Олег Антонов

Переплетение его чисто творческих интересов, проявляющихся порой на высочайшем профессиональном уровне, с основной творческой линией деятельности, поражает нас сегодня.

Живопись, поэзия становятся как бы продолжением и завершением этапов его основной жизненной линии, которой он отдавал себя без остатка и безраздельно.

Но, пожалуй, особую, скрытую от постороннего наблюдателя роль в этом сложном процессе переплетения многих начал играл небольшой сад, взращенный и выпестованный его руками.

Всю жизнь до переезда КБ в Киев Антонов жил на стройке.

«Всегда вокруг были щебень, песок, траншеи с переброшенными через них зыбкими мостками, бревна и цемент. Нередко мы работали в закопченных цехах, — вспоминает он. — Как только стройка затихала и площадка благоустраивалась, работа влекла меня на новое место.

И опять все сначала, штабеля бетонных блоков, разъезженные донельзя дороги с увязающими в них грузовиками, доски, мотки проволоки, первозданный хаос.

Всю жизнь как-то подсознательно я тосковал о зеленых лужайках, цветах, деревьях. Теперь наконец я просыпаюсь не от скрежета экскаватора, а от шума листвы за окном».

Небольшой сад около коттеджа стал для конструктора не только местом духовного отдохновения, но и неиссякаемым источником рождения идей, очертаний новых конструкций.

«Немало конструкторских находок, — говорит Антонов, — было сделано между яблонями и черноплодной рябиной, между орешником и облепихой. Работа в саду повышает общую работоспособность, поэтому сад в итоге не отнимает время, а экономит его».

И на все эти заботы и увлечения Генерального конструктора еще накладывались его постоянные занятия спортом. Антонов был горнолыжником, любил пинг-понг, а главное — это теннис; он не только «играет для себя», но и систематически участвует в любительских соревнованиях.

Вот заметка из газеты «Советский спорт» от 1 декабря 1963 года под заголовком «А пожилым тем более…»:

«Недавно киевляне принимали у себя львовских ветеранов тенниса. Средний возраст киевлян 52 года, теннисистам Львова — 49 лет.

Вот на корт выходят депутат Верховного Совета СССР О. Антонов и из Львова — доктор геолого-минералогических наук Д. Резвой.

Поначалу Д. Резвому удается выйти вперед. Но О. Антонов продемонстрировал завидную волю к победе и в упорной борьбе одержал верх. Вот что сказал после состязаний победитель:

— Подобные соревнования необходимо проводить повсеместно и не только среди теннисистов. У нас тогда говорят, что вроде бы людям, которым перевалило за сорок, не совсем прилично выходить на спортивную площадку. Это, конечно, неверно. Физическая культура нужна всем, а людям среднего и пожилого возраста — в особенности.

Я не мог бы так много работать, если бы не занимался спортом. В этом матче я получил великолепную зарядку энергии по крайней мере месяца на два вперед и еще раз убедился, что спорт — замечательное дело…»

— Как вы справляетесь со всеми обязанностями и увлечениями? — неоднократно спрашивали Олега Константиновича.

Он отшучивался… А потом говорил: «Вероятно, для этого нужно прежде всего не терять времени напрасно. Ведь все это я делаю не быстрее других. Секрет быстроты заключается в том, чтобы, как некогда говорил один инструктор парашютного спорта, „делать медленные действия без промежутков между ними“.

Что же касается работы в саду, то после самой небольшой практики она приобретает, как и управление машиной, характер автоматизма. Работают руки, держащие лопату, секатор или косу, а голова работает сама по себе, да еще на свежем воздухе, особенно производительно».

Но, пожалуй, более точный ответ получили от Олега Константиновича на писательском вечере в 1974 году во Дворце культуры киевского авиационного объединения.

— Как же вам хватает времени, чтобы писать при такой загрузке? — спросил кто-то из читателей его книг.

Антонов рассмеялся:

— Мои произведения — это продолжение той же борьбы, которую я веду.

Лучше не скажешь…

Своеобразным «промежутком» между многочисленными занятиями Антонова были, пожалуй, его периодические поездки по стране, чаще всего на автомашине. Как правило, он выезжал не один — с Эльвирой Павловной, с сыном, с друзьями, летчиками-испытателями.

