Око силы. Четвертая трилогия

Эх!

– Как теперь она тебя уважит,

Обогреет и с тобою ляжет,

А кого любила, ведь не скажет.

А что дальше будет, бог покажет…

Она вновь поглядела вперед, за широкую спину идущего впереди Родиона Геннадьевича. Лес, как лес, самый обычный. Березняк, густые зеленые кроны, трава, земляничные цветы – белые, с желтой серединкой…

Ольга почувствовала, как воздух застревает в горле вместе с недопетым куплетом. Сейчас же март, март, март!..

– Зеленое! – сзади послышался отчаянный крик. – Товарищ Соломатин, докладываю – зеленое!..

Семен точно выполнил приказ.

– Я же обещал! – не оборачиваясь, бросил ученый. – Идите и смотрите.

Кавалерист-девица прокашлялась, выбивая кляп из горла, и смело шагнула вперед, в горячее лето. Воздух густел на глазах, струился, тек, размывая контуры; зелень на ветвях побледнела, подернулась желтизной. Миг – и все стало на свои места. Лес опять был правильный, мартовский, среди берез выросли потемневшие от солнца ноздреватые сугробы, ветви оголились, пропуская солнце.

Сзади гулко выдохнул товарищ Тулак.

Ольга зябко повела плечами и пошла дальше. Байки про Шушмор уже не казались ей такими глупыми. Чудится – ладно, и не такое бывает. А что если «там» и вправду лето?

Где именно «там», девушка решила пока не уточнять. Разберемся!

– А казачки дома обождутся,

Вдовы с горя слёзами зальются,

Что ж вы, хлопцы девок распылялы

Да опять в могилы полягалы?

Обещанные полверсты явно растянулись. Тропинка упорно уводила в самую глушь, небо вновь загустело тяжелыми тучами, исчез синий просвет, скрывая солнечные лучи. Под ногами хлюпала грязь, мертвые листья цеплялись к подошвам. Сыро, пусто, неуютно… Никаких чудес!

– Взгляните, товарищи!

Спокойный голос Соломатина почему-то заставил вздрогнуть.

– Сначала налево, потом – направо.

– Береза, – вслух констатировала бывший замкомэск, поглядев в указанном направлении. – Большая.

Семен с ней мысленно согласился, но для себя уточнил: очень большая.

Деревья в этой части леса были почти все старые, достигшие максимального роста, но то, на которое указал ученый, даже по сравнению с ними казалось гигантом. Крона тянулась ввысь, к самым облакам, ствол в потемневшей коре выступал прямо на тропинку, словно пытаясь заступить путь. Неровные пятна гриба-трутовика вросли в древесную плоть, словно старые запекшиеся раны.

– Эндемик? – как можно более спокойным тоном осведомилась Ольга. – Вроде не квадратная.

Достань Воробышка поглядел вверх, на вершину темной кроны, покачал головой:

– Нет, самая рядовая, таких здесь много. Береза бородавчатая, она же повислая. Очень старая, обычно такие живут до трехсот лет, но эта еще древнее. Но вы не посмотрели налево.

Налево был пень, тоже огромный, вросший в землю толстыми мертвыми корнями.

– Ее покойная сестра, – Соломатин подошел ближе, наклонился к давнему срубу. – Те, кто ее погубил, сначала подожгли ствол, а потом взялись за топоры. Один старожил рассказывал, что это было сделано по приказу епархиального начальства в середине прошлого века. С одной справились, а потом случилось какое-то несчастье, и работы прекратили. Эти березы… Видите, как росли?

– Вроде часовых, – сообразил ротный. – Может, их специально возле тропы посадили?

– Во всяком случае, считалось, что они не пускают в наш мир то, что спрятано в Шушморе. Сюда носили подарки, говорят, у подножия стоял какой-то идол. Церковному руководству сие понравиться никак не могло… Ну, мы, собственно пришли. Вот он, Шушмор.

Ольга удивилась, поглядела вперед – и увидела поляну, а на ней большой розовый камень. За ним другой, третий…

Волосатые Камы.

* * *

– И это – Шушмор?!

Ольга уже второй раз обходила поляну. Идти недолго, круг – от силы пять минут, если обычным шагом. Каменюка, еще одна, еще. Шесть штук, одна за другой идут, словно в хороводе, каждая на три метра из земли вылезает. Цвет и в самом деле необычный, очень красивый, но об этом они знали заранее. Шпат! Цельные глыбы розового шпата, грубо обитые, слегка закругленные наверху. Обработали на скорую руку, притащили через лес, вкопали – и бросили. Ни надписей, ни изображений, только следы давних сколов.

Посредине поляны – бугор. Сверху земля с торчащими корнями, а из-под нее – тоже шпат. Еще глыба, но побольше и формы иной, с шатром сходной.

Все!

Зотова чувствовала себя так, будто ее обманули – нагло и подло, словно девчонку из первого класса прогимназии. Наплели баек, пообещали целый мешок чудес, в лес потащили. И ради чего? Каменюку пальцем поскрести? Траву сапогами помять?

Уже не в первый пришлось давиться весенним воздухом. Траву?!

Девушка осторожно подняла ногу. Земляничный листок прилип к подошве – настоящий, потрогать можно. Зотова осторожно оглянулась, хотя позвать остальных. Неужели не видят?

Соломатин и ротный стояли возле бугра, ученый что-то объяснял, указывая на присыпанный землей камень. Приходилось действовать самой.

Прежде всего Ольга присела на корточки и убедилась, что трава и цветущая земляника – никакой не мираж, а самая что ни на есть реальность. Рвать ничего не стала, но руками перещупала все, до чего удалось дотянуться. На всякий случай потрогала землю, поднесла щепотку к носу. Лесной суглинок оказался самым обычным, как и то, что на нем росло.

Замкомэск встала, отряхнула ладони и, решив ничему не удивляться, поспешила к остальным. Мельком подумалось, что виденный дорогой мираж, возможно, куда более реален, чем казалось.

– …Нет, нет, копать сейчас нельзя, – услышала он голос Соломатина. – Я не археолог, товарищ Фраучи и его бойцы тем более. Разрушим памятник, нашкодим хуже таврических «счастливчиков», причем без всякой пользы для науки. Потомки нас проклянут, да-с. Здесь требуется настоящая экспедиция, причем комплексная…

«Вы об этом бугре?» – хотела поинтересоваться Ольга, но решила не перебивать. Ее, впрочем, заметили.

– Вот-с, глубокоуважаемая барышня, я сейчас объясняю вашему коллеге…

Это был уже перебор. Затащили невесть куда, да еще обзывают.

– Опять – барышня? – взорвалась кавалерист-девица. – Что вы меня за девчонку держите? Барышня – это немочь бледная, которая мигренями страдает и в соседа-студента влюбляется. А я эскадрон на пулеметы водила! Людей насмерть рубала – и меня рубали. Я не в хвастовство, нечем тут хвастать, а чтобы вы поняли!.. Я!.. Не смейте!..

Семен, успевший уже кое-что узнать о характере «коллеги», на всякий случай отступил назад. Родион Геннадьевич не дрогнул.

– Прошу простить, – коротко поклонился он. – У каждого свои привычки, мои, как вы успели заметить, несколько старорежимные. Постараюсь в дальнейшем…