Око тайфуна

Однако, фактор неопределенности не исчезает: в любой конкретной задаче содержится тень глобальной проблемы. Он просто игнорируется, «заметается под ковер».

В результате, рекомендации ученых становятся излишне категоричными. Полузнание, каким является любое научное достижение, выдается за истину в последней инстанции. Эти рекомендации воспринимаются некритически, причем, степень доверия прямо пропорциональна положению автора в научной иерархии.

«— Какие у Чернобыльского реактора проектные выбросы? (…)

— До 4000 Кюри в сутки.

— А у Нововоронежского?

— До ста Кюри. Разница существенная.

— Но ведь академики… Применение этого реактора утверждено Совмином. Анатолий Петрович Александров хвалит…»(7)

Страх и некомпетентное бессилие перед неопределенностью породили самостоятельную науку — административную технику безопасности. Сущность ее состоит в создании блокировок, защит, инструкций, призванных исключить риск, убрав творческую составляющую.

Удовлетворить всем требованиям предписаний невозможно. «Ни одна АЭС не выполняет до конца технический регламент. Практика эксплуатации вносит свои коррективы»(7). Отличить главное от второстепенного зачастую не удается, поэтому инструкции сплошь и рядом вовсе игнорируются, и работа идет в бездумной надежде на удачу. Есть нечто символическое в том, что спусковым механизмом чернобыльской катастрофы послужило включение аварийной защиты реактора: «убило то, что должно было защитить, потому и не ждали отсюда смерти…»(7)

В академической науке циркуляры неписаные и потому наиболее опасные. Они формируют общественное мнение относительно приемлемости или неприемлемости тех или иных форм работы.

Творчество определяется как форма неприемлемая, но это не вся истина. Наука развивается, она меняет свои представления, расширяет власть над миром за счет глубоких прорывов. Их она отрицает, ими она существует. Прорывы связаны со случайными сбоями в системе служебного продвижения. Осуществляют их если не фанатики идеи, то люди, вставшие над системой и сохранившие творческие способности.

«Тебе все можно, — говорит Президент Динозавру. — Делай, что хочешь».

Собственно, для этого создана Академия с ее отсутствием прямых обязанностей и конкуренции.

«Делай, что хочешь».

Круги

Пирамиды власти однотипны. Они похожи на настоящую пирамиду, построенную в четвертом тысячелетии до н. э., чтобы прославить величие фараона Джосера: уступчатое сооружение из массивных полустершихся блоков, которые скрепляет одна лишь сила трения.

Достаточно согласиться с тем, что некая работа требует организованности, и вскоре выяснится, что для этого она требует управления и подчинения, централизованного перемещения информации, средств, материалов, людей. Тогда возникнет пирамида, на верхней ее ступени (и только на ней) будет начертан лозунг: «делай, что хочешь».

«Дипломатическая неприкосновенность» руководящих кругов известна как коррупция. У нас и на Западе нет недостатка в призывах и обещаниях покончить с ней раз и навсегда. Между тем, боги наказывают людей исполнением желаний…

Бога, равно как и дьявола, «в природе, конечно, не существует, но он способен на многие ухищрения»(1). Все дело в том, что только благодаря коррупции пирамида вообще выполняет хоть какую-то социально полезную работу. В иерархической системе скрупулезное соблюдение законов, правил, инструкций и установлений — лозунг правового государства в действии — приводит к параличу управления и недееспособности социума.

Коррупция — межличностные связи, не подчиняющиеся нормативным актам — может существенно снизить информационное сопротивление. Например:

«Вхожу в коридор, стоит курьер, нос луковицей, ярко-красный. Подхожу, сую в руку пятирублевый золотой.

— Скажите, голубчик, мне надо получить командировочный паспорт и пропуска на 15 мест разных вещей, чтобы их в немецких таможнях не досматривали. Ваши генералы меня от одного к другому гоняют, никакого толка не добьюсь, проводите меня к тому делопроизводителю, который этими делами ведает.

— Пожалуйте, Ваше Превосходительство, — это Иван Петрович Васильев.

Вводит меня в комнату, где сидят чиновник и машинистка, и начинает ему объяснять, что мне надо. (…) Подходит Васильев к конторке, открывает ее, и я вижу в ней кипу паспортов, вынимает один из них:

— Фамилия, имя, отчество Вашего Превосходительства?

Выписывает и вручает мне паспорт, выдаваемый только с „высочайшего соизволения“»(8).

Обратим внимание на ключевую фигуру Швейцара.

Стремление общества как-то выжить приводит к повсеместному распространению коррумпированных цепей. Создается «вертикальная коррупция»: продавец дает взятку директору Магазина, тот — начальнику торга, последний — министру (опуская большую часть структурных этажей и игнорируя боковые каналы — милицию, исполкомы, партаппарат, которые тоже включены в восходящее движение ценностей и нисходящее — разрешений). Одновременно формируется коррупция горизонтальная, менее известная и неподвластная закону.

Коррупция «круга своих».

Элита

Владислав Николаевич Бессмертный, любимый ученик Динозавра и директор учреждения без вывески, попал в кадровую систему Академии Наук с гауптвахты. По личному звонку.

Действия академика Невеселова — правильные, порядочные, необходимые с точки зрения интересов науки и государства, — абсолютно незаконны, противоречат правовым нормам государства и подсистемы «наука». Но насколько же они естественны: «круг» и не должен подчиняться общим законам, иначе он и невозможен, и бесполезен.

«…из уважаемых НИИ, как из рваной торбы, посыпались жалобы и протесты, а директоров в „Перспективе“ стали менять со скоростью одного-двух оборотов Земли вокруг Солнца…»(1)

Особенность науки состоит в том, что, по причинам главным образом историческим, она целиком воспринимается общественным сознанием как элитная группа. (Сравните: «Кем вы работаете?

— Я учитель. А вы?

— Я ученый». Не правда ли, впечатление разное?) Понятно, что образ науки, сложившийся у населения, не соответствует действительности. Это неприятно и само по себе: например, дезориентирует выпускников школ. Но гораздо хуже обратное воздействие возникшего образа на саму научную среду. Ведь ученый, являясь частью социума, не может избежать влияния стереотипов общественного сознания.

Постоянно воспроизводящееся представление о собственной исключительности формирует у ученых комплекс превосходства, который надежно изолирует научную среду от мира, замыкая ее в себе:

«…ни один вредитель, ограбивший государство в особо крупных размерах, не сравнится с этим Степняком-Задунайским, который двадцать лет подряд причинял всему народу зубную боль»(1).

Академик Невеселов и Б. Штерн излишне резки и потому не вполне убедительны. Профессор Е. злодействовал в отечественной стоматологии, надо думать, не только из природного садизма. Да и нет в его деятельности ничего уникального.