ОКО ЗА ОКО Этика Ветхого Завета
Шрифт:
С одной стороны то, что у Израиля была сильная концепция коллективной солидарности, не означало, как полагали некоторые ученые в прошлом, что в Израиле вовсе не было представления о личной ответственности до периода пленения. Акцент на индивидуальности в ранних юридических текстах (например, Книге завета, как мы видели) за столетия до Иезекииля показывает это. Совершенно ясно, что в израильских судах каждый человек нес личную ответственность за свои действия, и наказывался или оправдывался соответственным образом. [301]
301
Ранние антропологические исследования древнего Израиля предлагали к обсуждению концепции совместной ответственности и корпоративной личности, в отношении которых было ясно показано, что они основаны на априорных предпосылках. Против подобных взглядов была реакция в 1960–х и 1970–х годах, но даже до сих пор есть попытки реанимировать их, особенно когда вновь стали навязывать мысль, что Иезекииль, на основании Иез. 18, был изобретателем
С другой стороны, Иезекииль занимался благовестием (см. окончание Иез. 18). Ради этой цели ему было необходимо разоблачить ложные оправдания и попытки народа снять с себя ответственность. Изгнанники обвиняли в своей участи прежние поколения. Они пытались обвинить Бога в несправедливости по той причине, что он заставляет страдать ихпоколение, после того как многие поколения до них оставили следы греха и порока. Они были возмущены тем, что ихзаставили страдать безвинно за грехи других. Но Иезекииль отрицает это предположение. Они не были невинными детьми порочных родителей. Они несут полную ответственность за свое поведение, которое было настолько откровенно порочным, что они сами заслужили суд Божий. Они должны признать собственную вину и ответственность. Поэтому Иезекииль начинает с отрицания распространенной пословицы (Иез. 18, 2), и затем предлагает сложное, относящееся к этому поколению рассуждение, которое воплощает доктрину личной этики, соответствующей Втор. 24, 16. Главный пункт в рассуждениях Иезекииля должен был показать, что каждое поколение уцелеет или погибнет в соответствии со своим нравственным откликом на Божий закон, так же будет и с каждым человеком. Обратиться от праведности к беззаконию — накликать несчастье. Но в этой главе есть также чудная радостная весть: когда беззаконники обратятся от своего беззакония и продемонстрируют свое покаяние радикальной нравственной переменой жизни, тогда они обретут прощение, и их жизнь будет сохранена. Несомненно, проповедь Иезекииля несет новую глубину и вызов личной ответственности, и он, конечно же, ясно раскрывает вопросы жизни и смерти, связанные с нравственным выбором и привычками. Однако его аргументация — это развитиеглубоко укорененной ветхозаветной веры, а не радикальное нововведение.
Модели нравственности
Теперь мы переходим от общих размышлений двух последних разделов к более конкретным вещам. Ведь Ветхий Завет представляет нам ряд моделей такой личной нравственной жизни, которая либо угодна Богу, либо нет. Я имею в виду не множество реальных персонажей, которые наполняют страницы ветхозаветной истории, хотя они демонстрируют богатый кладезь личных нравственных уроков, что известно каждому учителю воскресной школы. Скорее меня интересуют портреты персонажей, встречающиеся в различных формах, которые дают фоторобот характерных качеств праведной личности. Вальдемар Янцен (Waldemar Janzen) называет это классическими «образцами (paradigm)» поведения в древнем Израиле. [302] Янцен использует понятие несколько иначе, чем я. В то время как я использую его, чтобы описать главным образом всю структуру Израиля, представленную нам в Ветхом Завете, Янцен его использует, чтобы говорить о моделях идеального поведения, которое, как он полагает, направляло принятие этических решений израильтян. И эти образцы, или портреты, идеальной семьи, священника, царя, пророка, были в основном сформированы повествованиями.
302
Waldemar Janzen, Ethics.
Гордон Уэнхем (Gordon Wenham) в своем занимательном исследовании риторической стратегии Книги Бытия также приходит к выводу, что образцовое нравственное поведение представлено в различных повествованиях:
Таким образом, из повествований Бытия мы можем создать каталог добродетелей, как их воспринимал автор, или фоторобот праведника. Он, или она, благочестив, то есть молится и зависит от Бога. Сильный и смелый, но неагрессивный или жестокий. Он, или она, щедрый, правдивый, верный, особенно по отношению к другим членам семьи. Праведный человек не боится проявлять эмоции радости, печали или гнева, но гнев не должен выливаться в непомерную месть, скорее праведник должен быть готов простить. Наконец, праведность не требует аскетизма: следует пользоваться радостями жизни, но не становиться их рабом. [303]
303
Wenham, Story as Torah,p. 100.
Чтобы завершить мысль, предложенную здесь Янценом и Уэнхемом, нам следует подумать о ряде подобных портретов образцового поведения в Ветхом Завете. Во–первых, существует мир мудрецов, который обращает серьезное внимание на примеры (и последствия) человеческих решений. Затем мы рассмотрим несколько героев, которые представляют собой прецедент нравственного и безнравственного поведения, будь то в нравственной самозащите или для широкой апологетики. Наконец, мы перейдем к поклонению древнего Израиля и посмотрим, какие этические критерии выдвигались,
чтобы бросить вызов тем, кто хотел прийти во дворы Святого Израилева.Мудрый человек
Ветхозаветная литература мудрости, несмотря на все свои международные связи и ассимиляции, твердо занимает центральное место в потоке яхвистской веры Израиля. Как утверждает мудрец, выражая тем самым главную тему этой литературы: «Начало мудрости (или главный принцип) — страх Господень» (Притч. 9, 10). [304] Литература мудрости содержит глубокую социальную заинтересованность, подобно закону и пророкам, но большая часть ее высказываний обращена к личности. Эти притчи собраны, чтобы показать, предостеречь, исправить и направить отдельного израильтянина по тому пути жизни, который угоден Богу, и наилучшим образом служит его личным интересам.
