Октябрь: Однажды в октябре. Время собирать камни. Вся власть Советам!
Шрифт:
Первым опомнился командующий морскими силами адмирал Шмидт, и вскоре с мостика изуродованного взрывами «Мольтке» замигали вспышки сигнального фонаря: «Всем линкорам! Немедленно отходить в Путциг. Проиграна только битва, но не война. Германия превыше всего! Вице-адмирал Шмидт».
Этот приказ спас моряков линкоров. Предназначенные для них тяжелые бомбы были сняты с подвесок самолетов «Адмирала Кузнецова» и отправлены на склад. Но это был лишь третий акт драмы. Со скоростью двести пятьдесят километров в час к немецкой десантной армаде приближались новые действующие лица.
Не прошло и получаса, как над головами людей, барахтающихся в холодной балтийской воде, раздался странный гул. В серых предрассветных сумерках над черной гладью вод появились силуэты
Мгновение спустя небо над заливом Тагалахт расцвело яркими трассами пушечных и пулеметных очередей, ослепительными кометами летящих во все стороны НАРов… Два винтокрылых аппарата на какое-то время зависли возле полузатопленного немецкого линейного крейсера. Что они там делали, с берега было не разобрать, похоже, что с помощью веревок они кого-то подняли с мостика корабля.
Это было страшное зрелище! Небо над заливом стало красным. Немецкие корабли, баркасы, плашкоуты горели, словно копны сена. С неизвестных летательных аппаратов в их сторону летели огненные стрелы. Корабли германского десантного корпуса и сопровождавшие их миноносцы горели и взрывались. Те из них, кто сохранил ход, пытались найти спасение, судорожно меняли курс и попадали на минные заграждения. К взрывам ракет и снарядов добавились взрывы морских мин. Закончившие свою работу странные летательные аппараты поднялись выше, развернулись и быстро удалились в сторону открытого моря.
Артиллеристы на обеих русских батареях, прикрывающих вход в залив, видя, что работа не закончена, открыли беглый огонь по вражеским судам, столпившимся там, где германские тральщики были атакованы винтокрылыми аппаратами. Белопенные столбы воды от рвущихся шестидюймовых фугасов поражали тральщики и миноносцы. Ополоумевшие от страха немцы не отвечали, и русские орудия расстреливали вражеские корабли, как на полигоне.
Мичман Зверев, вместе с комиссаром Центробалта матросом 1-й статьи Прохором Москвиным наблюдавший в бинокль за происходящим в бухте побоищем из-за бетонного бруствера второго орудия батареи № 45, вздохнул и сказал:
– Это Чесма, Прохор, настоящая Чесма. Была такая битва во время войны с турками в царствование Екатерины Второй. Тогда русский флот ночью в Чесменской бухте, что на острове Хиос, сжег весь турецкий флот. Ужасно интересно было бы узнать, кто и зачем сейчас сжег германцев?
Комиссар лишь пожал плечами. Ему в Центробалте ни о каком таком новом чудо-оружии никто ничего не говорил. Там все больше напирали на революционную бдительность и на то, чтобы не пропустить германца в Петроград. А сейчас произошло такое, о чем надо было срочно сообщить рапортом лично товарищу Дыбенко, председателю Центробалта. Оторвавшись от наблюдения, он ответил Звереву:
– Я, мичман, знаю столько же, сколько и ты. Скажу только, что я на одной такой летающей машине флаг наш Андреевский видел, а значит, они не англичане и не американцы. Наши это, русские. Пойдем, поможешь рапорт товарищу Дыбенко составить. В юзограмме напишем все, как есть, то, что видели своими глазами. Германца побито несметно, и народа, и кораблей. Может, товарищ Дыбенко чего знает?
Тем временем взрывы в заливе практически прекратились. И тогда с моря до артиллеристов батареи, задробивших стрельбу, донеслись крики ужаса и боли. Это орали раненые немецкие солдаты и те, кто сошел с ума во время страшной бомбардировки.
