дворе хоть месяц до моего следующего приезда и отвезти их на телеге поближе к трассе, а это с три сотни метров. Чокнутой меня наверное считает, ну и пусть. Ну вот и закончили перевоз, потоптавшись немного, видимо борясь с пережитком социализма, то есть с желанием предложить помощь сверх оговоренной, он кликнул помогавшего ему внука. Развернулся дед и потопал домой, как и его пятнадцатилетний балбес, пяливший глаза на явно городскую девчонку, которой, по её словам, взбрело подарить отцу, начинающему пчеловоду-любителю, на его день рождения старые ульи. Ну, вот и отчалили, вот и молодцы.

До схрона, то бишь до небольшой сухой промоины было сорок метров, разгребла листья и, не торопясь и всё время контролируя обстановку, разместила в ульях, между уплотнительными тряпками, пропахшими прополисом, драгоценные мешки. Закуток, где стояли ульи, находился на слегка изогнутом участке, до дедова посёлка, как уже было сказано, немногим более трёхсот метров, чуть в гору, а до основной трассы ещё сотня. Я находилась как раз в начале регулярно подновляемого асфальта, ближе к деревеньке, сменяющегося колдобинами. Место идеальное, два раза, пока я таскала мешки, из деревни выходили легковушки и я их услышала заранее. Конечно, останавливались, интересовались, хотя, по-моему, в их глухомани слухи разносятся быстрее света. В общем с улыбкой поясняла ситуацию и отказывалась от помощи. В нескольких местах зафиксировала крышки маленькими гвоздиками, кроме того улья, что с мёдом.

Через два часа, строго к заказанному времени, прибыла грузовая газель. Шофёр и грузчик споро закинули в кузов ульи и мой рюкзак, потом закрепили их. Доехали до дачи под Краснодаром к семи вечера, затем выгрузили ульи на подготовленные заранее подставки. Я вручила на прощание мужикам обещанную пятисотку на двоих и мы расстались. Потери в дороге, литровая банка мёда, я отдала её на посту объездной дороги. Мент был доволен, зелени настриг и себе и начальству за день много, а вот сладенького на закуску я первая подкинула. Знал бы ты, лопушок, какой груз ты выпустил из своих потных лапок. А шофёр и водитель то же без вопросов, подвезла подарок от деда отцу, да и по местным горам полазила, всё ясно, всё понятно. Именно это они мельком расскажут своим родным, а больше порадуют тех деньги, а история скоро забудется. Первый этап прошёл нормально, всё получилось. Карнеги, Фрейд и Павлов, спасибо вам, святая троица, за ваши книги. Благодарю за то, что психология человека, а так же людей спивающихся до поросячьего визга, просчитана мной верно до такой степени, что я не только выжила в этом безумном походе, но и осталась целкой. Справиться с четырьмя мужиками, пусть и немного опустившимися, это был крутой адреналин! Но вот сейчас я ловила отходняк.

Да и оттепель была для меня манной небесной, впрочем, если бы в инете её не предсказали, то я бы и не затеяла всё это предприятие. Сейчас днём уже ноль, а на пике, неделю назад, было 27 тепла. Давно такого января не было, лет десять уже, зато в конце февраля, как пить дать, ударит мороз под тридцать градусов. Опять половину почек на обманутых теплом плодовых деревьях побьёт холодом. Нет, все-таки с погодой неладное твориться, испоганили её люди, испоганили. Ну и чёрт с ней!

Перетаскивать добро из ульев в дом я не стала, и так всё сфотографировано и описано. Оценка, приблизительная, минимум двести тысяч, да и то это на мой непрофессиональный взгляд. Ладно, потом, всё потом, а сейчас накинем сверху и закрепим от дождя и ветра кирпичами старые куски линолеума. Позвонила ещё раз матери, взяла у соседей обещанного щенка, уже самостоятельного и отдала им деньги, как было оговорено, чтобы перекидывали ему еду через забор. Дед, отставной военный, пообещал всё сделать в лучшем виде. Наконец пошла в дом, умылась, села в кресло и, наконец, позволила себе поймать тот самый долгожданный отходняк и заплакать.

