Око тайфуна

Непривычно видеть в любви реальную силу, способную противостоять фашизации. Только ничего другого в распоряжении человечества нет.

Индукция фашистских отношений тем и страшна, что любую организованную силу включает в свою систему. Ребята, объединяющиеся в «группы действия» для борьбы с панками, неизбежно превращаются в панков под другими названиями. Так же неизбежно приводят к усилению власти и влияния руководящего аппарата любые административные меры, направленные на сокращение этого аппарата. Так же… впрочем, мы достаточно поговорили о перерождении.

Любовь и дружба — единственные человеческие отношения, не всегда подпадающие под условия теоремы. Дело здесь в глубине и устойчивости связей, существующих между близкими людьми. Связи эти могут оказаться даже прочнее, чем возникающие при индукции; так друзья или влюбленные образуют систему относительно более устойчивую, чем фашистское общество. Недаром высокопоставленный тормансианин говорит: «Нам нужен прибор для распознавания и последующего вылущивания возвратных ассоциаций, неизбежно повторяющихся у всех без исключения людей. У многих они настолько сильны, что создают устойчивое сопротивление внедрению мудрости и воспитанию любви к Великому». Недаром любой фашистский режим пытается внушить своим гражданам, что их главный долг — пожертвовать во имя государства всем. В особенности — любовью.

Но если индукция не может пойти в одну сторону, она неизбежно пойдет в другую. Или фашизация, или индукция коммунистических отношений любви и дружбы. И желания учиться и трудиться. Опять — классическая триада «шестидесятников».

Конечно, поверить в силу фашизма легче, чем в силу любви. Вообще в дурное верится легче, «потому что повседневный опыт количественно набирает больше плохого… зло убедительнее, зримее, больше действует на воображение. Фильмы, книги и стихи Торманса несравненно больше говорят о жестокостях, убийствах, насилиях, чем о добре и красоте, которые к тому же труднее описывать из-за бедности слов, касающихся любви и прекрасного».

Теме любви посвящены сотни книг. Но вспоминаются немногие, и те преимущественно написаны в прошлые века. Отсутствие хороших современных книг о любви объяснить нетрудно. Можно ограничиться лежащими на поверхности рассуждениями. Во-первых, за прошедшие тысячелетия тема практически исчерпалась, поэтому и перестала привлекать внимание крупных писателей. Во-вторых, виновата общая дегуманизация и деромантизация общества. Какая в наше время любовь? «А я съем бутылочку, взгромоздюсь на милочку».

Но попробуем взглянуть с другой стороны. Большинство моральных запретов, действующих в обществе, так или иначе связаны с сексуальными отношениями. Религия была призвана найти, объяснить и защитить своим авторитетом эти запреты, а также — обосновать возможность изредка обходить их. Последнее важно: не будь сексуальные ограничения тверды и незыблемы, общество развалилось бы, но будь они абсолютно незыблемы, общество развалилось бы еще быстрее. Поэтому амбивалентность, двойственность этических норм изначально присуща любому человеческому мировоззрению.

Итак, любовь всегда была связана в общественном сознании с религией. Наиболее естественно сочетались они в античном мире. Эрос почитался в древней Греции, как «могучая сила, все оживляющая», как первоначальная сущность, более древняя, чем мир и бессмертные боги. Служение Эросу воспринималось как праздник. Любящие выполняли не только свои желания, но и священный долг служения Афродите.

Христианство, объявив эротику греховной, разорвало античный симбиоз любви и веры. Подчеркнем: ортодоксальная церковь считает грехом любыесексуальные отношения. Амбивалентность проявляется лишь в утверждении, что избегающий любого греха неизбежно впадает в грех гордыни. Но для того, чтобы воспринять подобное разрешение, требовалась определенная доля свободомыслия, не характерного для средневековья. Вероятно, недиалектичность, прямолинейность, закостенелость церковной морали были одной из главных причин массового распространения психических заболеваний, многие из которых были явно связаны с сексуальными комплексами. (Классический пример — процессы ведьм. Инквизиторы Шпренгер и Инститорис в «Молоте ведьм» утверждают: «Речь идет о ереси ведьм,а не колдунов: последнее не имеет особого значения».)

Новое время и, особенно, XX век подорвали корни христианской религии, оставил в силе христианскую мораль.Этические нормы, восходящие к Христу, если не к Моисею, попали в конституции почти всех европейских стран, превратившись тем самым в юридические законы. Даже «моральный кодекс строителя коммунизма», даже отношения между людьми будущего в большинстве советских фантастических романов — христианские по сути своей. (Исключение составляют книги И. Ефремова.)

