Оле Бинкоп
Шрифт:
Эмма, хозяйка дома, вдруг выходит из себя.
— Антипартийные настроения? Тут, конечно, без тебя с твоим сопливым носом не обошлось. Все, что сейчас делается, делается по заветам Антона, если мои уши умеют слышать. А уж Антона обвинять в антипартийных настроениях — все равно что на Ленина тень наводить, потому что у него, и только у него, учился Антон!
Нитнагель тихо сидит на своей скамеечке. Сидит в погребе, его уже почти нет здесь. И надо же, опять его не признают! Это секретарша Фрида Симсон виновата, она его послала на недозволенное собрание в качестве наблюдателя. «Адам, старый дурень, будь бдителен!»
Из-за
Но вдруг благочестивый Герман Вейхельт поднимает руку и бесстрашно становится на пути будущего стада:
— Не забудь, Оле, что мне полагаются две кровати. Желательно одна над другой!
Следующим Оле Бинкопа перебивает Франц Буммель:
— Почему ты не сказал, что торговля лошадьми и карточная игра будут разрешены в этом новом ферейне?
На радость детям, перешептывающимся в спальне, все чаще и дольше звенит елочный колокольчик, тоненьким стеклянным своим голоском напоминая взрослым: ближе к делу.
Наконец собравшиеся переходят к деловому разговору: они устанавливают, каковы будут земельные владения нового крестьянского содружества.
Тут долго считать нет надобности. Владения Оле и Франца Буммеля составляют вкупе сорок девять моргенов пахотной земли, лугов и леса. Меньше, чем середняцкий участок.
Бургомистра Нитнагеля вдруг осеняет: так вот зачем он сюда явился! Удобнейший случай подворачивается ему — так путнику, заблудившемуся в лабиринте, является добрая фея. Он несет ответственность за неделеное пространство возле деревни, называемое земельный фонд. Земельный фонд — это более звучное и бюрократическое обозначение пустыря. Его винят за то, что земля пропадает даром, а великолепное цветение сорняков на пустыре вызывает неудовольствие районного управления.
Каждый год Нитнагель и Оле, председатель «Крестьянской помощи», ходили по дворам, упрашивая крестьян хоть как-нибудь возделать общественную землю, а те когда соглашались, а когда и нет, в зависимости от своего отношения к бургомистру в данный момент.
И вдруг подвернулся этот великолепный случай передать общественную землю в твердые, надежные и рачительные руки Оле Бинкопа.
Нитнагель встает с ножной скамеечки, так сказать, вылезает из погреба, является народу и как по писаному доказывает: надо извлечь пользу из земельного фонда.
Вильм Хольтен вскакивает.
— Сюда двадцать моргенов! — Он не робкого десятка. И бывал в колхозах, для которых двадцать моргенов все равно что пригоршня земли.
Двадцать моргенов земли Герману Вейхельту, без вступления в колхоз.
— Чего тут скупиться, земельные резервы неисчерпаемы!
— Двадцать моргенов Адаму Нитнагелю! — кричит Франц Буммель из-за печки. — Пускай и власти поработают!
Нитнагель крутится, как карась на сковороде, потом вдруг обеими руками хватается за усы и объявляет о своем согласии.
— Ур-ра!
Распределение
пустыря продолжается.— Двадцать моргенов для Эммы Дюрр! — восклицает Оле.
Эмма раскачивается из стороны в сторону, так что шпилька выскальзывает из ее пучка.
— Нет! Нет! Ничего мне не надо!
— Разве таково было последнее желание Антона?
Молчание. Тишина, как бездонная яма. Все уставились на Эмму. Шпильки в старомодном пучке товарища Эммы блестят, наверно, оттого, что впопыхах она не в меру напомадилась.
— Предыдущий оратор говорил о последнем желании Антона. Последней его волей и последним желанием было, чтобы предыдущий оратор навел порядок у себя дома. Я не вижу среди нас Аннгрет, или она куда-нибудь спряталась?
Серые дождевые нити связывают небо с землей. Самая подходящая погода для слухов и сплетен:
«От Оле ушла жена. Жизнь его больше не радует. Он раздаривает все, что у него есть. Кому что надо — торопитесь!»
«Удар кнутовищем не остался для Оле без последствий. Он возомнил себя пророком и хочет через игольное ушко пролезть в царствие небесное».
«Бинкоп получил задание из России. Он должен сколотить колхоз и насильственно спарить всех крестьян».
Слухи, выползшие из дома лесопильщика и из церковного совета, доходят до несколько крупноватых ушей Фриды Симсон. Что там затевается за спиной партии?
Партия — это Фрида Симсон. За всеми другими партийцами числятся уклоны, такие или эдакие. Фрида для партии в Блюменау значит то же, что для геометров всего мира эталонный метр, хранящийся в Париже в глубоком подвале.
Сейчас прозвонит будильник, и Фриде стукнет тридцать лет. Она не красивая и не уродливая, скорее пресная, чем волнующая. Все бы это еще куда ни шло, и Фрида давно была бы замужем, не страдай она манией — не преследования, конечно, а поучения.
Вдовец Реттих из Антоновой бригады лесорубов готов был к ней посвататься. Он тайком с нею встретился и зажал ей рот поцелуем.
Фрида немедленно смылась. Лесоруб снова наткнулся на нее возле кооперативной лавки.
— Ну что, не получится из нас пары, а?
— Нет, ты недостаточно подготовлен.
— Это как так?
— Идеологически.
— Я буду ходить на партучебу, ежели она у нас будет.
— Но ты жуешь табак.
— Что с того? Уменьшает опасность лесного пожара.
Вполне логичное замечание, но Фрида все же принялась обрабатывать Реттиха, не скупясь на такие выражения, как индифферентность и обывательская психология.
Реттих отряхивался, точно собака после купанья, ибо непонятных ему слов не терпел, как Фрида не терпела жевательного табака.
— Враждовать не будем, но и супругов из нас не получится.
Может быть, Фриде следовало стать учительницей? Нет, материнской теплоты в ней ни на грош, а дети не переносят занудливых учителей.
Перед Фридой открывались перспективы навечно остаться девственной ланью, если не слишком бездушно и узко толковать это понятие — девственность.
В большую войну Фрида служила машинисткой в Майбергской казарме. Она не отрицает, что любила военную форму, и чем больше на форме было серебряных галунов и жестяных звезд — тем горячее.