304
Обоснование такого прочтения текста см. в Henri Blocher, 'Fear of the Lord'.
Хотя преобладающий интерес Книги Притчей представляется антропоцентричным (сосредоточенным на человеческой жизни), в ее основе присутствует любопытная и непрямая сосредоточенность на Боге. Огромное множество человеческихчерт характера, моделей поведения и нравственных ценностей, одобряемых в текстах мудрости, на самом деле отображают известный характер Бога,описанный в других отрывках Ветхого Завета. В этой связи личная этика Притчей поддерживает высказанный в первой главе тезис о том, что ветхозаветная этика основана на подражании путям самого Бога. В нескольких примерах ниже я набросаю очерк этой уникальной модели. Я начну каждый из примеров с некоторых особенностей Господа как Бога, а затем рассмотрю, как это отображает модель мудрости для человеческой жизни:
«Сотворил Бог человека по образу Своему. Мужчину и женщину сотворил их».Сексуальность человека отражает одно из измерений образа Божьего в человеке и поэтому является безгранично драгоценной. Поэтому мудрый человек избегает всякого неправильного использования ее, особенно разрушительных последствий обольщения и прелюбодеяния (Притч. 2, 16–22; 5; 6, 20–35; 7). Мудрый выбор — обрести постоянное, чистое наслаждение и радость в верном браке (Притч. 5, 15–19; 31, 10–31; ср. Песнь Песней).
Бог — божественный родитель(ср. Втор. 32, 6.18). Отношения детей с родителями используются в качестве метафоры отношений Бога с его народом. Поэтому мы видим, что большая часть учения в Притчах представлена в форме «от–отца–к–сыну», которое содержит в себе божественно–человеческую двойственность. То есть на поверхности оно говорит об этих человеческих отношениях (хотя и может отражать другие формы авторитета в образах родителей — царя или судьи), но голос отца в тексте также ясно отражает голос Бога в предлагаемых предупреждениях и советах. Но нет ничего двойственного во власти, ожидаемой от человеческих отцов и матерей, или воспитания и наказания, которое является функцией, а не отрицанием отцовской любви (Притч. 13, 24; 15, 5; 19, 18; 22, 15). И наоборот, от мудрого сына требуются смирение и послушание (Притч. 13, 1.18). Мудрец испытывает радости и боль отцовства столь же ярко, как Бог в отношении своего капризного народа (Притч. 10, 1; 17, 21; 19, 26; 23, 24–25).
Бог — праведный царь и судья.Поэтому у Книги Притчей есть что сказать царям и судьям вообще. Политическая и судебная справедливость для мудреца важна так же, как для законодателя или пророка (Притч. 16,10.12–15; 17, 15; 18, 5; 20, 8.26; 22, 22; 28,3.16; 29, 14; 31, 1–9). Это сфера, в которой социальное и нравственное здоровье всего общества главным образом зависит от честности и преданности отдельных людей, а также принимаемых ими решений.
Бог есть любовь.Незаслуженная милость Бога и бесконечная верность были ключевыми мыслями в хвалениях Израиля. Подобные качества должны отображаться в человеческой дружбе. Одной из наиболее привлекательных черт мудрого человека, которые одобряет Книга Притчей, является дружелюбие, тактичность и зрелость во взаимодействии с людьми. Мудрому человеку известны ценности такта (Притч. 15, 1), конфиденциальности (Притч. 11, 13), терпения (Притч. 14, 29), честности (Притч. 15, 31–32; 27, 6), прощения (Притч. 17, 9), верности (Притч. 17, 17; 18, 24), обдуманного поведения (Притч. 25, 17; 27, 14) и практической помощи (Притч. 27, 10). Кроме того, мудрый человек знает об опасностях купленной дружбы (Притч. 19, 4), сплетен (Притч. 20, 19), гнева (Притч. 22, 24–25), лести (Притч. 27, 21) и неуместной симпатии (Притч. 25, 20). Все это практические способы, при помощи которых заповедь закона «возлюби ближнего своего как самого себя», служащая отображением любви Бога к нам и нашей любви к Богу, облачается в повседневные одежды личной этики.
Бог сострадателен и щедр.История Израиля, включая освобождение из рабства и дарование земли, доказала это. Действительно, в результате исхода Бог возвестил определение своего имени и характера: «Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердый…» (Исх. 34, 6). Поэтому на плечи каждого израильтянина была возложена практическая забота о нищих. Многие высказывания мудреца о богатстве, бедности и экономической справедливости вполне актуальны сегодня (Притч. 11, 24–25; 14, 31; 17, 5; 19, 17; 21, 13; 22, 9.16). [305]
305
См. пятую главу для более подробного обсуждения реакции на нищету, которую мы находим в израильской литературе мудрости, а также различные способы оценки их учеными.