Оксфордские страсти

И вот однажды, сказал Йоран, в холодный январский день 1946 года, в шведское посольство явилась какая-то бедно одетая женщина. Она прождала много часов, чтобы получить личную аудиенцию у посла Свена-Генри, и пожелала говорить с ним наедине. Она рассказала, что в поместье уже появились советские военные. Она опасалась, что в доме устроят штаб-квартиру советского командования. Она была в этом поместье в услужении и помнила, как Свен-Генри приезжал в Карин-холл. Карин-холл теперь в развалинах, Герман собственноручно его взорвал, и она опасалась, что «эти звери», как она называла советских военных, осквернят мавзолей. Поэтому она вытащила останки Карин, а престарелый муж помог ей захоронить их в лесу.

Но все равно она боялась. Вдруг советские случайно раскопают останки? Вдруг она умрет (у нее был туберкулез),»тогда останки будут утрачены навсегда.

– 1 Можно подумать, к тому времени это еще имело значение, – заметила Ингрид, все еще курившая.

– Для прежних поколений твоих родственников, дорогая это имело значение, – сказал Йоран и взмахнул рукой – дескать он-то понимает. – Тогда по всей Европе были тысячи, сотни тысяч людей, все потерявших и совершенно потерянных: перемещенных лиц, которые утратили все, что прежде имели. И множество владений, которые утратили владельцев. Я уже не говорю об осиротевших, которые разыскивали могилы близких. По-моему, в Европе это было наихудшее время за всю ее историю, включая эпоху Черной Смерти. И только этот ужас научил нас стремиться к объединению Европы.

– Мой муж, боюсь, одержим тем периодом, когда закончилась Вторая мировая война, – сконфуженно сказала Ингрид, обращаясь к Хетти.

– На Востоке было почти так же плохо: там все-все перевернулось вверх дном, – сказала Хетти. – Мои прадед и прабабка были очень богаты, жили в Нанкине. А когда пришли японские армии, они все потеряли и стали беженцами.

– И поэтому твои родственники оказались в Гонконге? – спросил Джереми.

Хетти кивнула:

– Да, в конце концов. Но рассказывайте, пожалуйста, дальше свою историю, мистер Хольмберг. Мне очень интересно.

Йоран наклонил голову и улыбнулся Хетти.

И продолжил рассказ. Как Свен-Генри был тронут тем, что эта маленькая женщина все еще хранит верность покойной хозяйке. Как он отправил ее в больницу в американский сектор оккупации, чтобы там ее лечили от туберкулеза. И как распорядился вывезти останки своей соотечественницы из Карин-холла. Это было отнюдь не просто.

– Не забывайте, это была советская зона оккупации, – сказал Йоран, хмурясь на Хетти и Джереми.

Свен-Генри, рассказывал он, раздобыл какой-то грузовик и нужные бумаги от властей Восточной Германии, а потом сам, вместе с шофером, отправился в бывшее владение Геринга. Якобы что-то починить. Оказавшись на месте, он начал искать в лесу захоронение по карте, которую начертала старая служанка. Разумеется, среди ночи: температура ниже нуля, и советские военные грелись в помещениях. Он обнаружил тело у замерзшего ручья. Запах благо даря морозу, был не слишком сильный. Тело осторожно засунули в похоронный мешок. Затем положили в специально сделанное отделение под сиденьем шофера и отправились в западную зону. Их, разумеется, обыскали на КПП, однако без особого усердия.

Свен-Генри распорядился, чтобы тело Карин кремировали прямо на территории посольства: кремацию тоже пришлось делать ночью, «по-черному», как придется, и дым улетал за стену посольства, увенчанную колючей проволокой, во тьму холодной немецкой ночи. Пепел сложили в урну и запечатали. На той же неделе Свен-Генри положил урну на сиденье своего «ягуара» и отправился через Гамбург на шведский берег пролива, в деревушку, что смотрела на Данию. Там жила какая-то старая-престарая родственница – может быть, троюродная сестра. Она оказалась женщиной суеверной и не хотела держать урну в доме, но Свен-Генри все-таки урну оставил, спрятав за какими-то пальто в чулане: ему надо было срочно возвращаться в Берлин на важную встречу.

