Олег Меньшиков

Цезония спрашивает Калигулу, зачем он старается приумножать зло. Император мгновенно реагирует, приникая взглядом к лицу женщины, неожиданно угадавшей подспудное, затаенное, то, что Гай Цезарь и сам себе боится прямо высказать с жесткой определенностью. Пауза предельно сокращает дистанцию между двумя людьми. И Калигула с безысходной тоской признается: он чувствует, как пробуждаются в нем темные силы, с которыми он не справляется. Они берут верх над его мыслями и чувствами, над его побуждениями, проступками. Это оказалось невыносимым для того, кто вознес себя выше Бога.

Советуя Цезонии стать холодной, жестокой, неумолимой, Калигула таким образом обращается к себе, поощряя свой мозг не размышлять на предмет собственных злодеяний. Но не размышлять он уже не может. С этих минут, на мой взгляд, процесс абсолютного саморазрушения набирает огромную скорость. Калигула приходит к страшной истине - Меньшиков сумел это почувствовать...

Возможно, мое мнение в данном случае покажется спорным, неверным, но тем не менее я должна его облечь в слова. Оно накапливалось после каждого увиденного мною спектакля - всего их было три. В личности каждого из нас таится своя загадка. Она стимулирует наш путь к другим, их путь к нам. Процесс самопознания и познания окружающих, наверное, и есть то, что в принципе составляет этот путь. Есть великий смысл в такой тайне, которая тайной, несмотря ни на что, так и остается. Иначе в душе повернется скрипучее колесо, и наступит холодное удушье, отвращение от созерцания мирской наготы.

У Камю между первым и последним действием "Калигулы" проходит три года, три насыщенных событиями года. Неискушенный, совестливый и романтичный Гай Цезарь, любитель поэзии, тоскующий в размышлениях о несовершенстве мира, кардинально меняется. В спектакле Петра Фоменко и Меньшикова Калигула не эволюционирует: спасение души изначально было для него невозможно, потому что с первого мгновения, когда он предстает перед нами, у этого Калигулы не было ни капли терпения, дающегося верой и самоотвержением, и уважения веры в чужую тайну.

Конечно, и в злодее заложены два полюса - добра и зла, заложенное природой светлое начало и скепсис, доходящий порой до отчаяния, порой уводящий в цинизм. Сражение с жизнью, которое каждый ведет по-своему, оборачивается нередко нравственными потерями. В колеблющейся борьбе полюсов может побеждать то один, то другой, однозначность здесь невозможна. У Олега Меньшикова Калигула вступает в такое сражение уже с остаточными воспоминаниями о доброте, с почти угасшей тягой к нему. И он все уже о себе знает. Тайна личностная, дающая силы, ушла от него, после чего Калигула, убежденный в том, что нашел оригинальную, смелую идею, ведущую человечество к счастливой участи и безоблачным дням, вступает в последний бой и готов биться до последнего конца, ни о чем другом не думая. Известная антитеза: необыкновенный человек, которому все позволено, и обыкновенные люди ("вши"!), которым остается только повиноваться избранным, терпеть и покорно нести свою ношу, в том числе и возложенную на них необыкновенной личностью,- антитеза эта начинает звучать особенно сильно ближе к финалу спектакля. Настоящий властелин - по Калигуле - не оглядывается. Делает то, что хочет, осуществляет те свои замыслы, которые важны для него, отказываясь от этической брезгливости. Судьба назначила его мессией...

В спектакле обрел себя еще один мотив, близкий природе Меньшикова, избранничество Да не оскорбится актер, но, думаю, избранником в какой-то мере, разумеется, Олег Меньшиков ощущал себя всегда. Поначалу, наверное, неосознанно, позже - сознательно выбирая для себя такой путь и даже в себе это несколько культивировал, укрываясь в тени от суеты. Его постоянный отказ от широкого общения с прессой (собственно, вообще от какого бы ни было общения), неприятие журналистского мира, бегство от зрителей... Все это, с одной стороны, следствие его скрытного, настороженного по отношению к людям характера, его боязни оказаться представленным в нежеланном для себя свете. Недаром он говорит, что не любит смотреть на себя на фотографиях... Мешает, должно быть, гордость, отменный вкус: вдруг что-то окажется не так, не устроит его требовательный взгляд на самого себя? С другой стороны, в нем живет, теперь уже хочет он того или нет, идея своей "особости", неприятия обычных, будничных норм в выборе ролей, сотоварищей в деле, в личной жизни. Старательно возводимая Меньшиковым железобетонная высокая ограда защищает его от всяческих поползновений к нему приблизиться, тем более - пробиться к его душе. В этом, быть может, отчасти и желание выглядеть неким мифом, желание, возможно, интуитивное, возможно, с годами осознанное и утвердившееся.

