Оковы Древнего Н-Зота

— Вождь Орды вмешался, — кивнул Андуин. — Благодаря ему, я не прочел заклинание до конца и не разомкнул Оковы. А оказался в лагере Драконьей Пасти.

Гаррош тихо кашлянул за его спиной. Да, проклятье, он опустил часть, связанную с черными и синими драконами. Андуин услышал тяжелую поступь орка.

— Расскажи-ка, — оборонил Вождь Орды, занимая место за столом. Джайна подвинула Гаррошу чай и только что сотворенные круассаны, — как ты спасся из Грим-Батола в первый раз.

— В первый? — удивилась Джайна — Сколько же раз ты сбегал оттуда?

Гаррош сверлил его взглядом. Вождь Орды не поверил, когда Андуин рассказал ему, что черный дракон пришел ему на помощь. Гаррош во всем искал подвох и никому не доверял, да. Он желал знать правду и потому разрешил Андуину поговорить с Джайной. Волшебница не могла быть замешана во всей этой истории, а Андуин не мог соврать ей. Гаррош все еще не верил в чудесное появление принца перед лагерем Драконьей Пасти и все еще искал этому другое объяснение.

Делать было нечего.

— Я сбегал оттуда два раза, — понуро объяснил Андуин. — Вождь спас меня во второй раз. А в первый… мне помог дракон.

— Какой дракон? — с прищуром спросил Гаррош.

— Черный! Это правда! — взорвался Андуин. — Я не знал, что он дракон. Я втиснулся в какой-то проход, чтобы спрятаться от преследования, а там он. Обычный парень. Он помог мне оторваться от культистов, потом сказал, что если я не умею летать, то мне не вырваться из крепости и лучше бы спрятаться где-нибудь, пока все не кончится.

— А потом? — поинтересовался Гаррош, прихлебывая чай, хотя уже не раз слышал эту историю.

— Потом было сражение и погоня, этот парень совершенно не умел сражаться. Нам подвернулась лошадь, и мы вырвались из тех туннелей. Тогда-то я сказал, что обожаю скорость, а он, что так и быть, доставит меня за пределы крепости. И перекинулся в черного дракона. Что мне оставалось делать? Я никогда не летал на драконах, это было невероятно. Он оставил меня недалеко от лагеря Драконьей Пасти, а сам вернулся в крепость.

— Вы верите ему? — спросил Гаррош Джайну.

Андуин взглянул на волшебницу в поисках поддержки. Джайна оцепенело глядела в чашку с чаем. Когда она заговорила, от ее жизнерадостного голоса не осталось и следа.

— Ты можешь описать его?… — слова давались Джайне с трудом.

Андуин задумался.

— Он не такой крупный, как хроматические, например…

Джайна покачала головой.

— Его человеческий облик.

— Черные волосы, разодранная одежда. Глаза, кажется, голубые… И еще он назвал свое имя! Тарион! Его звали Тарион!

— Я верю ему, Вождь, — бесцветным голосом ответила Джайна.

— Еще он, кажется, не знал, что я принц Штормграда, — неуверенно добавил Андуин.

— Он и не знал, — отозвалась Джайна, поднимаясь. — Сейчас мне нужно идти. Андуин, я рада тебе. Вождь, спасибо, что позволили поговорить с принцем.

Гаррош поднялся, Андуин неловко обнял волшебницу, не понимая, что столь резко изменило ее настроение. Когда Джайна ушла, Гаррош задумчиво почесал небритый подбородок и сказал:

— Больше никому про драконов не рассказывай.

Глава 7. Месть бывает разной.

Кухней в Крепости Темного Клыка давно пользовались не по назначению. На цепях, на которых прежде висели копченые окорока, истекающие жиром, теперь раскачивались сухие желтые кости.

Отрекшийся был мертв.

Лорд Винсент Годфри предпочел бы видеть вместо трупа окорок. Предпочел бы развести жаркий огонь в огромной печи, давно немытой и покрытой сажей. Взять один из чугунных казанов, да побольше из тех, что сорваны со стен и свалены в углу. Когда-то их надраенные медные бока могли соревноваться с солнцем. Теперь они были темнее ночи, темнее того страха, что бередил бессмертную душу Годфри. Наполнить бы казаны старыми негодными костями, что бродят по развалинам крепости, считая себя живыми, да подвесить над очагом. Может, хоть бульон выйдет наваристым. Только на это они и могут сгодиться. А мятежом пускай занимаются другие.