Вот что рассказывает об одной из таких поездок Герой Советского Союза, летчик-испытатель Юрий Владимирович Курлин:

«— Работал я в то время по заданию фирмы в Ташкенте. Получаю телеграмму от Антонова: при возможности прошу срочно прибыть в Киев. Прилетаю. Антонов спрашивает, как говорится, в лоб:

— Хотите со мной поехать отдохнуть на Кавказ? Поедем машиной — я, вы, Эльвира Павловна и сын.

— Еще бы нет… Едем!

Мы поехали в альпинистский лагерь, на Домбай, в Тиберду. Жили все в одном домике. С нами инструктор альпинизма Мироненко — хороший, веселый парень…

Отдыхали, ходили в горы, поднимались на снежники… Спускались к горной речке Гуначхир. Много шутили, порой просто валяли дурака. Полная раскованность… Необузданное веселье…

Сидя в машине, мы громко распевали какую-то шальную песенку, ни бог весть где услышанную. Как сейчас помню, Олег Константинович, сидя на заднем сиденье машины, громко пел песенку-пародию:

Работал на заводе Сережа-пролетарий. Он в доску был отчаянный марксист. Он был и член парткома, Он был и член завкома, А в общем стопроцентный активист. Евонна девка Манька мучилась уклоном. Плохой промежду ними был контакт. Накрашенные губки, Колени ниже юбки, А это, между прочим, вредный факт.

Машина мчалась в ночи по извилистой горной дороге. Огромные пушистые звезды висели над нами. Я сидел за рулем, подпевая Антонову, а он раскатисто выводил полу-блатные слова:

„Послушай, ты, Маруся, Оставь свои отрыжки, Они компрометируют мене“. А Манька — ему басом: „Пошел ты к своим массам, Не буду я торчать в твоем клубе“. Тогда-то рассердился Серега-пролетарий. Такая заварилась вдруг буза. „И вредная ты баба, Мене тебя не надо, С политикой покончить нам пора!“ Обиженная Манька безудержно рыдает И волосы повсюду себе рвет. Серега ж не сдается, Он будет с ней бороться И маньковщину в корне изживет.

Мы пели эту задиристую песенку, я прислушивался к звонкому голосу Олега Константиновича и удивлялся необузданному веселью Генерального».

Да, он умел быть искренне веселым и непосредственным. Но он умел быть и нежным, и бесконечно внимательным.

Эльвира Павловна вспоминает о том, как во время их отдыха в Доме творчества писателей в Коктебеле Олег Константинович каждое утро регулярно клал на столик отдыхавшей там же балерины Галины Улановой свежие розы. Она, возможно, даже до настоящего времени так и не знает, что это делал ее неизменный, многолетний поклонник Генеральный конструктор Антонов. Больше того, он уговорил Галину Сергеевну подняться в воздух на специально прилетевшем самолете АН-2, чтобы показать ей во всем своем немыслимом развороте красоты Карадага и заветные места планерной юности.

В 1981 году, в дни юбилея Улановой, Олег Константинович рассказал об истоках своего восторженного отношения к великой балерине:

«В 1940 году я, молодой инженер, был послан в Ленинград. Среди деловой суеты, сперва мимолетно, а потом все настойчивее стало задерживаться в сознании, как призыв из другого, казалось бы, далекого от нас мира простое и певучее имя — Уланова…

— Вы видели Уланову?

— Вы смотрели „Лебединое озеро“?

— Уланова… Уланова…

Казалось, весь Ленинград находился в каком-то трансе. В жизнь вошло что-то новое, неожиданное и прекрасное. Это имя стало звучать для меня завлекательно и таинственно, как загадочная „Бегущая по волнам“ из известного рассказа Ал. Грина.

И вот я в третьем ярусе театра имени Кирова. Мне повезло, я сразу попал на „Ромео и Джульетту“.

Я увидел великолепный, захватывающий спектакль. Это было единство музыки, танца, действия исторической и человеческой правды.

Нет, я не смотрел и слушал, я впитывал всем своим существом все происходившее на сцене. Но когда на сцену выходила Уланова, это было чудо воплощения, чудо искусства. Весь мир переставал существовать. Я видел только ее. Я был потрясен до глубины души особенным, светлым, радостным потрясением. Не стыжусь сказать, что не раз из глаз моих текли слезы восторга и счастья.

Мне удалось семь раз побывать на „Ромео и Джульетте“.

Я счастлив, что наконец встретил Галину Сергеевну в заветном для авиаторов Коктебеле, на который она наконец взглянула сверху из кабины самолета АН-2.

Мне кажется, что для нее нет разделения между поэзией творчества и повседневной жизнью — все освещено редкой духовностью».