Обратите внимание: классическое христианство по крайней мере как-то пыталось объяснить свои несуразные запреты. Сейчас те же запреты остались в силе, причем никто не пытается их объяснить. Сложилась совершенно неестественная ситуация, чреватая гораздо более болезненными общественными явлениями, чем в средневековые времена: религия перестала играть роль регулятора сексуальных отношений, в то время как все ограничения, ею созданные, действуют.

В этой обстановке возникло два противоположных общественных течения, проявляющихся в искусстве, науке, в повседневной жизни.

Первое сохранило и упрочило запрет на сексуальность, объявив общепринятые нормы поведения вечными и незыблемыми, а любое отклонение от них — извращением. Это течение характерно, например, для нашей страны.

Другое, альтернативное направление — полный и демонстративный отказ от всяких сексуальных запретов, отрицание даже теоретической возможности существования каких-либо моральных критериев в этой области — возобладало в странах северной Европы. «В Швеции с основами сексуальных отношений знакомят уже в средней школе: изображение полового акта в различных вариациях можно увидеть и в витрине стокгольмского магазина, и в кабинете делового человека, и в кино» [18] .

18

А. Гулыга. «Пути мифотворчества и пути искусства». — «Новый мир», № 5, с.227.

А. Гулыга называет это «деградацией и извращением секса». Каких-либо доказательств он не приводит. С этой точкой зрения можно согласиться, а можно и спорить. Однако оставим скандинавам их проблемы. У нас вполне хватает своих.

Понятно, что какое бы течение не закрепилось в официальной культуре, в обществе продолжают существовать оба. Принятый в нашей стране строгий запрет на всякое изображение эротики, на распространение любой информации, касающейся взаимоотношений полов, все равно, научной ли, художественной ли, привел лишь к вытеснению этой информации в общественное подсознание. Так, наряду с официальной культурой возникает — и со временем приобретает определяющее значение — «культура подворотни». Поведение подавляющего большинства людей опирается на более всеобъемлющую «культуру подворотни». (Хотя бы потому, что большинство вопросов, связанных с сексуальной тематикой, официальные средства массовой информации просто игнорируют, а свято место, как известно, пусто не бывает.) Соответственно, появляется и нарастает разрыв между реальными общественными отношениями и изображением их в официальной культуре.

Один из героев «Очага на башне» детский писатель Ляпишев говорит Вербицкому: «Долдоны эти, думаешь, читают меня? Зря думаешь. Даже слыхом не слыхивали. Они либо вообще не читают, хватает им плейера в ухо да видика в глаз. Либо вылизывают Кафку, Борхеса, Гессе… а ведь чтобы их читать, нужно быть мудрым! Они организуют опыт, а если опыта нет, получается лишь презрение к тем, кто во что-то верит. Мне приятель говорил, учитель: шмакозявки с седьмого класса сосать приучаются. Понимаешь? Ее спрашивают: зачем? Скучно, говорит, очень: уроки, собрания… Ей говорят, ну любили бы друг-дружку по-человечески, уж на крайний-то случай. Он что, настаивал? Нет, я предложила сама. Вы что, не понимаете? До брака надо хранить чистоту, это же капитал. А одна добавила: так надежнее, не будет последствий. Четырнадцать лет, Валериан! А я пишу, как гуляли ученики ПТУ Надя и Сережа, ему нравилось, какая она красивая, какая у нее чистая, нежная кожа, и он наломал ей сирени, и она покраснела, а он, преодолевая застенчивость, взял ее за руку, и она не отняла руки и спросила: тебе нравится твоя работа? А он ответил: да, я горжусь своей работой, только мастер у нас немно-ожечко консерватор. И мне говорят: все очень неплохо, но есть сексуальные передержки. Например, кожа. При чем тут кожа?!! Пусть ему нравятся ее глаза».

Справка: по данным медицинского обследования до 80 % ленинградских школьниц-старшеклассниц живут половой жизнью.

Итак, официальная культура изображает, по ее мнению, романтическую, возвышенную, неземную, а на деле — ханжескую любовь. «Культура подворотни» термин «любовь» вовсе не применяет. Сексуальные отношения, и ничего более.

«— Знал одну такую. Приехала к нашему, а его чего-то не было. Ну, покатил с ней таун осматривать, впервые в Питере… Знаешь, такая цыпа, ходит по ниточке, и ничего ей не смей… А ведь знаю, что сучка, видно же… Вечером зашли поужинать, я ее упоил чуть, так она как полезет!