– Вскоре эта история завершится, к явному облегчению моей супруги, – заявил Йоран, хитро глядя на Ингрид. Та поморщилась, подняла бокал и выпила. – И вот, либо на той же неделе, либо на следующей, – продолжил Йоран, – Свен-Генри вновь приехал на «ягуаре» в деревню и забрал урну из чулана, чтобы передать ее семье Фох, в большом доме, только что не дворце, в их поместье к югу от Стокгольма. Он, конечно, сначала позвонил, сказал что приедет. Собрались все родственники, все в трауре, в том числе и девушка-подросток, которую также звали Карин, – она и стала впоследствии матерью моей дорогой Ингрид. Все очень формально, согласно траурной церемонии. Все были в доме, где закрыты все шторы, читали молитвы. По существу – еще одни похороны… Вот и все, – сказал Йоран. – Давайте-ка выпьем еще этого превосходного вина.

– А что случилось с той старой женщиной, у которой был туберкулез? – спросила Хетти. – Она вылечилась?

– Об этом история умалчивает, – отмахнулся Йоран. Затем повернулся к Джереми: – Я подумал, что вы, Джереми, могли бы превратить этот рассказ в прекрасный триллер, в котором злодеями были бы и нацисты, и советские.

– Что ж, многообещающе, – согласился Джереми. – Это правда или вы все выдумали?

– О, из тех времен есть еще множество подобных историй! Поселитесь в Стокгольме – выбирайте, какую захотите.

По пути домой, в Хэмпден-Феррерс, Джереми и Хетти обсуждали предложение Йорана. Джереми напомнил, что швед так и не сказал, правдива ли история про Карин или нет. Хетти спросила, зачем бы Йорану такое выдумывать, и Джереми не нашел, что ответить.

– Мне показалось, он не такой уж откровенный человек.

– Да, мне тоже, – согласилась Хетти. – Но ведь это ты автор триллеров, тебе и карты в руки, чтобы выводить злодеев на чистую воду.

– Может, это меня предчувствие зла не отпускало. Сейчас все прошло.

В деревне уже все замерло. Он остановил «тойоту» у своих дверей.

Посмотрел на Хетти и спросил, не повернулся ли невидимый ключик в ее замочке.

– Был такой момент, – сказала она, – когда онсказал, что тебе там никто не помешает, а ты лишь ответил: «Приятно это сознавать», – и совсем не улыбнулся. Вот в этот момент я ощутила, как замочек мой немного так подался.

И она с деланной застенчивостью посмотрела на него. Он сжал ее руку.

– По чистой случайности у меня есть ключ, который мы сможем вставить в этот замок.

И они поспешили в дом, обнимая друг друга за талии.

Дуэйн Ридли пригласил Кайл в «Медведя» – чего-нибудь выпить. Он привык стоять прямо у бара, однако теперь послушно отнес две порции светлого пива к столику, который Кайл себе облюбовала, и уселся рядом с нею.

За соседним столиком сидели Заданка и негр, с которым она жила. Заданка слегка повеселела – она потягивала белое вино. Перед тем, кого она называла У-У, стояла бутылка «Гиннеса». У-У вынул пачку сигарет. Они с Заданкой прикурили от его зажигалки, с явным удовольствием выдыхая дым. Дуэйн сообщил своей девушке:

– Бросил курить – такой кошмар. Я бы сейчас с удовольствием сам затянулся.

Услышав это, негр обернулся и протянул пачку:

– Возьми мои, старик.

Дуэйн с подозрением взглянул на него, потом на Кайл, потом опять на него.

– Блеск! Ну, может, одну… Спаси…

Когда он вынимал сигарету, мужчина наклонился вперед, держа наготове зажигалку, и сказал:

– Меня зовут Уолли Уайт. Не сразу и выговоришь. Зови меня У-У. Как все.

– Приятно познакомиться, – вежливо сказала Кайл. Потом обратилась к Заданке: – А тебя я, кажется, в автобусе как-то видела. Ты здешняя?