Миф создается действительностью, приподнятой над реально сущим. В мифе человек приобретает значительность, намного превосходящую его будничную ценность. Этим нисколько не хочу умалить талант моего героя, сказав, что-де Олег Меньшиков завышает свои дивиденды... Они так велики, что ему нет необходимости внешне как-то укрупнять их, подчеркивать собственную значимость в профессии: он достаточно много уже успел сделать, чтобы нуждаться в самоакценте. Он строит мост между собой и остальными и в силу данного ему Богом характера, и потому, что настоящий Олег Меньшиков, собственно, и не нужен папарацци (к сожалению, именно они все больше захватывают плацдармы в прессе, на телевидении), которых интересует не талант сам по себе, а шелуха, которую они часто сами и подбрасывают. Меньшиков не то чтобы боится этого - шелуху к утру сметают дворники. Просто не желает расходовать себя на дешевую рекламу или антирекламу, как угодно... За что папарацци нелюбим. Не раз на страницах желтой печати мелькали разного рода нелепые слухи, неопрятные намеки и обмолвки, пошлые замечания. Я еще возвращусь к одной из таких публикаций, где имела честь быть упомянутой. Как и вернусь к мести папарацци нелюдимому Меньшикову в связи с его противоречивой, но безусловно интересной постановкой "Горя от ума" Грибоедова. Вот тут-то засверкали мечи критиков...

Уединение нужно Олегу еще и потому, что за оградой проще быть любимым. А он действительно любим зрителями. Не только девочками-фанатками, что закономерно при его статусе первой российской звезды экрана и сцены 90-х годов. Но любимым той частью российской публики, которая, слава богу, еще не разучилась ценить дар художника, помогающий им понять себя, свое время во всех его трагических противоречиях и муках. Иван Карамазов говорил брату Алеше: "Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет свое лицо - пропала любовь".

Мне кажется, здесь речь о той самой тайне, которая влечет нас к другому человеку. И чем ярче он одарен, тем сильнее влечение. И тем, должно быть, убежденнее такие личности иногда стремятся сохранить себя за стеной.

Из телевизионного интервью Олега Меньшикова: "Лидер тот, кто заставляет всех других бежать..."

...Всякий раз, когда заходит речь о талантливом артисте, тем более о его созданиях в кино или театре, зрители да и критики так или иначе ищут прямых совпадений с его личностью, настаивают на параллелях и т. п. Действительно, бывает и так, что артист всю жизнь почти впрямую воссоздает собственное "я" в предложенных обстоятельствах. Чем богаче, разнообразнее, глубже это его "я", тем дольше, активнее его актерская судьба. Великая Грета Гарбо играла ипостаси собственной натуры, пока в какой-то момент не ощутила исчерпанность в своем движении. И ушла еще практически молодой, так никогда и не вернувшись.

В этом смысле актеры-лицедеи счастливее.

Олег Меньшиков во многом лицедей, обладающий даром точных актерских приспособлений, актер с устойчивым вдохновением, что позволяет ему смело управлять своим даром. Конечно, он без труда узнаваем во всех его ролях... Но в то же время трудно представить, что Калигулу, Чацкого или юнкера Андрея Толстого из "Сибирского цирюльника" играет один и тот же артист...

Начиная со "Спортивных сцен 81 года", отчасти в "Моонзунде" и безусловно в "N" (Нижинском), все больше обнаруживается приверженность Меньшикова к контрастам, усложненным решениям, иногда - к окольным психологическим ходам. Уходам от сущности своей - чтобы острее и полнее затем к ней пробиться.

"Я не верил прямым и простым психологиям: чувствуя за ними самодовольный лик эгоизма",- эти слова Михаила Чехова26 близки устремленности Меньшикова, особенно его героям начала 90-х - их рефлексии, самоанализу, мучительной гипертрофии мысли. И снова, снова возвращается мысль о несыгранных ролях: Меньшиков-Ставрогин, Меньшиков-Иван Карамазов... А может быть, Свидригайлов?

Но... вернемся в маленький зал "Сцены под крышей", где стремительно рвется к смерти император Гай Цезарь по прозвищу Калигула. Он уже словно забыл о том, ради чего начал свой отчаянный опыт, свою "пробу", после того, как перед ним так уродливо, унизительно, так жалко и ничтожно обнаружилось лицо человека. Теперь лица подданных сливаются для него в один отвратительный портрет. Все они не заслуживают и такой малости, как быть даже слабо различимыми. Спасать их? Зачем? Идея спасти мир казнью оказалась катастрофичной, и отныне сам император втянут в гибельное жерло собственной "пробы".

У Меньшикова-Калигулы ощущение близкой полной катастрофы передано в истерическом нарастании темпа жизни императора. Он уже почти до конца осознал, что бессилен. Но ему ли сдаваться? Напряженными, учащающимися ритмами Гай Цезарь старается изгнать усиливающуюся муку сомнений, мысль о том, что он не сумел уразуметь знаков Провидения, запечатленных на личной его судьбе. Оказалось, он вступил в сражение с ними... Сейчас мир, сотрясаемый его же насилием, вместе с ним уходит из-под его власти. Среди лихорадочных диалогов взгляд Калигулы вдруг замирает на короткое мгновение, на едва уловимый, исчисляемый в несколько секунд миг. Будто неожиданно он увидел и услышал себя - истинного. Каким он стал. Всеми ненавистный, кажется, в том числе и самому себе, измаранный чужой кровью, порочный провокатор - и вместе с тем несчастный, которого покинул рассудок. Тайное лицо реальной жизни открывается перед ним, как и противопоставление выдуманного им мироустройства и опор этого мироустройства, вся их ущербность.