Солнце еще не взошло, но уже было достаточно светло. Немецкие солдаты, безуспешно
пытающиеся спастись, сотнями барахтались в холодной осенней воде. Кто-то из них не успел надеть спасательные жилеты и сразу же утонул. Но можно сказать, что этим «счастливчикам» повезло, и смерть их была легкой. Те же, кого пробка жилетов удержала на поверхности, умирал от холода в ледяной воде залива Тагалахт долго и мучительно.Когда солнце наконец появилось из-за горизонта, к берегу мыса Хундерсорт волны стали выносить трупы в спасательных жилетах и без них. Их было много, очень много…
Выбросившиеся на пустынный берег десантные и боевые суда германцев продолжали гореть. Вся поверхность бухты была усеяна обломками уничтоженных кораблей, трупами десантников в серых мундирах и моряков в черных форменках.
Командир и комиссар батареи, отправив рапорт Дыбенко и заодно комфлоту Бахиреву, снарядили из добровольцев группу, которая на баркасе обследовала берег бухты Тагалахт, а также немецкие корабли, выбросившиеся на мелководье. Никто из тех, кто сумел выбраться из воды и уцелеть на разбитых, изрешеченных осколками транспортах и плашкоутах, и не подумал оказать сопротивление. Противник был настолько деморализован, что при приближении патруля тут же поднимал руки. Тем более что большинство немецких солдат утопили свое оружие в море. Некоторые из уцелевших немецких десантников и моряков находились явно в невменяемом состоянии. Часть из них просто спятила. Те же, что сохранили разум, в ужасе что-то бормотали. Мичман Зверев, немного знавший немецкий язык, перевел комиссару Москвину и другим матросам то, о чем рассказывали немцы.
По их словам, они вышли из Либавы в составе десантного корпуса, для того чтобы захватить острова Моонзундского архипелага. На транспорты было погружено все необходимое для постройки в месте высадки пристаней. Командиры сказали им, что русская армия сражаться не будет, и что им предстоит просто легкая прогулка. Дескать, бравые солдаты кайзера сойдут на берег, не замочив ног, и одним своим видом разгонят русише швайне, которые уже закончили для себя войну и ждут не дождутся, когда немцы возьмут их в плен. И вот тогда, когда от начальников десантных партий поступила команда приготовиться к началу высадки, и произошло самое страшное.
Тут немцы начинали дрожать и нести полную околесицу. Они бормотали что-то о «летающей смерти», об «оружии бога Тора» и о «крылатых всадниках Апокалипсиса». По словам пленных, вдруг разверзлись небеса, и на них набросились все силы ада. И что они – три десятка человек – это все, что осталось от полностью укомплектованного десантного корпуса германской армии.
По мере того как мичман Зверев переводил рассказы пленных, у русских моряков от ужаса начинали шевелиться волосы на голове. Те, кто еще верил в Бога, стали тайком креститься. Можно было верить или не верить пленным, но почти все из того, о чем они рассказывали, моряки видели своими глазами. И главное, молодые немцы, испытавшие на себе всю мощь неизвестного противника, за одно проклятое для них утро стали седыми, словно столетние старцы. Мичман Зверев, который считал себя просвещенным атеистом, и комиссар Москвин, который давно не верил ни в Бога, ни в черта, тоже вдруг почувствовали себя как-то неуютно.
Приказав артиллеристам собрать всех пленных в одном из пустующих капониров батареи, они отправились на КП ждать новых данных об обстановке на море и хоть каких-то распоряжений от командования флота и Центробалта.
12 октября (29 сентября) 1917 года. Петроград, Кавалергардская улица, дом 40, типография газеты «Рабочий путь»
Александр Васильевич Тамбовцев
Сталин взял переданную ему юзограмму – так в то время назывались телеграммы, передаваемые с помощью электромеханического буквопечатающего телеграфного аппарата системы Юза, клавиатура которого напоминала клавиши аккордеона, – и стал внимательно ее читать. Потом он хмыкнул, перечитал снова и протянул бланк генералу Потапову.