Труп раскачивался, как маятник, запущенный предсмертной агонией. Ржавый металл заунывно скрежетал звеньями. С тем же звуком Отрекшийся, когда еще был жив, скрежетал оставшимися у него зубами. Выдранная дюжина белела среди трещин в полу. В чем нежить преуспела, думал Годфри, так это в пытках. В этом им нет равных.

Даже лишившись зубов, Отрекшийся по-прежнему хранил верность Темной Госпоже. Смерть пришла за ним на втором куплете гимна Подгорода, слова которого он хрипел, шипел и выхаркивал. Годфри волей-неволей запомнился гимн, прославляющий подземный город и «павшую храбро королеву». Отродья вокруг него, думал Годфри, не были патриотами в своей первой жизни, не стали ими и после смерти. Сильвана допустила ошибку, воскресив половину кладбищ Гилнеаса.

Стремительный мятеж натолкнулся на преграду верных Отрекшихся, Следопытов и алхимиков. Их не составляло труда взять в плен или убить. Гораздо больших трудов стоило вытащить признание или хотя бы намек о диспозиции армии Подгорода и планах Сильваны.

Сквозняки опустевшей крепости раскачивали их преданные кости, подвешенные за цепи к потолку кухни. Они умерли, но не сдались.

Зашуршал пергамент, скрипнуло перо.

— Что… дальше? — прочел Бенджамин.

Мальчик, что взялся озвучивать послания Эшбери. Больше никто не согласился, а говорить самостоятельно после того, как окончательно раскрошилась его нижняя челюсть, Эшбери не мог. Может поэтому он так рьяно рвал зубы пленникам, подумал Годфри, а вслух сказал:

— Своего мнения я не изменил. За исключением лазутчиков, никто не покинет крепость.

Эшбери зашипел, нацарапал одно слово. Исполнительный Бенджамин прочел:

— Почему?

За что Годфри нравился этот мальчик, так за его лишенное эмоций чтение. А еще письменное общение навязывало краткость, прежде Эшбери вряд ли ограничился бы одним словом.

— Во-первых, потому что ты сам назначил меня командиром, — ответил Годфри. — Пора бы уже смириться. Во-вторых, потому что я оказался прав. Мы не смогли удержать Гробницу. Глупо было растягивать фронт, а в Серебряном Бору, как я и говорил, не так много недовольных правлением Сильваны. Надеяться, что в Тирисфале мы пополним ряды мятежников — глупо втройне. Все, кто мог и хотел, уже среди нас. Преимущественно бывшие гилнеасцы и редкие Отрекшиеся, у которых личные счеты с Темной Госпожой. Мы лишь кучка праха перед армией Подгорода. Бросить вызов солдатам — самоубийство. А умереть мы всегда успеем.

А умирать, судя по всему, придется, не договорил Годфри. Эшбери и остальные не знали о заряженных чумой катапультах, тайну которых ему раскрыла Сильвана. Им не зачем было знать, ведь Сильвана грозила чумой Гилнеасу.

Мятежники прочесали долины и рощи возле озера, равнины и пещеры у скалистого берега моря. Разбредаться было тактической ошибкой, Годфри всегда считал это, но поначалу соглашался с Эшбери, надеясь, что однажды мятежники наткнуться на алхимическую лабораторию. Расстановка сил в противостоянии королевы и мятежников могла измениться до неузнаваемости, стоило им заметить белые холщовые шатры в лесной чащи. Изумрудная смерть в стеклянных котлах — это власть и новые правила.

Им даже удалось взять в плен двух алхимиков. Но они лишь прослушали гимн Подгорода, причем в фальшивом исполнении, а ничего нового так и не узнали.

Солдаты под командованием Эшбери продолжили жечь мелкие деревушки и убивать каждого, кто не желал примкнуть к их рядам. Наверное, многие приняли смерть уже без зубов, думал Годфри.

Почему-то Эшбери не посетила мысль, что подобные действия отвернут от них тех, кто еще мог перейти на их сторону. Приказ Годфри о возвращении в крепость нагнал отряд Эшбери раньше, чем Гробницу окружила королевская армия. Эшбери был жив и пытал пленников только благодаря Годфри, но благодарности Годфри так и не услышал. Только нервный скрип пера и «почему?» в исполнении Бенджамина. Эшбери искренне верил, что мог удержать Гробницу. Он не видел жидкой смерти, источавшей зеленоватое сияние. Возможно, он перестал бы задавать вопросы.