Всё же их было, как ни крути, четверо, на и когда последнюю вазу вынесли, я их бросок прозевала. Фома, он у них за бугра, самый непропитый, он бы и рад был заняться сразу со мной вопросами полового воспитания, да те трое сразу к моему рюкзаку кинулись. До этого приходилось за ними строго следить, только бутылку водки в день выдавать, один раз даже из ракетницы пальнула когда самый тщедушный до стратегических питьевых запасов попытался добраться. Ракетница теперь у Фомы, а я, со связанными за спиной, собственным шарфом, руками сижу в грязи внизу ямы, рядом с лазом в дольмен и молюсь святому Павлову, чтобы у этих собак слюни сработали быстрее разума. Знали они, я сама им показывала эти две бутылки самопального коньяка, к ним родимым потянулись их взоры, потому что водку допили ещё позавчера. Я им обещала их за победу, ну да они их и сами взяли. Разлили, хряпнули по одноразовому стаканчику, выматерились, закусили и стали смачно обсуждать все позы, в которых они меня будут иметь в виду. Просмоленные алкаши, они смогли тяпнуть и по второй, прежде чем их начало колбасить.

Но, после первой, я не сильно и прислушивалась, так была занята, отдирая стянутыми за спиной руками, прикрепленный лейкопластырем к икре складной нож. Три минуты и шарф разрезан, ещё минута-другая, чтобы выбраться из ямы без лестницы. Так, крики не симулировали, лежат голубчики, правда, только трое. А вот и Фома, зверюга ты наш, матёрый, ползёт к лесу. Живучий! Первым делом я вернулась к трём телам и побросала их вниз, затащила внутрь дольмена, затем вернулась за Фомой. Тяжёлый он, зараза! Ну, без спешки, мы и слона съедим, вот и он рядом с товарищами оказался. Двигаться к тому времени он уже не мог, но был еще в памяти и глядел злобно. Поднявшись по приставленной теперь самодельной лесенке наверх, я взяла пакеты для мусора, в которые заставляла мужиков складывать все объедки, я взяла четыре штуки пустых, бечёвку и опустилась вниз. Направив мощный фонарь на Фому, я надела пакет ему на голову. Когда все четверо лишились доступа воздуха, я засекла десять минут. Дёрнулся, пару раз, только главарь, остальные уже были готовыми.

Теперь, мусор, всё в дольмен, туда же палатку, в которой они спали и весь оставшийся сухой спирт. До темноты оставалось немного, так что я, поела и стала забрасывать яму землёй. Когда показались звёзды, а вход внизу был уже наполовину скрыт, я спустилась вниз и забросила в отверстие несколько охотничьих спичек. Переставила палатку, так как ветерок гнал вонь горелого мяса в мою сторону, и уснула. За следующее утро забросала ямку и положила снятый заранее дёрн, а сверху набросала перегнивших листьев. До вечера сделала две ходки до предварительного схрона, на следующий день ещё пять. Последний день, пугаясь всякого шороха, таскала добычу в придорожную промоину. Утром к деду, за мёдом и ульями. Вся операция, если брать только наличные, а не то, что у меня уже было из снаряжения, обошлась в полтину. Я заложила барыгам всё, что имела ценного и, даже, перехватила червонец у матери, якобы мы с одногрупниками по стрельбе в этот поход пойдём, и клятвенно пообещала, что это не на наркоту.

Забылась в кресле нервным сном часов до трёх ночи, больше уснуть не могла ни в какую. Достала ноутбук, врубила инет. Всё будет хорошо, как уверяет еврейское радио. Может и так, а пока вынула из цифрового фотоаппарата снимок одной из семи золотых монет, ту, что похуже, класса «В». Отправила снимок на Интернет аукцион. «Будем посмотреть», как любит говорить отец. Амфоры и украшения из серебра и золота пока не трогала, и не собираюсь, они дороже монет выйдут. Нет, ну, всё же, как просто в нашем мире решаются многие проблемы, один градусник ртути и две капли хлорки в каждую бутылку, затем попросить у соседки из подъезда, чтобы она надела новые пробки на своё алкогольное творчество.

Альтернативная История. Российская Империя.

Январь 1838.

В Петербурге зима жаркая, это признают многие, не в смысле холода, с морозом как раз всё в порядке, а в «интересных временах», как говорят на востоке. Освобождение конфискованных крестьян, грядущее освобождение государственных и ослабление цензуры в области художественной литературы, есть от чего хвататься за голову любителям тихого благолепного бытия. да и заказные материалы, печатающиеся с моего позволения, но, якобы, «свободными художниками», будоражило умы. Уже десяток писак корпят над заказанными мною книгами, славят Освободителя и поливают грязью помещиков-сибаритов, не следующих примеру царя в освобождении рабов. Теперь название «крепостной» запрещено под страхом наказания, на его месте надобно говорить «раб», эвфемизмы тоже запрещены. Многие, очень многие, особенно из ближайшей родни, продолжают исподволь точить на своего царя зубы. Слухи пресекаются жёстко, даже если их распространяет родня.